Петру I наша страна обязана и своим величием, и бедами.
В Казани отказались ставить ему памятник, отлитый в подарок республике. На то были причины.
Люди любят мифы. В Казани туристы не хотят слушать правду о царице Сююмбеки, но легенду о том, как она якобы бросалась с башни при появлении войск Ивана Грозного в 1552 году 2 октября в 3 часа дня, пересказывают все. Возражать бесполезно.
Вокруг Петра тоже много мифов.
Пушкин писал о Медном всаднике:
О мощный властелин судьбы!
Не так ли ты над самой бездной,
На высоте, уздой железной
Россию поднял на дыбы?
«Поднял на дыбы»… Этим сказано многое. Пушкин не умел льстить или скрывать чувств.
В Казани Петр основал Адмиралтейскую слободу, начал поход на Персию. В международных делах пользовался татарским языком, для этого держал передвижную типографию. Однако он одобрил христианизацию — и этого татары ему простить не могут.
Странно, но Петр не любил и православие, он, видимо, был атеистом или же в душе протестантом. В церковь ходил, но «работал с бумагами» в отдельной комнате.
Петр стоял у границ между различными культурами, как на паперти: в церковь не хотел заходить, но и религию не смог отвергнуть.
Паперть — это нулевое пространство, пограничная полоса между миром светским и церковным. Это жизнь вне всяких норм, вне общественных приличий. Юродивый или шут могут говорить все, что захотят, ибо они на паперти.
Петр любил эпатаж, ломку привычных общественных устоев, переодевался и работал как плотник, устраивал шутейные битвы на искусственных озерах, в оргиях терял человеческий облик. Свой разгул облекал в канцелярские формы, учредив «сумасбродный, всешутейный и всепьянейший собор». В великий пост ездил процессией на ослах и волах или в санях, запряженных свиньями, медведями и козлами, в вывороченных полушубках. Он прижил двух дочерей от ливонской крестьянки вне брака. К чести Анны Монс, она не только заставила Петра жениться на себе, но оказалась преданной спутницей государя в его тяжелых походах, а впоследствии стала императрицей.
Фантастический эпатаж.
Петр — разрушитель традиций, типичный революционер и поэтому свои деяния мог осуществить только с помощью насилия.
Петр был неуравновешенным человеком — сам рубил головы стрельцам в пыточном застенке. При нем Россия стала откровенно милитаристской страной с опорой на крепостничество. Этот период князь Трубецкой назвал эпохой «романо-германского ига».
По словам Николая Бердяева, «он изнасиловал женственную душу русского народа».
Он поставил Россию на дыбы…
Сила заменила убеждение и согласие, произошел раскол в обществе. Именно он окончательно узаконил крепостничество, ввел порку и продажу людей, увеличил налоги в 6,5 раз! Начиная с 1704 г. вводились сборы: поземельный, померный и весчий, хомутейный, шапочный и сапожный — от клеймения хомутов, шапок и сапог, подужный, с извозчиков — десятая доля найма, посаженный, покосовщинный, кожный — с конных и яловочных кож, пчельный, банный, мельничный — с постоялых дворов, с найма домов, с наемных углов, пролубной, ледокольный, погребной, водопойный, трубный — с печей, привальный и отвальный — с плавных судов, с дров, с продажи съестного, с арбузов, огурцов, орехов и т.д.
Петр ополчился даже на традиционный облик русского человека, на бороды и одежду. Это было просто безобразно, и породило в людях отчаянное сопротивление реформам.
Но он не успокоился на этом.
Пётр перелил церковные колокола на пушки, отнял у монастырей распоряжение их вотчинными доходами. Между прочим, вплоть до Ивана Грозного православные монастыри были освобождены от любых налогов в соответствии с законами Чигизхана.
Пётр установил новые монополии. К прежним, смоле, поташу, ревеню, клею и т.п. прибавились соль, табак, мел, деготь, рыбий жир и дубовый гроб. Дуб нужен был в строительстве. За любую провинность — конфискация имущества, лишение всех прав, кнут, каторга, виселица, политическая или физическая смерть.
