Две недели, прошедшие после внезапного развязывания и столь же неожиданного успешного завершения южно-осетинского кризиса официальным признанием Россией независимости Сухума и Цхинвала, побуждают к определенным выводам и оценкам.
Внешне-политические аспекты произошедших событий, в силу пристального внимания к ним западных и российских СМИ, пока являются наиболее явными и публичными, но некоторые результаты все же заслуживают быть особо отмеченными.
Впервые за долгий период времени Россия играет в режиме опережения с Западом. Ситуация вокруг Совета «Россия-НАТО» и инициатива об одностороннем замораживании отношений с Альянсом, заявления по ВТО, неожиданное для многих признание независимости Абхазии и Южной Осетии, консолидация союзников по ШОС и ОДКБ, эффектные акции в Латинской Америке – всё это были шаги, обесценивающие предстоящее «надувание щек» западными партнерами. Что подтвердили относительно мягкая резолюция ЕС и смягчение накала антироссийских страстей за океаном.
Теперь Россия, опираясь на свое возросшее влияние, по максиму использует геополитический хаос и правовой вакуум, возникшие после «косовского прецедента» и неудачи грузинского блицкрига. И, как это не парадоксально, на фоне воинственных инициатив США и все более проявляющейся политической слабости ЕС именно Россия выглядит некоторым условным островком стабильности - при всей непопулярности российской военной кампании на Западе.
Но все ли столь благополучно у Москвы в складывающейся ситуации?
Наиболее беспокоящими в этом отношении являются не столько военное и политическое давление США и их сателлитов (с постепенным подключением некоторых из ведущих стран ЕС) на Россию (у последней достаточно ресурсов для нейтрализации либо смягчения этих угроз в обозримой перспективе), сколько очевидно проигрываемая (и фактически уже проигранная) Россией информационная война, оживившая на Западе многие «изоляционистские стереотипы» времен «холодной войны». При этом поле для маневров у российской стороны существенно сужается, и неясно, что же в итоге выберет российское руководство в сложившейся ситуации. Новый «торг» и «размен» с Западом в обмен на продолжение условного диалога? Либо действительную стратегию «сосредоточения», опирающуюся на сиюминутно невыгодные и непопулярные, но способные принести долгосрочные дивиденды решения?
Решение вопроса о будущем статусе Абхазии и Южной Осетии дает некоторые указания на то, что выбор будет сделан в пользу сосредоточения с сохранением «окна» для внешнеполитического торга.
В преддверии подобного «сосредоточения», на взгляд автора, в первую очередь следует сосредоточиться на вопросе о внутреннем «морально-политическом» состоянии России в свете возникших вызовов и возможностей.
Следует отметить, что в ситуации с юго-осетинским кризисом Россия показала гораздо большую государственную и социально-политическую прочность и устойчивость, нежели во времена Норд-Оста и Беслана, когда вследствие террористических вызовов вся государственная и политическая система буквально висели на волоске, общество было растеряно, и все могла решить буквально одна ошибка элитных спецподразделений на линии огня.
Изменившаяся ситуация — безусловная заслуга высшего поли-тического менеджмента (при всех издержках модели «управляемой демократии»). В результате произошедших событий укрепился имидж Медведева как самостоятельного политика. Государственные перестановки последнего времени приобрели определенный смысл и более устойчивую легитимность на фоне «внешних вызовов». И главное — после долгого периода «активного пиара» начался переход к тому, что называется «Realpolitik».
Однако укрепление власти как таковой не может быть самоцелью, ибо власть, не имеющая долгосрочной стратегии и устойчивой осознанной поддержки в обществе, рискует раз за разом оказываться в кризисных ситуациях. Тем более, если ее курс влечет за собой ряд долгосрочных политических издержек для общества.
Однако уровень общественно-политической и идеологической консолидации в современной России остается весьма и весьма низким, что особенно тревожит в преддверии новых вызовов. И возникает закономерный вопрос: готова ли одна к ставшему столь необходимым «сосредотачиванию»?
Безусловно, возник мощный стимул для консолидации элиты России, и особенно для верхнего слоя политического истеблишмента. Однако у последнего отсутствуют адекватная существующим вызовам идеология, и самое главное — политическая воля и готовность к самоограничению ради интересов страны, что стало следствием относительно комфортного (при всех политических ограничениях) существования элиты в условиях «вялотекущей» стабильности последнего десятилетия.
Едва ли может претендовать на роль такой идеологии усиленно продвигаемый некоторыми элитными кругами «неомонархизм» — в силу того, что монархическая идея не имеет сегодня прочных корней в общественном сознании, и само муссирование этой темы разрушить условный идейный консенсус, связанный с идеологическим синтезом Путина («неосоветизм без коммунизма»), легитимирующим нынешнее Российское государство как наследника Российской империи и СССР.
В современной ситуации вряд ли кого-либо удивляет очередная актуализация «пораженческой темы» в устах Каспарова и Ко (Ковалева, Боннер, Латыниной и т п).. Однако не меньшие сомнения вызывает активное продвижение близким к «лагерю Путина» Александром Ципко темы «дебольшевизации» России, реализация которой может закончиться разрушением столь ценимого известным философом «либерально-патриотического консенсуса», являвшегося основой легитимности активно поддерживаемого им «путинского проекта».
Впрочем, и сам «либеральный патриотизм», являвшийся в правление Путина средством условного идеологического примирения между ельцинской и постъельцинской эпохами новейшей истории страна, едва ли может стать основой для столь необходимого стране «сосредоточения», поскольку, будучи продуктом вынужденного компромисса, не позволяет России вернуться к самой себе и пре-одолеть многочисленные внутренние «разломы».
Не содержит ответа на поставленные вопросы и активно продвигаемые сегодня идеологемы «державности» и «новой имперскости», поскольку без конкретно-прагматического «наполнения» и привязки к актуальным условиям она не способна дать России устойчивых политических ориентиров, но остается идеологическим «жупелом» для всех антироссийских сил в постсоветском пространстве (народам которого Россия за все годы независимости так и не предложила фактически ни одного ясного и привлекательного политического проекта).
Возможно, идеологической основой «сосредоточения» России мог бы стать «неоконсервативный проект», отстаиваемый недавно (и знаково!) ушедшим Александром Солженицыным, в основе которого лежит идея «сбережения» российского народа как культурного, политического и социально-экономического целого.
Именно этот проект, как представляется автору, может служить основанием необходимого общественно-политического консенсуса, позволяя ясно и прагматично определить внешне- и внутриполитические стратегии выживания и развития российской нации и государства в условиях современных глобальных вызовов и в ситуации, когда исчерпали себя все основные традиционные идеологии.
