Читая Хакимова. О противоречиях этнонационализма

Уже 20 лет различного рода этнократии правят бал на постсоветском пространстве.

Естественно развился и соответствующий дискурс обоснования их актуальности. Данный дискурс является в основном эмоционально-публицистическим, выжимающим из граждан слезу от ужасов большевистского террора и коммунистической дискриминации малых этносов, клеймящим имперскую эксплуатацию и русификацию бедных малых народов, и существенно апеллирующим к идеям политического самоопределения и национального возрождения.

В этом плане возникает интерес к тому, чтобы посмотреть на онтологические основания данного класса идеологий, попытаться выявить имманентную логику их дискурса, понять, соответствует ли данная логика заявляемым этнократиями своим положительным целям.

Данный текст появился как результат раздумий при чтении статьи г-на Хакимова «Кто ты, татарин?», что-то вроде «заметок на полях».

Г-н Хакимов долгое время был штатным идеологом татарской этнократии, поэтому даже удивительно было увидеть текст его пера такой степени искренности. Статья покрывает практически всю этнонациональную проблематику, обнажая многие противоречия, с которыми автор однако не знает как справиться, будучи скованным логикой своей парадигмы. Мятущийся под напором реальности дух, который видит, как все идет не так, в полном несоответствии с картинками его разума, и который не может (или может быть даже не хочет) сменить свою ментальную модель — это очень интересно посмотреть.

В принципе все постсоветские этнонационализмы являются логическим следствием марксистско-ленинской теории национальной политики (см. очерк истории концепции в Приложении 2 в конце статьи). Просто при ослаблении демпфирующего насилия теоретическая парадигма начала развиваться по встроенной в нее логике, похоронив государство-эксперимент.

Целью настоящего текста является желание понять логику дискурса постсоверского этнонационализма «изнутри», посмотреть, что может быть достигнуто на основе данной парадигмы.

Критически посмотреть, естественно. Поэтому несколько предварительных замечаний.

Суть этнонационализма заключается в том, что нация (политическая ипостась народа страны – источник ее суверенитета) строится на основе какого-то этноса. Другими словами, это — идеология, в которой Этническое считается неотъемлемой частью Политического.

В этом плане сразу же появляется первый вопрос, на который интересно посмотреть альтернативные варианты ответа: «А так ли необходимо Этническое для нации? Можно ли отделить этничность от политики?»

Очевидно, что для этнонационализма в этом месте вопроса не существует — связь этноса с политикой принимается по умолчанию, являясь необсуждаемой «священной коровой». Однако, поглядев по сторонам, мы можем увидеть множество устойчиво существующих полиэтнических наций, и это показывает, что разведение политических и этнических сущностей является именно правилом для устойчивости государственности любого типа, его — устойчивости — условием.

В этом плане приходит понимание того, что нация и этнос резонируют с разными коллективными идентичностями человека.

Политическая часть его жизни («правила игры» при сотрудничестве и конфликтах социальных агентов, вопросы власти) находит отзвук в его национальной идентичности, а бытовая часть (на ком и как жениться, какие установки и на каком языке передать детям) связана с его этнической идентичностью. (Более подробно мое понимание этничности обсуждено ниже в Приложении 1).

Следующий вопрос, требующий внимания, — это вопрос об условиях привлечения Этнического в политику.

Здесь из общих соображений возникают два основных момента.

Первый — классический и чаще всего обсуждаемый в теории — наличие в государстве дискриминации по этническим признакам. Такая ситуация может поспособствовать этнической мобилизации угнетаемых для борьбы за свои права.

Второй момент, более интересный для рассматриваемого случая, это — слабость и комплексы действующей этнической элиты, ее желание ограничить конкуренцию на местном уровне.

Другими словами, будучи неконкурентоспособным на уровне страны, этнический актив хочет защитить свое право власти от «чужаков-пришельцев» хотя бы у себя «на деревне». Причем здесь часто не играет роли то, что «чужаки» жили бок-о-бок с этнократами веками.

Следует отметить, что второй момент может стать гетерогенизирующим даже в гомогенном социуме. И при отсутствии реальной дискриминации неконкурентоспособные местечковые активисты могут «поднять волну», создав симулякр ощущения дискриминации у своей этнической группы, и попытаться провести этническую мобилизацию.

