Названия улиц в СССР были стандартными. Я думаю, что в каждом городе были улицы: 1 мая, Октябрьская, Фабричная, Заводская, улица Победы, Пролетарская и т.д. Вообще-то это была головная боль для начальства — называть или переименовывать улицы. Были какие-то вещи понятные и однозначные — это улицы в честь павших героев из данной местности, но в остальном придумать что-то оригинальное было трудно. Человек должен был постоянно помнить, что живет именно в советской стране. Жить он должен на улице, название которой как-то связано с социализмом. Пришел на работу — там плакат «Партия и народ едины». Пришел в магазин — там другой плакат: «Выше качество советской торговли».
Надо признать, что эта массированная «долбежка», может быть, имела какой-то смысл на уровне подсознания, рефлексов, но рассчитана она была на людей малограмотных, и в СССР 1960-х и 1970-х годов выглядела уже архаично.
И кстати, в названиях улиц как нигде видна унифицированность и примитивность СССР. Унифицированность и примитивность многое упрощают, в частности управление обществом. Помогают «мобилизовывать» ресурсы в случае чего, но в итоге длительного соревнования такое государство всегда проиграет тому обществу, где есть «цветущая сложность». Ибо нет запаса идей, нет новых людей, все люди «стандартные», и нет возможности для неожиданных ходов.
Нам в МГПИ, когда я был студентом, на лекции по топонимике рассказывали, как на Сахалине придумывали названия улиц в новом поселке. Начали с Ленина, Маркса. Проспект, конечно, имени Ленина, площадь центральная, конечно, имени Маркса, ну и так далее по списку. Но для чего-то надо было начальникам отчитаться до утра. И вот они всю ночь придумывали названия, к утру осталась одна улица, но начальники были так вымотаны, что им ничего больше не приходило в голову. Наконец, кто-то из них задрал голову к потолку, и сказал: «Пусть будет улица Потолочная». Так и назвали.
Между прочим, все нестандартное в СССР появлялось именно благодаря такой вот вынужденной импровизации. А так — сплошные стереотипы. Скажем, в 1970-е годы начальникам почему-то понравилось слова «экстра». И появилась масса товаров с таким названием. Помню, даже были хоккейные клюшки «экстра». И, конечно, водка «экстра», мыло «экстра» и т.д.
Понятно, что человек, который вырос в «Марьиной роще», на «Солянке», или на «Подоле», изначально будет ощущать себя чуть большей индивидуальностью, чем житель многочисленных Фабричных улиц. Мне кажется, что моя улица Заводская, все-таки лучше, чем Фабричная. Объяснить рационально это не могу, но я всегда высокомерно относился к ребятам с улицы Пролетарская.
Или в нашем поселке прозвали то место, где я жил, «Низиной». Первый раз, когда я услышал, мне это не очень понравилось. Типа мы ниже, чем они. Но ведь и в самом деле наша часть поселка находилась ниже. Ну, пусть будет «Низина», все-таки разнообразие. Но все несколько скрашивало название самого поселка «Красная поляна». Веселило душу. А то переименовали бы в поселок «Пролетарский», и вырос бы из меня не русский националист, а какой-нибудь диссидент с лютой ненавистью к России и отрицанием всего сущего. Кто знает, что является первотолчком в формировании личности человека?
Так вот, жил я на улице Заводская и были у меня соседи. Я подумал, а почему бы коротко не рассказать о некоторых из них? Вот 14 домов нашего «края», 14 семей. Все же были разные, и даже из разных слоев. Рабочие, инженеры, работники торговли и т.д. Был даже один Герой Советского Союза по фамилии Гусев. Между прочим, его жена сказала моей матери о том, что он Герой только после его смерти. Не велел своей родне говорить об этом. И видно строг он был, и боялись его в семье.
