Бельгия уже давно является «притчей во языцех» для всей существующей системы европейского федерализма и регионализма.
С момента возникновения в 1830 году страна последовательно прошла стадии унитарной монархии, основанной на идее бельгитюда, децентрализованного государства с 1960-х годов, федеративного государства (с 1993 года) и сегодня все более явно приближается к модели конфедерации.
Регионализм, этно-лингвстичесие различия, федерализм, мультикультурализм — неразрывно сплелись в бельгийском опыте, явившему миру несколько масштабных кризисов.
Самый масштабный из них случился осенью прошлого года. После одностороннего голосования фламандского большинства в Сенате о разделении округа Брюссель-ХалВилворде, последнего территориального образования, пересекающего лингвистическую границу и символизирующего в глазах франкофонов бельгийский федерализм, депутаты-франкофоны инициировали процедуру «конфликта интересов» и отказались поддержать формирование кабинета во главе с лидером фламандских демохристиан (CD&V) Ивом Летермом. В итоге страна три месяца существовала вообще без правительства, и лишь призвание в третий раз на пост премьера более склонного к компромиссам фламандского либерала Ги Веховстадта (Open VLD) накануне последнего католического рождества позволило стране выйти из казавшегося неразрешимым кризиса.
Но временный кабинет Верховстадта, просуществовавший несколько месяцев и заполнивший вакуум в системе государственного управления, в марте текущего года сменился правительством во главе с «многократно непроходным» лидером CD&V Ивом Летермом, которому для этого пришлось пойти на серьезный компромисс с партиями франкофонов — Валлонским движением обновления (MR) Дидье Райндерса, Соцпартией (PS) Элио ди Рупо и демохристианами-»гуманистами» (CDH) Жоэль Милике, которым был обещан компромиссный и конструктивный подход к решению всех проблемных вопросов.
При этом «в спину» Летерму дышали вошедшие с демохристианами в коалицию («картель») фламандские националисты из Фламандского национального альянса (NVA) Барта де Вевера, настаивавшие на форсированном проведении реформы федерации (с перераспределением полномочий, касающихся налогов и социальной политики, напрямую к регионам) и решении вопроса с Брюссель-Хал-Вилворде.
В итоге «двухкрылое» правительство Летерма изначально было неустойчивым, а созданная на его базе комиссия из представителей восьми партий, представленных в составе парламента («Hectapus»), задачей которой была разработка компромиссных положений по реформированию федерации практически сразу разделилась по этнолингвистическому принципу.
Однако чем дальше, тем более явными становились расхождения фламандской и франкоязычной сторон по вопросу о будущем бельгийской федерации.
Если фламандцы (даже близкие к Летерму демохристиан) настаивали на глубокой реформе федерации, на перераспределении налоговой и социальной ответственности между Центром и регионами (от чего очевидно выигрывала экономически более сильная Фландрия), на безусловном разделении округа Брюссель-Хал-Вилворде, то франкофоны были сторонниками более умеренного подхода в первых двух вопросах, и категорически оппонировали фламандцам по вопросу о «разделе» округа, требуя в качестве минимальной компенсации «расширение Брюсселя» за счет нескольких франкоязычных коммун из его нынешней периферии, отошедших ко Фландрии.
В итоге это и стало единственным, о чем удалось договориться представляющим фламандскую и французскую стороны либеральным технократам Летерму и Райндерсу. Остальные, наболее политизированные и острые вопросы остались нерешенными. И стало ясно, что в запланированном на 15 июле судьбоносном отчете премьер-министра Летерма перед парламентом последнему будет фактически нечего сказать по существу многих проблем.
Между тем, в то время как по сенью федерального правительства шел процесс сложного согласования позиций, ситуация в регионах, и особенно во Фландрии, продолжала накаляться. Одно за другим происходили события, свидетельствовавшие о последовательном наступлении фламандев-радикалов на позиции франкоязычного меньшинства.
