Внимание российского общества приковано к Южной Осетии, обстановка вокруг которой наиболее сложна и опасна со времени искусственной «разморозки» грузино-осетинского конликта в июне 2004 года.
Говоря «Южная Осетия», подразумеваем — «Единая Осетия». Братья на Севере принимают эвакуированных с Юга детей и женщин, в случае начала боевых действий ожидается значительный приток в РЮО североосетинских добровольцев.
Представляется, однако, что ситуация не столь однозначна, как она представляется в пропагандистских заявлениях сторон.
Владикавказ стоит перед лицом собственных серьезных проблем.
Североосетинское общество находится в глубокой депрессии, основными причинами которой явились два фактора:
«После Беслана я разочаровался в своей осетинской нации», — такова распространенная формулировка отношения владикавказцев к постбесланской линии поведения как Москвы, так и самих осетин.
Если сразу после трагедии среди них превалировали настроения мести («мы — осетины, мы — аланы, мы — воины; мы не сможем жить на Кавказе, если не отомстим за гибель наших детей»), то сейчас, поскольку эти замыслы не были реализованы, людьми овладела апатия.
Осетины «съели» не удовлетворяющие их объяснения федерального центра, пошли у него на поводу — и, кто подсознательно, а многие и на сознательном уровне, чувствуют себя… обведенными вокруг пальца.
Оппозиционная активность на этом поле практически сошла на нет.
Разочарование, связанное с отсутствием ответа на «бесланский вопрос», пережитый как национальная трагедия, усугубляется масштабной коррупцией и отсутствием борьбы с ней со стороны республиканских властей.
Компетентность в этой теме, с огромным количеством примеров из собственного опыта и опыта ближайших родственников, проявляет любой собеседник, от рыночного торговца до деятеля культуры. Наибольшее возмущение вызывает коррупция в сфере медицины и образования, с которыми приходится сталкиваться наиболее часто. Постановка диагноза и выписка бесплатных лекарств за взятку; невозможность поступить в вуз, сдать зачет или экзамен без денежного приношения преподавателю; выигрыш судебных дел исключительно за счет знания, кому и сколько нужно заплатить — практически каждый житель Северной Осетии сталкивался с этим лично.
При этом все убеждены, во-первых, в том, что «коррупцию победить нельзя», во-вторых, что власть абсолютно ничего для этого не делает — более того, она и создает все условия для сохранения подобного положения дел.
Всякий «человек из народа» убежден, что сложившаяся ситуация удобна высшему руководству РСО-А. Отчеты прокурора республики и других должностных лиц не вызывают доверия.
Коррупция, по мнению жителей столицы, является причиной и очевидной социально-экономической стагнации республики. Внешний облик Владикавказа, практически не изменившийся за последние два года, — зримое тому подтверждение. Вышки подъемных кранов свидетельствуют, что в городе строится несколько торговых центров и офисных зданий — и это все.
Центральный рынок североосетинской столицы как будто сошел с картинки из начала девяностых: грязь, суета, толчея, убогие прилавки и соответствующий им ассортимент (зато следует отметить достаточно серьезное отношение к безопасности — на всех входах на территорию рынка сумки посетителей тщательно осматривают).
При этом цены практически на все товары достигают московских. Привозимые из Москвы турецкие и «итальянские» платья во владивказских «бутиках» (пафосных магазинах на центральных улицах города) стоят по 3,5-8 тысяч рублей.
В целом главный город Северной Осетии выглядит глубоко провинциальным «городом-без-будущего». «Время здесь как будто остановилось», — этот штамп про Владикавказ.
Провокационное сравнение его, допустим, с Казанью (оба города — столицы национальных республик, голоса которых более-менее слышны на федеральном уровне при обсуждении значимых для них вопросов) вызывает совершенно одинаковую реакцию: «Казань — это совершенно другое дело. Там — национальная власть, она хоть что-то делает для людей».
Складывается ощущение, что осетины ощущают себя скорее объектом, чем субъектом политической жизни.
Помимо коррупции и отставания в социально-экономическом развитии, среди других волнующих общественное сознание тем — значительная безработица, отсутствие перспектив у целых городов (Алагир, Дигора, Моздок…), форсированное изменение национального состава некоторых населенных пунктов (например, русское население Моздока значительно сократилось, его место активно занимают кумыки, ногайцы и чеченцы). «Молодежь уезжает из Северной Осетии», — еще одна очень часто встречающаяся констатация.
Одновременно отмечается фактическое отсутствие в республике общественного мнения и общественной жизни.
Волнующие общество проблемы не обсуждаются по существу, оно не способно противопоставить воле властей консолидированную позицию по тем или иным вопросам. Это касается не только социально-экономической, но и духовной жизни. Так, принятие федерального закона, ликвидирующего региональный компонент школьного образования, в рамках которого преподаются родной язык, краеведение, а также «Основы православной культуры» или ислама, прошло практически не замеченным осетинской общественностью (в отличие от довольно жестких протестов Казани и Уфы).