Данный механизм очень важен — ведь именно он прикончил «ленинскую национальную политику» при ослаблении централизующего насилия в СССР: воспитанные большевиками-герантократами «нацкадры» просто-напросто отказались дожидаться своей очереди, мобилизовав политически свои этносы в условиях наступившего общественного кризиса.

При этом следует обратить внимание, что мобилизация этничности в политику не может обойтись без насилия: дискриминация «иных» невозможна без их подавления. Она также не может обойтись без лжи — как еще можно обосновать справедливость угнетения? Проблемы возникают и со свободой — старый вопрос «Может ли быть свободным народ, угнетающий другие народы?» — никто еще не отменял. Все это делает возникающие этнократии слабо совместимыми с современностью — как бы они не пытались обосновать обратное, и какие бы успехи не приводились во имя данного обоснования. Делая мотив «идешь себе играя автоматом» базовым для национальной идентичности, не стоит удивляться, если под ноги тебе начинают бросаться дети, обвязанные гранатами.

При этом возникают дополнительные интересные эффекты.

Во-первых, искушение ограничить конкуренцию по этническому признаку прекрасно тиражируется вниз, т.е. этнократия может вызвать фрагментацию собственного базового этноса, в котором начинают образовываться группы, пытающиеся реализовать этническую мобилизацию уже на своей основе.

Этот эффект прекрасно демонстрируется г-ном Хакимовым (цитата длинная, но она стоит того):

«Откуда это у татар? Мне кажется, я нашел ответ на этот вопрос. Рабская психология и униженность. Татарами управляли долгие столетия, разделяя их и натравливая друг на друга. На этой почве родилось неверие в собственные силы. Может быть есть и другие объяснения.

Столыпин в свое время предложил сделать каждую этническую группу татар отдельным народом с собственным литературным языком и таким образом покончить с нацией.

Большевики успешно продолжили эту политику. На карте появились узбеки, киргизы. Срочно изобрели башкирский язык и ряд национальных «атрибутов». Своеобразной визитной карточкой башкир стал характерный танец, в котором джигиты выступают в шапках с лисьими хвостами. Этот танец придумал и поставил на сцене Файзи Гаскаров — татарин, которому не дали квартиру в Казани и он в 60-е годы уехал в Уфу. Это сценическая конструкция. И весь народ именно так сконструирован, но для политической сцены.

Большевики дело поставили масштабно. Кавказские татары стали не только азербайджанцами, но и кумыками, балкарами, карачаевцами. Ногайцы, среди которых самой знаменитой является казанская царица Сююмбеки, стали самостоятельным народом. А Сафа-Гирей — муж Сююмбеки оказался представителем совсем другого народа — крымских татар. Спрашивается, что они делали в Казани? Как казанские татары потерпели их на ханском троне?

На этот вопрос есть простой ответ. На самом деле был один народ, сформировавшийся в эпоху Золотой Орды. Татары жили в Казани, Астрахани, Сибири, Касимове, Крыму, Мещерской земле, Ногайских, Башкирских степях и т.д., а потому назывались по-разному: казанские, астраханские и сибирские татары, мишары, крымские татары, ногайцы и башкиры. Русских, живущих в Сибири называют сибиряками, но никому в голову не приходит выделять их в отдельный народ и называть «сибирскими русскими». Но если немного поработать этнографам и политикам, то можно людей так запутать, что они будут говорить мы не русские, а сибиряки. Придумают им сибирские костюмы, танцы, свой говор. И нация готова.

Ложь и обман лежали в основе национальной политики.

Теперь нагайбаки в соответствии с Постановление Правительства РФ стали отдельным малочисленным народом, правда, говорящим пока на татарском языке. Несколько лет пытаются сконструировать сибирских татар и свой особый язык, чему наши ученые активно помогают. Политики придумали самостоятельный народ под названием кряшены. И их поддерживает не только Институт этнологии и антропологии Российской Академии наук, но и Государственная Дума в лице комитета по национальным вопросам, Приволжский федеральный округ и даже сам Патриарх. И теперь будет непросто доказать очевидное, что кряшены те же татары, говорящие не на кряшенском, а татарском языке, поющие не кряшенские песни, а татарские, танцующие по-татарски, но только православные. А ведь по существу кряшены есть исконные татары. Именно у кряшен сохранились древние пласты татарской культуры. А ведь кое-кто уже стал верить, что кряшены могут стать самостоятельным этносом.