В их числе — отказ министра внутренних дел Фландрии Марино Койлена утведить в должности в трех коммунах на периферии Брюсселя избранных населением мэров-франкофонов, поскольку последние посмели во время избирательной кампании рассылать свои обращения к избирателям… на французском языке, не имеющем официального статуса во Фландрии. В одной из коммун Фландрии местное общественное объединение обратилось в муниципалитет с просьбой запретить в городе рекламу на всех языках, помимо официального нидерландского. Ряд коммун Фландрии принял официальное постановление, запрещающее в своих пределах продажу земельных участков лицам, не владеющих нидерландским — или, по крайней мере, не начавшим его изучать.
Все эти «новации» не только стали причиной протестов со стороны франкофонов, но в концов привлекли внимание и международной общественности, что выразилось в заключении специальной комиссии Совета Европы, посетившей Бельгию и заявившей о многочисленных фактах дискриминации франкоговорящего меньшинства во Фландрии. Зарубежная пресса в ряде статей оценила происходящее во фламандском регионе как «ненасильственный фашизм».
В итоге многим наблюдателям стало ясно, что правительство Бельгии фактически малодееспособно, а все плоды его деятельности могут быть сведены на нет итогами выборов в июне 2009 года в региональные парламенты, обещающие в том числе победу фламандским националистам из NVA, неоднократно ставившим Летерму ультиматумы с требованием «более решительных действий».
После раскола в парламентской фракции CD&V (15 на 15), половина депутатов которой осталась верна компромиссной линии Летерма, а половина поддержала радикалов из NVA, стало ясно, что «правительство шаткого компромисса» «подвисло» окончательно.
В итоге всего этого Летерм накануне своего выступления перед парламентом явился вечером во дворец Лаеке,н чтобы подать королю Бельгии прошение об отставке.
При этом событии также присутствовали Председатель Сената, его коллега по партии Герман ван Ромпи (CD&V) и вице-премьеры правительства Йо Вандерцойкен (CD&V) и Дидье Райндерс (MR). Предполагается, что двое последних были приглашены для консультаций как члены комиссии по институциональной реформе.
Тем самым, «дурная пьеса», начавшаяся 10 июня 2007 последними выборами в региональные парламенты (и приведшая к власти во Фландрии умеренно-националистический картель) получила не менее «дурное» кризисное продолжение.
Несколько комично, но судьба Ива Летерма в конечном итоге определилась пятнадцатью страницами согласованного правительственного текста, в котором 14 страниц было посвящено социально-экономическим вопросам, и всего лишгь одна — расколовшим страну коммунитарным вопросам, которые обсуждались премьер-министром на переговорах в его резиденции в Ламбермоне до полуночи понедельника.
Стало очевидным, что два месяца переговоров в рамках «восьмиугольника» не позволили приблизиться к решению и половины вопросов первоначальной повестки — ни по Брюссель-Хал-Вилворде, ни по вопросу о передаче дополнительной компетенции на региональный уровень, ни относительно пересмотра ряда параметров закона о финансировании регионов.
Вместо этого было решено «сдвинуть» рабочий календарь группы, и начать дискуссии по многим принципиальным вопросам заново, в рамках принципиально новой структуры. В итоге Летерм предложил создать новую «пилотную группу», так называемое «бюро», состоящее из шести персон, под руководством Криса Петерса и Дидье Райндерса. Тандем должен был быть дополнен четырьмя заместителями председателей: премьер-министром Валлонии Руди Демоттом, главой правительства Брюсселя Шарлем Пике, вторым министром по институциональной реформе Йо Вандерцойкеном от CD&V и Ги Ваненхелем (министром, представляющим в правительстве Брюсселя фламандских либералов из VLD). В конечном итоге, группа должна была состоять из 22 персон (включая председателей и их заместителей), и основываться на принципе лингвистического паритета.
Мало сказать, что данное предложение Летерма было по-разному встречено на Севере и на Юге страны.
Он добился одобрения у франкофонов, которые, однако, положили в этот понедельник несколько часов за то, чтобы в состав этого коллегиального органа был введен Шарль Пике.
Напротив, Фландрия пережила в связи с данным проектом состояние, близкое к психодраме — фламандских радикалов, желавших лишить франкофонов всякого права на вето по любым вопросам политики, не устроили ни кандидатура Пике, ни участие федеральных министров в обсуждении проблем лингвистических общин.