Был это невысокий человек, который всегда находился в состоянии эйфории, как мне теперь кажется. Осознанно наблюдать этого человека я мог только тогда, когда ему было минимум лет 55. В этом возрасте обычные люди не подвержены эйфории. Ибо в головном мозге торможение преобладает над возбуждением. Ну, есть йоги, те, кто занимается медитацией. Или в нашем русском варианте, люди иногда впадают в такое состояние, когда выпьют.
Тут иду я как-то по парку и вижу, стоят два старичка, видно два друга, и, наверное, давно не виделись. Выпили они, похоже, им очень хорошо. И вот видно пришел момент расставания, а они стоят, держатся друг за друга, и говорить уже не могут, только улыбаются друг другу блаженно. И один говорит: «Коля!». Второй ему в ответ: «Петя!». И тот опять блаженно: «Коля!», а в ответ: «Петя!». Видно, бабки у них строгие, вырвались на свободу. А может быть, дружат с детства.
Так вот Гусев, сколько я его помню, всегда был в приподнятом настроении. Иногда он общался с моим дедом, и всегда был оптимистичен. Разговаривать деду с ним было, правда, тяжело, т.к. как Гусев был полуглухим. Потом выяснилось, что воевал он в артиллерии, там и оглох.
Возвращаясь к его эйфории, я думаю, что это было следствием того, что он Герой Советского Союза. Дело в том, что к этим людям до какого-то момента относились, как к небожителям. Государство культивировало это звание, оно превозносило этих людей. Даже само название этой награды было при всей высокопарности, как бы над всеми прочими настолько, что даже орденоносцы были отделены от Героев пропастью. Стать Героем Советского Союза — это перейти некий невидимый рубеж, за которым этот человек просто недосягаем.
Я думаю, что это было хорошо во всех смыслах — вот такое культивирование людей, которые совершили подвиг по имя общего дела.
Но для некоторых Героев ноша эта была тяжкая. Мой дядя рассказывал, как в конце войны их полк получил «разнарядку» на двух Героев. Выбрали старшину, который прошел всю войну, и геройского капитана. Так капитан спился за полгода, просто не выдержал этого напряжения, что уже не простой смертный, а Герой.
Действительно, просыпается человек утром и тут же вспоминает, что он Герой. Кайф! Это, безусловно, вызывало в той или иной степени эйфорию, плюс внимание окружающих, которые было не намного меньше, чем к известным актерам.
Иногда подлинные Герои, творившие чудеса на поле боя, не получали это звание именно из-за соображения престижа данной награды. Ну, как его наградишь, если он пьет и морально неустойчив? А поскольку настоящие герои очень часто психопатичны, то таких обходили именно этой высшей наградой. Тем более, во время войны и некоторое время после нее действовало негласное правило, чтобы не совершил Герой — он неподсуден. По-моему, тоже здорово!
Замечательный подводник Мариноско не получил Героя именно по причине своей психической неустойчивости. Он выпивал, скандалил, дрался с патрулем и т.д. Все это было следствием тяжести войны, понятное дело, плавать на этих «консервных банках», топить немецкие корабли и ждать каждую секунду, что и тебя потопят, это же жуть. Подводники в большинстве своем были психически нездоровы, но тут видно важна степень и направленность этого нездоровья. Дерущийся на улице Герой Советского Союза был для советской власти невозможен. Ханжеская эта власть была до чрезвычайности и даже в таких вот вещах.
Так вот, наш сосед Гусев был предельно закрытым человеком и запомнился моему юному сознанию только одни поступком. За его очень-очень скромным дощатым домиком была наша футбольная площадка, и ребята решили поставить настоящие футбольные ворота. Нашли шесть подходящих деревьев в лесу, срубили, принесли, поставили. На следующий день приходим играть в футбол — нет ворот! Стащили.
И кто-то сказал, что это сделал Гусев. Он как раз строил сарайчик, ему нужны были стропила, вот он и приспособил наши ворота. Не знаю, правда, или нет. Но долгое время я видел в нем вора, и очень удивлялся, что он не боялся расплаты, ибо ребята решили в отместку поджечь этот сарай. Но Герой, похоже, вообще ничего не боялся, тем более мальчишек.