Народ, не имеющий ясных и значимых целей, может воспринять любой абсурд. Политика Столыпина торжествует.

Подождите немного и дело дойдет до тептяр, мишар, астраханских татар. Найдут активистов, которые по заказу объявят существование новых народов. В списке национальностей, подготовленном для переписи 2002 года значатся, кроме татар, отдельно мишари и казанские татары. Теперь татарин, живущий в Казани и имеющий в роду мишар должен крепко подумать, прежде чем ответить кто он: татарин, казанский татарин или все же мишарин. Институт этнологии и антропологии как хочет, так и манипулирует народами, а татары молча все проглатывают, а некоторые поддакивают.

А потом отделят мензелинских татар от арских. И каждому свой язык и свою графику, свою литературу и своих героев.

Куда уходят силы нации показывает многолетний фарс с «булгаристами». Они бились за признание самостоятельного народа «булгар», через суд добивались записи в паспортах и гордились делом своей жизни. А теперь в новых российских паспортах исчезла графа «национальность» и весь их «гигантский» труд оказался никчемным. «Булгаристы» отработали чей-то заказ и они сегодня никому не нужны, кроме татар.

Та же участь ждет кряшен, сибирских татар и башкир. Они сегодня всего лишь крапленая карта в большой политической игре и по существу никому не нужны, кроме татар!»

И вроде бы умный человек, но не замечает плодов рук своих. Поспособствовав отработке технологий этнической мобилизации — почему надо возмущаться, увидев способных учеников? Ведь каждый хочет стать главным бабаем, пусть даже в своем очень маленьком улусе. И никакая враждебная Москва не сможет создать нового этноса, если у людей не будет интереса зафиксировать возникшую каким-то образом этническую границу. Почему людям не хочется быть в Вашем бабайстве, г-н Хакимов? Почему им хочется от Вас отделиться?

В приведенной выше цитате виден еще один интересный момент.

Вмененное насилие этнократии, как и каждое другое насилие, связанное с властью, не желает иметь границ. Другими словами, логика этнократия порождает имперский взгляд на мир, вызывает к жизни имперские практики. Пусть даже и в мини-варианте.

Не только г-н Хакимов желает объединить под единой дланью все тюркские народы России и постсоветского пространства, но и Грузия не может отпустить уже освободившиеся от ее угнетения провинции, укры грезят расширением своих границ до Волги и Москвы. Даже создавшие этническую демократию чухонцы — и те «копают» в сторону взятия под длань свою бесхозных российских угро-финнов. Так что мечте г-на Хакимова: «Еще я мечтаю о том, чтобы когда-нибудь, наконец, последняя империя на этой планеты канула в Лету. Империя должна быть разрушена» — увы не суждено сбыться при его жизни, поскольку сам он является одной из «голов дракона», одним из солдатов империи.

Здесь также следует отметить, что для разбуженного этнократиями насилия сама этничность уже не является чем-то неприкосновенным. Встроенная в этническое бабайство логика порождает попытки насильственной ассимиляции или вытеснения «иных». Куда, например, деваются татары в Башкирии, г-н Хакимов? Или опять Москва виновата? Это Москва устраивала этнические чистки нетитульного населения на постсоветстком пространстве? Ведь за первые 10 лет после краха СССР количество русскоязычных соседей у представителей «свободных» народов убыло существенно — 7,5 млн из живших там в 1989 г. 25-ти отправились искать лучшей доли.

Вот так и получается, что прямым следствием этнократического правления является преобразование своей базовой идеологии в «национализм-против»: против враждебной Москвы, которая ответственна за все, что не получается и разваливается, против понаехавших «чужаков», которые не желают послушно «быть остриженными», против соседа-бабая, который насилует «наших», против «наших-своих», которые зачем-то меняют этноним, чтобы избавиться от навалившегося на них счастья. В общем все в соответствии с логикой дискурса, которая может быть дополнительно усилена масштабным эффектом.