Но главное состояло в том, что сама Фландрия оказалась на политическом распутье: сказать «да» предложениям Летерма означало узаконить новый раунд «торга» с уступкам франкофонам, а сказать «нет» было рискованно, в связи с опасением обвалить и без того слабое федеральное правительство.
Этот вопрос возбудил Фландрию по всем азимутам: региональное правительство, Соцпартия, партия премьера CD&V, и особенно N-VA пришли в офис, где расположено правительственное бюро, с целью выразить свой протест.
При этом сам Летерм не сопротивлялся хаосу во фламандском лагере, и в том числе в своей собственной партии. Особенно чувствительными для него были расхождения с Крисом Петерсом — однопартийцем, сменившим его на посту главы правительства Фландрии, который за несколько недель до этого рекламировал расчленение округа Брюссель-Халл-Вилворде и программу глубокой реформы федерации к 15 июля, угрожая в противном случае масштабным «рукотворным» политическим кризисом.
В итоге, зажатый в политический «угол» товарищами по партии и земляками-фламандцами, потеряв часть голосов во Фландрии, Летерм принял то неожиданное решение, которое принял.
В контексте прошения Летерма об отставке и вызванных им политических последствий, немалого интереса заслуживает сама фигура премьера, являющаяся по-своему знаковой и характерной.
Валлон по отцу, фламандец по матери, уроженец Фландрии, он был призван символизировать «бельгийское единство», но именно во главе фламандских демохристиан после победы на парламентских выборах во Фландрии в июне 2007 года, и вступив в альянс с националистами Барта де Вевера (NVA) Летерм с однопартийцами нарушили неустойчивый межпартийный баланс на уровне федерации. Однако, став лидером фламандского большинства в федеральном парламенте, не смог с первой попытки стать премьер-министром, поскольку его фламандские земляки, инициировав в одностороннем порядке разделение по «лингвистической линии» последнего «двуязычного» избирательного округа Брюссель-Хал-Вилворде, привели к обструкции со стороны депутатов франкофонов, которые отказались поддержать новый кабинет, оставив страну на три месяца без правительства.
Экономист-технократ по профессии и призванию, весьма успешный в недавнем прошлом глава правительства Фландрии, которого привели в федеральную власть для решения казавшейся неразрешимой и неподъемной задачи по проведению в жизнь реформы федерации (с целью дальнейшей административной, налоговой и финансовой децентрализацией, игравшей на руку экономически сильного фламандского региона), был вынужден стать политиком, играя в сложную политическую игру «со многим неизвестными».
Потенциальный «сепаратист» и «фламандский националист» (в чем его изначально обвиняли на Юге Бельгии), Летерм был поддержан националистами из Фламандского национального альянса Барта де Вевера в качестве «мягкого инструмента» для демонтажа институтов единой Бельгии и проведения политики в интересах фламандского большинства.
Однако, получив пост во главе мартовского коалиционного правительства, заметно смягчил позицию и пошел на сближение с франкофонами, которые постепенно превратились в его главную опору (в то время как в самой Фландрии доверие к премьеру-фламандцу падало).
В итоге вместо действий по демонтажу общебельгийских институтов он пытался их укрепить через нахождение формулы компромисса для фламандцев и франкофонов, не найдя которой, сам попросил отставки.
Так кем же является господин Летерм?
Амбициозным карьеристом, банально не справившимся с управлением в столь сложной стране, как Бельгия? Ибо за свою карьеру он не менее четырех раз просил об отставке, потерпев неудачу в реализации своих планов.
Наивным и толерантным интеллигентом, желавшим путем взаимных уступок спасти Бельгию? Однако можно ли верить в подобную наивность у политика, демонстрирующего подобные чудеса политического самосохранения?
«Троянским конем» фламандских радикалов, сознательно заведшим федеративную Бельгию в тупик? Однако неподдельное желание Летерма спасти страну хотя бы от экономического краха скорее подтверждает обратное.
Хитрым прагматиком, желающим сохранить власть, даже нарушая прежние связи и обещания? Но упорство, с которым Летерм держался за заключенные с коллегами-франкофонам соглашения, заслуживает известного уважения.