Сейчас это забавно вспоминать — про эти ворота и пр. Но когда я узнал, что Гусев Герой, я был просто счастлив, что жил на одной улице с Героем Советского Союза. С человеком из поколения великих воинов. И это не патетика. Я так чувствовал.
И была семья Быковых. Русский народ иногда удивительно точно давал прозвища. Человек вместе со своей фамилией порой несет и информацию о своих подлинных качествах. По лицам этой семьи (их мужской части) — сразу можно сказать — быки — упрямые и с виду примитивные. Была в их лицах (но тут уже и с женской стороны) и грубая чувственность.
Про их деда, который поселился здесь еще до революции, рассказывали, что он был колдун (выражаясь нашим языком, экстрасенс), что замечательно точно предсказывал судьбы людей и до конца своих преклонных дней пользовался успехом у женщин, так как был сексуально неистов.
Старшего сына Быкова, который построил дом вместе со своей женой Раей, я не помню, он рано умер. Но зато из тюрьмы вернулся второй брат Быков Вячеслав, или, как все его звали, Славка. Его пригрела жена брата Рая, в результате чего они поженились, и у них родилась двойня Валерка и Наташа. Кроме них в доме было двое детей Раи от первого мужа — Славка-младший и Ольга, жила тетка, пожилая горбатая женщина, ее звали Горбатой, и еще какая-то дама, которую они по-семейному звали почему-то Кокой. Еще не старая женщина, но очень толстая, невысокая, а потому похожая на шар.
Главным персонажем на долгое время стал, конечно, вернувшийся из тюрьмы Славка-старший. В тюрьму он попал следующим образом. Он занимался боксом у нашей местной звезды, бывшего боксера по фамилии Горохов, который был замечательным тренером и тренировал мальчишек частным образом и совершенно бескорыстно. Слава Быков был очень талантливым боксером и стал брать первые места на московских соревнованиях. Но он подружился с девушкой. Пришел ее проведать как-то, будучи сильно выпившим, она отказалась выходить к нему и сказала, что не хочет больше дружить с ним. А со Славой был друг, он сказал ему, что за такие дела нужно мстить девкам, дал ему здоровенный нож. Девушку они как-то выманили, она вышла на минуту, и тут Быков ей и саданул ножом. Она не умерла, выжила, но потом мучилась потом от последствий ранения всю жизнь.
Он отсидел шесть лет. Вернулся, а тут — ни кола ни двора. Его и «пожалела» вдова старшего брата Рая. Работал Славка-старший каменщиком. Физически был очень сильным. Но долгое время я не обращал на него внимания. Самой экспрессивной особой этого дома была, конечно, Горбунья. Бабушка эта была реально сумасшедшей. Когда у нее были спокойные дни, она даже принимала, как ее дядя гостей, гадала и предсказывала. В те времена, в атеистическом Советском Союзе, к ней иногда приезжали издалека, чтобы она раскинула картишки на судьбу.
Но когда у нее случались обострения, она просто выходила на улицу и начинала свои выступления. Противным и жутким голосом она начинала выкрикивать обличения разного рода, в основном они касались Райки, которую старушка всячески разоблачала, иногда она упоминала детали сексуально-эротического характера, которые вроде бы должны были поставить крест на браке ее племянника Славы и негодяйки Раи. Но семья Быковых не делала совершенно никаких трагедий из этих выступлений старушки. К этому они относились с добрым юмором.
Но тут подрос сын Раи от первого мужа Славка-младший, и сел за хулиганство в тюрьму в свои шестнадцать лет. Это было удивительно. Он был скромным и тихим мальчиком, еще и заикой. Мы его дразнили, он очень сильно обижался, ловил нас, но никогда никого не бил. И, вдруг, бац и срок!