Объяснение простое: «Отсюда уехало много молодежи, население в целом старое — возбуждаться некому».
Помимо «старения» населения, такому положению дел способствует отсутствие независимых СМИ.
Позиционирующая себя как независимую газета «Осетия. Свободный взгляд» в значительной степени изменила своему девизу «Мы пишем о том, о чем молчат другие». За исключением отдельных редких материалов, большинство публикуемых ей текстов легко перепутать с содержимым полос североосетинского официоза «Северная Осетия» или «Владикавказ». Общий уровень местной журналистики оценивается большинством читателей как крайне низкий.
Наличие реальных, касающихся каждого проблем, на протяжении долгого времени не решаемых местными властями, в скором времени вполне способно актуализировать ранее скорее теоретическую для Северной Осетии тему исламизма (мусульманами «по происхождению» является примерно третья-четвертая часть населения республики, однако «соблюдающих» среди них — пожалуй, всего несколько процентов). Два-четыре года назад эта тема если и всплывала в разговорах, то больше на контрасте с положением в соседних мусульманских республиках. Сейчас об увеличении исламского присутствия и его радикализации с тревогой говорят многие владикавказцы.
Представляется, что традиционное «объяснение» появления фундаменталистского подполья — «отстаивающие интересы простых людей исламисты-идеалисты против погрязших во лжи и коррупции безбожных властей» — вскоре может быть «поднято на щит» и в РСО-А. Интересна фигура нового муфтия Северной Осетии — Али (Сергея) Евтеева, русского, в 1996 году принявшего ислам. Как и многие представители «русского ислама», он придерживается несколько более радикальных позиций, чем многие «традиционные» его единоверцы. Так, он поддержал недавнюю идею Нафигуллы Аширова о необходимости создания мусульманских кварталов.
Как отмечает исследователь из СОИГСИ Тимур Дзеранов, за последние два года в Осетии появились шииты (главным образом, азербайджанцы-мигранты и в единичных случаях — мусульмане-осетины). Он констатирует отсутствие ваххабитов в Осетии (склонность к ваххабизму проявляли некоторые члены Исламского культурного центра, деятельность которого в настоящее время свернута). Организация «Катаиб аль-Хоул» в своих сообщениях в интернете берет на себя ответственность за ряд терактов на территории республики, среди которых крушение военного вертолета МИ-8 под Владикавказом и убийство начальника УБОП Марка Мецаева. Однако, по словам Дзеранова, официально ее существование на территории Осетии не подтверждается.
Он также отметил, что радикально настроенная мусульманская молодежь в Моздоке и Эльхотово требует от старших жесткого выполнения обрядов ислама, что не является для Осетии традиционным. Учитывая, что значительную часть этой молодежи составляют переселенцы — чеченцы и представители других мусульманских народов Кавказа, становится понятно, что распространение в республике радикального ислама имеет привнесенный характер.
Что касается отношений с южными братьями, то, вопреки курсу официальной пропаганды, большинство жителей республики не верят в возможность объединения Осетии, а значительная их часть и активно не желает этого.
Помимо уже указанной осетинской депрессии, причиной тому является социальное напряжение, создаваемое в РСО-А активными и энергичными выходцами из Южной Осетии и внутренних районов Грузии.
Поддерживаемые Грузией общественные деятели вроде Джабраила Габачиева, возвещающие о необходимости возвращения РЮО в состав грузинского государства, используют и этот аргумент. Отсутствие социально-экономических успехов и более чем заметная коррупция в дальнейшем будут усиливать позиции «прогрузинцев». В настоящее время говорить о массовой поддержке их точки зрения не приходится, но при настойчивой ее пропаганде и отсутствии должной реакции властей через некоторое время доводы Габачиева — как, впрочем, и сторонников создания независимого осетинского государства в формате объединенных РСО-А и РЮО — могут быть услышаны.
Подведем итоги. Помимо застоя и стагнации в социально-экономической и духовной жизни Северной Осетии, бездействие властей в отношении коррупции способно привести к усилению как фундаменталистских настроений, так и позиций прогрузински настроенных оппозиционеров, что негативно скажется на позициях федерального центра как в РСО-А, так и на всем Северном Кавказе.
В то же время практически все владикавказские собеседники убеждены, что решение проблемы коррупции или хотя бы начало борьбы с ней невозможно силами одних лишь республиканских властей. «Может быть, Москва начнет…», — надеются они, но скорее не верят в такое развитие событий. Формально Москва уже «начала» — антикоррупционная программа подписана. Посмотрим, как ее будут реализовывать.