Профессионалом-технократом, пожелавшим освободиться ото всех перегружающих его политических обязательств, прежде всего со стороны фламандских национал-радикалов из NVA? Такой вариант был возможен, но грозит самому Летерму утратой многих политических перспектив в случае возвращения во Фландрию.
Незаурядным политическим стратегом, рассчитывающим с помощью инспирированного кризиса вывести диалог этнолингвистических общин страны из тупика и в итоге привести все стороны бельгийского кризиса к качественному соглашению, реально укрепляющему единство страны? Однако для подобной оценки деятельности Летерма еще должно пройти время.
В конечном итоге, после прошения Летерма об отставке перед королем Бельгии Альбертом Вторым стоял сложный выбор из нескольких вариантов:
1. Взять паузу на размышления — но как это возможно в и без того ослабленной перманентным кризисами стране, уже прожившей однажды три месяца без правительства?
2. Отказаться от отставки и побудить Летерма продолжить осуществлять свои функции во главе кабинета? Однако возможно ли это после того, как работа правительства в прежнем формате фактически зашла в тупик?
3. Принять отставку и определиться на основе консультаций с фигурой преемника. Но это едва ли представлялось возможным в условиях, когда ключевые параметры социально-экономического развития страны были «завязаны» на Летерма и на его кабинет? И есть и гарантия, что новая политическая фигура достигнет компромисса по ключевым политическим вопросам жизни страны? И есть ли сегодня в Бельгии фигура, одновременно удовлетворяющая и Север, и Юг страны?
4. Принять отставку Летерма и распустить федеральный парламент, назначив новые выборы на осень. Но это неизбежно означало бы снова «подвесить» страну в неопределенности с перспективой радикализации националистов во Фландрии и последующего распада федерации.
Однако ситуация неожиданно начала разрешаться сама собой.
Оказалось, что, помимо Барта де Вевера и его коллег — фламандских националистов, заявивших, что прошение премьера об отставке не имеет никакого политического значения, практически никто не заинтересован в уходе Летерма.
Первыми заявили о необходимости его «политического самосохранения» профсоюзы (причем как на Юге, так и на Севере страны).
К ним присоединились организации патроната. Затем подтянулись представители основных политических партий как фламандских, так и франкофонных, нанесшие свой визит вежливости королю.
В конце концов, и сам Летерм заявил, что не так уж и хочет уходить со своего поста, и что главное для него — начать новую стадию диалога между общинами.
Решающее слово сказал король Альберт Второй, отклонивший отставку Летерма и пригласивший трех посредников «для налаживания диалога между общинами, составляющими Бельгию».
При этом характерно, что среди посредников в деле «налаживания диалога» не оказалось ни одного фламандского политика, но один германофон (глава немецкой автономии Карл-Хайнц Ламбертц), и два политика-франкофона (от Брюсселя и Вал-лонии).
Все повторяется с неопределенными перспективами?
И Бельгия, жившая три месяца без правительства, проживет до следующих региональных выборов с «техническим премьером» либо с лицом, исполняющим его обязанности?
И снова начнется «бесконечный торг» между этнолингви-стическими общинами по поводу власти и финансов в государстве?
Однако очевидно, что продлиться долго подобное состояние не может. Конец Бельгии как единому государству могут положить выборы в парламент Фландрии, где Барт де Вевер со товарищи планируют взять 60% голосов, начав трансформацию остатков федерации вплоть до независимости от все более виртуального правительства в Брюсселе.
Таким образом, Бельгия, как и объединенная Европа, чьим прообразом она много лет служила, продолжает пребывать в состоянии «структурной неопределенности» с весьма туманными перспективами.
При этом, как показывает пример Ива Летерма, сами бельгийские политики не хуже и не лучше европейских — однако «политических гроссмейстеров», фигур масштаба де Голля и Аденауэра не наблюдается ни у тех, ни у других.
Как в бельгийском, так и в европейском случае, качество элит, межрегиональные и межнациональные противоречия, размывание общей культурной идентичности, копящиеся социально-экономические противоречия могут привести к развалу Бельгии как «политического проекта», предвосхищая фундаментальный кризис несущих конструкций «Единой Европы».