Осознанно я помню уже такую картину. Субботний летний день, у Быковых играет музыка, они начинают гулять с утра, потом выходят на солнышко по пояс голые: дядя и племянник, Славка-младший весь в татуировках, Славка-старший просто играет своими мышцами. Сидят, улыбаются, чувствуют свою силу, им хорошо.
К Славке-младшему я относился не плохо, он всегда был вежлив со мной и подчеркнуто дружелюбен. Странное дело, но тянет написать, что он был воспитанным человеком. Но точнее это можно назвать врожденной деликатностью. И он, в самом деле, ко мне хорошо относился. Хотя потом он сел второй раз в тюрьму, а затем и третий. Но манеру отношения ко мне и прочим соседям он не поменял.
А вот Славка-страший несколько напрягал, он после работы шел по улице угрюмый, здоровый как бык, смотрел в землю. И вот однажды, мне было лет 11, и я играл в футбол с ребятами. А у нас тогда еще была летняя кухня, и мать там, на керосинке, поставила чайник кипятить, чтобы после футбола у меня была вода. Мать пришла после работы, устала и про чайник видно забыла.
И вот возвращаюсь я домой и вижу, как Славка-старший какими-то дикими скачками с телогрейкой бежит к нашему дому, подлетает к этой летней кухни, и тут я вижу, как он уже выбрасывает горящую керосинку вместе с чайником, накрыв их телогрейкой. Т.е. он увидел, что загорелся чайник, еще минута-две и вспыхнул бы потолок, а потом весь дом. Но он успел. Мать, конечно, во всем обвинила меня, ибо для меня поставила чайник. Ну, с точки зрения женщины, в общем-то, логично. Главное, что дом не сгорел.
Вот после этого я изменил свое отношение к Славке-старшему, когда я подрос, мы стали даже общаться. Оказывается, был он печальным человеком. Жизнь свою он считал загубленной, неудачной. Странное дело, начнешь общаться близко с русским человеком, сразу обнаруживаешь, что он интересен, что в нем есть какая-то драматургия. За всю свою жизнь среди русских я не видел ни одного примитивного человека. Напротив, большинство были излишне усложненными натурами.
Вячеслав Быков пытался как-то разнообразить свою жизнь. Уйти от примитивности поселкового быта — работа-водка-телевизор. Он срубил себе баню, пытался опять заняться спортом, зимой вставала на лыжи, но мне сказал: «Меня, наверное, за дурака принимают, когда я еду на лужах». Его волновала отношения окружающих людей к нему. Он понимал, какой его образ сложился в глазах соседей, и занятия спортом выбивались из этого образа. Но он-то был как раз не дурак. И был очень одинок, как я сейчас понимаю.
Рая была старше Быкова лет на 12 или больше. Это была на редкость невозмутимая до полного равнодушия женщина. Когда ее сын Славка-младший сидел в третий раз и приближался срок его освобождения, она сказала соседкам: «Хоть бы его подольше там подержали, я бы пожила спокойно. Однажды она застигла в своем доме соседнюю молодую женщину, которая пришла к Славке-старшему. В этом случае она вышла из себя, но не из-за факта поведения мужа: «Вот ведь сука бесстыжая меня увидела, а как лежала голая, так и продолжала лежать».
В этом доме было много подводных страстей.
Все силы своей души Быков стал вкладывать в своего сына Валерку, очень любил его, возился с ним, выращивал из него мужчину. Валерка действительно был на редкость хороший парень, дружелюбный, но способный постоять за себя хоть против кого.
Закончилась эпопея совместного проживания Быковых печально. У Славки-старшего начались крутые запои. Он говорил моему отцу, что его пугает поведение жены. Вместо того чтобы останавливать его, она поставила перед ним ящик водки и сказала: «Жри, только никуда не выходи из дома». И вот как-то во время такого запоя Славка-младший привел в дом девушку, как потом выяснилось, достаточно легкого поведения, сам он при этом то ли напился, то ли вышел куда-то, и Славка-старший изнасиловал эту особу, угрожая ей ножом. Повторилась история его юности — водка, нож, насилие. Все жизнь, зная свою натуру, он боялся, что это повторится, и это повторилось.