Именно он ввел разнарядки на заключенных, которые должны были умереть на строительстве кораблей или галерах. Он требовал подготовить «несколько тысяч воров» и отправить их на строительство той или иной крепости. При нем появились специальные тюрьмы, объединенные с заводами — прототип концлагерей, как пишет Фома Еремин.
Петр думал о своей казне и искал тяглецов. При непомерных богатствах России он мог получить те же деньги без разорения народа. Но он предпочитал именно разорять и бесчинствовать. Численность русской нации после его правления сократилась на одну пятую! Демографическая катастрофа.
Ни один из татарских ханов не был так непомерно жесток к русскому народу, как Петр.
Как ответ на эти меры, началось массовое бегство, порой целыми деревнями, в Польшу, Дон, за Урал, а затем появились по всей стране разбойничьи шайки, предводимые беглыми солдатами.
«Разбоями низ отвечал на произвол верха: это была молчаливая круговая порука беззакония и неспособности здесь и безрасчетного отчаяния там… Внушительным законодательным фасадом прикрывалось общее безнарядье», — писал В.О.Ключевский.
Облик Петра был дик и непривычен: он ходил без короны и мантии, как простой матрос, вместо царского посоха держал трубку, ругался и дрался, пил водку как солдат. Возникала в народе мысль: да подлинный ли это царь? Говорили: «Он родился от немки беззаконной, он подмененный, подкидыш. Поэтому и немецкое платье велит носить и иноземцы заполонили страну и точно комары сосут кровь из русского народа, а потом улетают в чужие края». А когда Петр начал теснить церковь, поскольку думал, что в монахи идут «от податей и от лености, чтобы даром хлеб есть», то пошел слух, что он антихрист.
При Петре было четыре страшных мятежа и несколько заговоров, в том числе и с участием родного сына.
Ради исполнения своих целей Пётр не жалел ни себя, ни денег, ни жизней.
Петром было заложено в основы российской государственности фундаментальное противоречие. Если до него прозападное настроение было философским, то с него оно воплотилось в виде северной столицы, противостоявшей не столько шведу, сколько Москве. Она привнесла в общество элитарно-заморское. Народное — проявилось в бунтах, стихийной колонизации, казачьей вольнице, революциях.
Противоречивость искусственной метаморфозы создала разрыв между государством и народом.
Юрий Самарин в 1861 г. писал: «Это — полное, безусловное недоверие народа ко всему официальному, законному… Правда, носится перед ним образ разлученного с ним царя, но не того, который живет в Петербурге, назначает губернаторов, издает высочайшие повеления и передвигает войска, а какого-то другого, самозданного, полумифического, который завтра же может вырасти из земли в образе пьяного дьячка или бессрочно отпускного».
Петр как никто другой содействовал развитию особой политической культуры, опиравшейся на произвол, а не закон. По словам В.О.Ключевского, «он не сумел очистить свою кровь от единственного крепкого направителя московской политики, от инстинкта произвола».
После Ивана Грозного наступила смута. После Петра Россия вступила в затяжной кризис — началась мутная волна переворотов, восстаний, доведших страну до полной неуправляемости.
«Недостроенная храмина», как называл Меньшиков Россию, достраивалась уже не по петровскому плану. Впрочем, вряд ли можно говорить о наличии самого плана.
Промышленность после Петра не сделала заметных успехов, внешняя торговля так и осталась в руках иноземцев, внутренняя торговля падала, города не развивались, а крестьяне просто впали в отчаяние.
Разумеется, западничество, начатое Петром, имело и вполне положительные последствия в военном деле, науке, технике, духовной жизни. В конце концов, Пушкин — самый русский писатель — был воспитан европейской, прежде всего, французской литературой. Он писал Чадааеву по-французски: «Друг мой, я буду говорить с вами на языке Европы. Он более близок мне, чем наш собственный».
Это было общее настроение. Французский язык и культура воспринимались как цивилизация в отличие от всего российского, но при этом появилось сильное стремление развить национальное. Как писал один из поэтов допушкинской поры, «рукой победною, но в рабстве мы умами, клянем французов мы французскими словами».
Будь Петр истинным западником, он должен был бы превратить соборы в постоянный парламент. Но он ими пренебрег, и реальной преемницей стала гвардейская казарма, устраивавшая перевороты.
