Ну, вот. Наконец мы дошли до самого интересного. До современной Европы, как она сформировалась за последние 300 лет. А современная Европа в полной мере определяется теми тремя началами, имена которых я вынес в заголовок колонки.
И перед тем как перейти к исторической реконструкции, я хочу сделать серию достаточно сильных и достаточно ответственных заявлений.
Первое. Капитализм, промышленная система и демократическое правление не связаны ни причинно-следственным, ни генетическим образом.
Они представляют собой достаточно независимые начала, которые в современной истории просто сошлись. Как было принято выражаться в позднесоветские времена — так исторически сложилось.
Второе. Известные утверждения Макса Вебера об особом характере европейского индустриального капитализма, типологически отличного от восточных рыночно-капиталистических укладов, и о том, что этот особый европейский капитализм возник из духа протестантской этики, не выдерживают никакой критики, что бы об этом не думал положивший поп-веберизм в основу своей борьбы с Западом многоуважаемый Сергей Георгиевич Кара-Мурза.
Но сначала я хочу коснуться различения, не отраженного в заголовке к колонке.
Это восходящие к Фернану Броделю различения рынка и капитализма.
По мнению классика, рынок есть почти универсальный институт, почти универсальная инфраструктура человеческой хозяйственной деятельности. Рынок как система торговых путей, перекрестков этих путей — мест торговли и рыночных агентов, людей, осуществляющих торговлю, возникает чуть ли не с появления аграрной цивилизации и сопровождает человечество почти на всем пути его истории. Рынок сам по себе почти не приводит к существенному имущественному расслоению и к эксплуатации бедных богатыми.
В отличие от рынка, капитализм — это общественный порядок, построенный на социальном расслоении и эксплуатации бедных богатыми.
Капитализм вырастает не из торговли как таковой, а из торговли монопольной, где монополия держится на вооруженной силе бандитской государственности.
При этом эта монополия торговли, как правило, связана с ростовщичеством и другими финансовыми махинациями. Только при таких общественных условиях и может возникнуть феномен крупного капитала, по имени которого и получил свое название капитализм.
Лично я термину «капитализм», имеющему традиционное хождение в левой субкультуре, предпочитаю имеющий правое происхождение термин «плутократия» как более обидный. Впрочем, вопрос о терминах — это дело вкуса.
Но из вышесказанного уже ясно, что капитализм есть явление довольно-таки универсальное.
Как я уже говорил в предыдущих колонках, он существует с древнейших времен, являясь практически ровесником государственности, и традиционно существовал в трех основных формах — подчиненного уклада в социалистических империях и, особенно, в бандитских государствах; феномена самоуправляемых плутократических полисов внутри империй и бандитских государств; и, наконец, в виде независимых полисов — плутократических республик.
В чем же особенность и новизна новоевропейского капитализма?
В том, что впервые за всю историю человечества плутократический уклад из вспомогательного, подчиненного уклада, находящегося на службе верховной власти, стал укладом господствующим, зачастую претендующим на эту верховную власть, или, по крайней мере, на контроль за нею.
Как это произошло достаточно хорошо описано у Иммануила Валлерстайна в его концепции возникновения глобальной Мир-Системы, и очень неплохо дополнено у его ученика Джованни Арриги и у наших соотечественников Бориса Поршнева и Андрея Фурсова.
Великие географические открытия привели к рассвету королевской торговли. И ничего «капиталистического» в веберовском смысле в этой смеси завоевательных экспедиций, работорговли, пиратства и торговли колониальными товарами не было.
Вторым «источником и составной частью» этого самого Первоначального Накопления была Столетняя война английских лендлордов со своим народом — огораживание, приведшая к созданию текстильной промышленности.
Но здесь, хотя и не было поначалу никаких станков и машин, все же присутствовала социальная инновация в виде самой оргформы мануфактуры.
А третьим началом Великой Плутократической Революции было вторичное закрепощение крестьян в Центральной и Восточной Европе ради создания массовой хлеботорговли. Да-да, то самое крепостное право, которое теперь так любят поминать лихом.
Как видите, все это весьма далеко и от «рационально-индустриального» капитализма по Веберу, и от пресловутой «протестантской этики». Тем более, что в этом бандитском капитализме с одинаковым успехом подвизались и католики, и англикане, и пуритане, и, с ХVIII века, православные. Ну а уж об иудеях и говорить нечего. Им, как известно, нет и не было равных в ростовщичестве и финансовых махинациях. Да и в работорговле они съели не одну собачью упряжку.
Это — о капитализме. При этом добавлю, что лет этак 200 — 300 он вполне себе процветал безо всякой промышленности.
У самой же промышленности совсем другая родословная. Писать ее довольно сложно, поскольку промышленность есть социальный институт, в значительной мере основанный на инновациях. А, стало быть, не вполне встраиваемый в простую генетическую линию.
Но думаю, на сегодняшний день можно с уверенностью сказать, что истоки европейской индустриальной системы относятся к Бенедиктинскому Возрождению XIII — XV веков, как это видно из работ Луиса Мамфорда и нашего соотечественника Германа Сунягина.
Вся европейская промышленность выросла из водяной мельницы, башенных часов и зеркала, изобретенных благочестивыми и трудолюбивыми бенедиктинскими монахами. Кстати, независимо от западного монашества, похожая традиция несколько позже возникла и у нас в России, что особенно было заметно на Соловках.
Этот поток инноваций прихотливо переплетался с Великой городской революцией и привел к несколькистолетнему расцвету европейских ремесел. Он же являлся основой и источником будущей Великой промышленной революции XVIII — XIX веков.
И только в XVIII веке, ближе к его концу, соединившись с уже существующей несколько столетий оргформой мануфактуры, европейская промышленность приобрела современную форму, в которой она смогла встроиться вовнутрь капиталистической системы.
Ну, а о происхождении европейской демократии я вам уже прожужжал все уши во многих предыдущих колонках.
Не буду утомлять вас упражнениями в сфере «наукники» и «квадратодинамики», но любой образованный человек может проверить мой тезис о независимости капитализма, индустриализма и демократии друг от друга, вспомнив примеры реальных обществ, в которых эти институты реализованы по раздельности — от средневековых швейцарских и фризских кантонов до самурайской Японии после революции Мейдзи и нашего родного Советского Союза.
Ну, а итоговый вывод сегодняшнего расследования довольно прост.
Эпоха абсолютизма и его оборотной стороны — Великой плутократической революции — являлась сильнейшей деградацией западного мира по сравнению с предшествовавшей эпохой.