Славка-младший пытался не допустить вмешательства ментов, разобрался по понятиям, порезал дядю ножом (ранил в руку), пытался уговорить девушку убрать заявление из милиции, но девушка запросила за это изрядную сумму денег. Рая и прочие родственники, в принципе, могли собрать эти деньги, но Рая была уязвлена, а, может быть, просто устала и хотела отделаться простым способом от мужа.
На суде главную роль сыграло то, что приехавшие и выступавшие там от «имени улицы» соседи, при всей гнусности этой истории, сказали, что Вячеслав Быков хороший сосед и никакого зла они от него за 20 лет совместного проживания не видели. Адвокат зачитал письмо сына Быкова Валеры, который служил в армии. Он был отличником боевой и политической подготовки и писал: «Отец, спасибо тебе за все, спасибо, что ты вырастил меня таким».
И Быков при наличии рецидива получил всего шесть лет. Когда вернулся, то стал жить с семьей сына своего Валерия. Славка-младший в эпоху 1990-х годов стал «бизнесменом», последний раз я видел его на дорогой машине, он притормозил, и как всегда вежливо и любезно со мной поздоровался.
Я не помню, чтобы Вячеслав Быков хоть раз говорил что-то о политике, но помню, что он азартно смотрел все соревнования по боксу, если дело было летом, и окна были открыты, то было слышно, как он орал довольно громко, давал бойцам советы профессионального боксера. И вот как-то после какого-то соревнования он сказал удрученно по поводу поражения русского от армянина: «Ну, куда нам, у них же темперамент». Это было очень странно слышать на фоне успехов именно русских боксеров, которые в основном и побеждали. Типично русское — «ну, куда нам». И это притом, что случись схватка моего соседа, тогдашнего Вячеслава Быкова с Тайсоном, не на ринге, а так чтобы не на жизнь, а на смерть, то бабка надвое сказала, кто бы там победил.
Павел Т. был по своему социальному и интеллектуальному уровню, конечно, выше, чем Быковы. Более того, его отец был каким-то советским мелким функционером в авиации. Поселок наш находился рядом с аэропортом Шереметьево, и у нас жило много людей, как-то связанных с авиацией. Старики Т., дедушка и бабушка, были милыми, воспитанными людьми. Пашу Т. отправили учиться в рижский институт гражданской авиации.
Сколько себя помню, о Павле Т. говорили только положительное. Из Риги он привез жену латышку, сначала ему даже завидовали, почти иностранка. Плотная и подвижная такая блондинка, без высшего образования, но очень хорошо знала русский язык. Как-то мы, дети, бегали на площадке, и с нами был маленький сын Т. Юрка. Ему купили какой-то совершенно замечательный автомат с огоньками, и он был весь захвачен этой игрушкой: «В восторг вошел» — сказал я. «В азарт» — поправила меня эта латышка.
И так оно все шло ничего, но тут стало выясняться постепенно, что латышка эта страшная русофобка и алкоголичка. Ну первому никто не удивился, она не выдерживала и кому-то говорила о «русских свиньях», а второе было сюрпризом. К прибалтам почему-то в СССР относились, как к европейцам. И тут на тебе. Сначала все это было не заметно. Павел Т. потом мне рассказывал, что сам он довольно крепок был в отношении алкоголя, выпивал стакан водки после работы, но никто не замечал. Видно и дама эта была крепка. Но время брало свое. И когда их сыну Юре было лет 13-14, она уже спивалась реально.
Мой сосед Леша Карасев как-то вытащил ее из канавы, где она валялась, и привел домой. Она пыталась всучить ему за это рубль. Леша был потрясен. Не по поселковым это было понятиям помогать за деньги, тем более соседу. Рубль он не взял, конечно. Вместе с алкоголизмом росла и русофобия этой дамы. Когда Юра учился уже в восьмом классе, она уехала в Латвию, бросив сына.