Он не должен был строить Петербург за счет других городов, а дать им возможность свободно развиваться.
Не вводить крепостничество, а дать возможность обустраивать землю самим крестьянам, — тем более, что территория была огромной, земли всем хватало.
Он не должен был насильно учить детей в школах, откуда те бежали как солдаты от рекрутчины.
Петр обратил внимание на выдающиеся результаты Европы, оставив без внимания тот путь, каким они были достигнуты.
При этом иностранными военными достижениями Петр воспользовался для территориальных завоеваний. Лев Троцкий заметил, что при нем «европейское оружие и европейские займы — продукты более высокой культуры — привели к усилению царизма, который становился тормозом развития».
Вполне понятно его стремление выйти к морям, но приращение новых территорий имеет смысл при систематическом их обустройстве, что вряд ли было бы эффективно без вольных городов и вольных крестьян.
Процессы модернизации, начатые Петром, были половинчатыми и не задевали общественное устройство, которое консервировало имперские начала.
Н.М. Карамзин — русский историк петровской формации, в конце жизни признавался: «Мы стали гражданами мира, но перестали быть в некоторых случаях гражданами России — виною Петр!»
Петр отрицал национальные традиции, нравственные, религиозные и этнические начала России и делал это с помощью силы — в этом он был истинный большевик.
Его новая столица — Петербург стала воплощением идеи города без каких-либо корней, как некий вызов, существующий на границе различных ландшафтов. Он построен на финских болотах, а не на твердой земле. В то же время не связан с лесом, но там нет и степи. По словам Пушкина «из тьмы лесов, из топи блат вознесся пышно, горделиво».
Там даже море не совсем настоящее — Финский залив мелкий, совсем не похожий на море и пресный, из-за чего деревянные корабли быстро гнили. Венеция тоже была построена на островах, но все же на море. Петербург похож на Венецию, но не Венеция, он никогда не господствовал на море. Петербург похож и на Стокгольм, но не совсем. В нем можно уловить многие черты европейских городов. В Петербурге смешаны все существующие европейские стили. «Оригинального, самобытного в Петербурге ничего нет, — писал Федор Достоевский, — Петербург тем и отличается от всех городов европейских, что он на все похож… В нем даже русские церкви приняли что-то католическое». По виду Петербурга нельзя сказать, какой народ живет в этом городе. Именно этого хотел Петр — для него важно было, чтобы столица прервала татарские традиции, ради этого он отверг все русское.
Петербург стоит на паперти. У него нет никаких корней, кроме самого Петра как воплощения произвола, каприза, и даже вызова поставить город там, где никто никогда не жил — поставить «назло надменному соседу». Природа, история, сама стихия противились этому, но Петр все хотел преодолеть. Легче было столицу перенести в Таганрог, на теплое море.
Петр называл новую столицу своим «парадизом», но она стала кладбищем.
Петербург породил такое явление, как казенщина. Весь смысл существования Петербурга был в том, чтобы управлять Россией, и не по велению русской души, а по шведско-немецкому образцу.
Петербург не только стал особым порождением прозападнической идеологии, но мог держаться только за счет столичных функций. Другой основы этого города не было. По словам Гоголя, «Москва нужна для России, для Петербурга нужна Россия».
Не случайно с Петербургом ассоциируется шинель. Шинель выше и дороже человека, она — олицетворение имперского духа. Акакий Акакиевич мог родиться только в Петербурге и ни в каком другом городе более, он — выражение торжества казенщины. Гоголь — гений.
Тем не менее, народ построил красивый город, не лишённый вовсе народного духа. Есть, например, небольшая церковь в Петербурге, называется «Спас на крови». Она построена в чисто русском стиле, поэтому выбивается из итальянского ансамбля, там слишком много восточного.
Сейчас все это история. Забудем?
… В Татарстане любят Екатерину II. Она подписала указ о веротерпимости, поэтому ее нежно называют по-татарски «бабушка-царица».
Кстати, она увезла из Казани котов для Эрмитажа. Они до сих пор находятся на государственном иждивении и отлавливают крыс.