Павел Т. мало что говорил о своей жене, но все-таки кому-то рассказал, что у нее у молодой уже были проблемы с алкоголем, а братья ее законченные алкоголики. Все был поражены, ибо почему-то упорно считали, что «пьют» только русские.
Но это ладно, стал пить и 15 летний Юра. И вот тут Павлу Т. нужно отдать должное. Отец у него к этому времени был полупарализован. На фоне бегства жены и смерти матери он понял, что гибнет сын, и остановился в своей пьянстве. Тут же пришел в себя Юра, закончил восемь классов, поступил в техникум, проучился там пару лет и уехал в Ригу к матери. Прожил он там год, вернулся в замечательных джинсах и кроссовках (не помню, как тогда эта полуспортивная обувь называлась). Я его спросил, как там жилось ему в Риге? Юра был по отцу белорус, по матери латыш, но ответил он так: «Нам, русским там делать нечего».
Павел Т. нашел себе приличную русскую женщину, после того, как отец умер, переехал к ней, оставил дом Юрию, который отслужил в армии и женился. Павел был благородным и здравомыслящим человеком. Я уже был студентом, когда мы начали с ним общаться. Он работал инженером, но занимали его совершенно другие вопросы. Он рассуждал о том, как все-таки помочь мужчинам и женщинам правильно выбирать друг друга? Я тогда видел за этими рассуждениями его уязвленное самолюбие. Но он в свои сорок лет столкнулся с тем, что женщин, в общем-то, много, мужчина он положительный, но как найти то, что тебе нужно? Почему все время попадается не то? Даже с женой ему было легче, по его мнению, потому что они были молоды, и тогда было легче «притереться» друг к другу.
Политические настроения Павла Т. были обычными для этой среды. Он критически относился к Брежневу и советской власти, и связывал все надежды с тем, что придет «молодой и нормальный» и все исправит. Когда этот «молодой» пришел и начал «перестройку» Павел Т. сказал, что с этим-то вообще пиз-ц наступит.
Единственное, что меня удивило меня в нем тогда, что вся моя студенческая пропаганда русского патриотизма натыкалась на мягкое неприятие. Т.е. я видел в нем русского и обращался к нему, как к русскому. Он помнил, что он белорус, а сын его наполовину латыш.
В последние наши встречи я уже ни разу не видел его пьяным, но он был в состоянии депрессии. Слово это тогда почти не употреблялось, но в состоянии депрессии находились многие, очень многие. О причинах этого можно поговорить потом подробнее. Но вот встречаемся мы с ним как-то в электричке. Я спрашиваю — как дела? А в ответ он мне рассказывает анекдот.
Изобрели ученые прибор, с помощью которого можно читать мысли человека. На одном человеке попробовали, на другом. Потом решили испытать на пьющем мужике. Привели, посадили напротив прибора, а в голове ни одной мысли. Ученые не поверили. Но мыслей нет. Тогда накатили мужику стакан водки. Он выпил. На экране — ничего. Налили еще один стакан. Опять ничего. Налили третий стакан, а тут в уголке экрана появился маленький соленый огурчик.
«Вот так и у меня — сказал Паша, — в голове один маленький соленый огурчик».
Тогда я воспринял все это в прямом смысле, что он хочет выпить и закусить. Сейчас понимаю, что он говорил вообще о своей жизни.
А сын его Юра женился на очень предприимчивой женщине, и та увезла его жить в Швецию, родила там ребенка, который стал гражданином Швеции. Юра приезжал как-то и рассказал, что учит там шведский язык и поражается тупости шведов. Они платят ему за то, что он учит их язык. Потом он сдает экзамен, если он сдает плохо, то его опять за деньги продолжают учить: «Ну не дураки? — сказал Юра. — Я его всю жизнь там учить буду. Деньги-то платят».