Возможен ли выход этнонационализма на рельсы «национализма-за», на путь ускоренного развития представителей своей этнической группы?

Вследствие отмеченных масштабных ограничений на развитие малых наций я пока позитивного решения в рамках этнонационализма не вижу. Поддержание национального пантеона «выдающихся сынов» по любому направлению деятельности требует определенной численности «подтанцовки», которую просто невозможно обеспечить в рамках малочисленных языковых сообществ. Приходим к необходимости вовлечения этноса в дискурсивные сообщества на чужих, но развитых языках, что вытесняет родной язык из сферы высшей творческой деятельности. Приходим к дилемме: либо смириться с этим, как то сделали скандинавские народы, внедрив для обслуживания интеллектуальной сферы английский язык, и остаться в современности, либо упереться на своем, на посконном, и вылететь из современности.

Практически же это означает, что малые этнические группы, желающие быть в современности, должны ментально и культурно ассоциироваться с какими-то крупными языковыми сообществами, поддерживающими разнообразные творческие дискурсы.

Это равнозначно выводу значительных слоев Этнического из сферы политики, то есть трансформации идеологии из этнонационализма в просто национализм.

Данные соображение касаются не только татарского мира, состоянием дел в котором так озабочен г-н Хакимов. Это касается также и русского мира.

Если русскоязычное сообщество не сможет генерить значимого в мировом плане контента, то русский язык уйдет на обочину ментального поля общества, уступив место в мэйнстриме другому языку, вероятнее всего — английскому. Прав в этом месте г-н Хакимов.

Спасение утопающих — дело рук самих утопающих. Выплывать ли нам из раскрывшейся пучины вместе, или будем выбираться по отдельности — это выбор каждого отдельного человека.

Однако именно вместе мы — нация, ибо организация спасения — это дело прежде всего политическое. Наша же этничность при этом, как и исповедуемая религия, становится делом личным. Действительно, никому не должно быть дела до того, на каком языке я пою колыбельную своим детям. От государства требуется только одно — обеспечить равные условия соревнования, и соответствующую современности инфраструктуру образования, а уж о конкурентоспособности своих детей люди смогут позаботиться сами — не следует им в этом мешать.

* * * * *

Приложение 1. Что же такое этничность?

Вычленение из реальности категорий «этнос», «этничность» обсуждается во многих работах.

Хорошие обзоры имеющихся подходов сделали В.А. Тишков, Ю.И. Семенов, В.Р. Филиппов. Все подходы имеют общие моменты, и различия. Среди общих моментов можно отметить консенсус по поводу наличия у этносов таких общих характеристик, как имя (этноним), психический склад / культура, язык, общность происхождения. Различия касаются прежде всего природы (био vs социо), а у сторонников социальной природы этничности при эксплицировании выпадает сущность исследуемого объекта — этнос преподносится как набор свойств, который очень часто применим к любой другой профессиональной группе.

Говоря утрированно — из имеющихся определений этносов по данному направлению обычно неясно, что отличает специалистов по информатике, или, например, биржевых брокеров, от евреев.

Синтезируя имеющиеся подходы, можно опереться на тот элемент общего консенсуса, который связан с происхождением рассматриваемой сущности: считается, что этничность возникла в процессе антропогенеза вместе со 2-й сигнальной системой, языком и прочими моментами «ранней» социальности. Групповой отбор, приведший к формированию людей в процессе эволюции, не мог иметь других факторов отбора, кроме как ориентированных на выживание соответствующих групп и сообществ. То есть ядро этничности должно быть прежде всего связано с биологическим выживанием соответствующих племен и их размножением. При этом следует согласиться с теми, кто считает этничность прежде всего социальным явлением — ведь дети успешно ассимилируются в ином этносе, если процесс начат в достаточно раннем возрасте (до 3-4 лет). Здесь можно привлечь аналогию из программирования: если социальность связать с программой для компьютера, то этничность — она как BIOS — с одной стороны уже программа, а с другой — программа, которая очень тесно связана с соответствующим «железом».

Следует обратить внимание еще на один элемент, обычно ускользающий от внимания исследователей. Этничность, это пожалуй единственная коллективная идентичность, полноправно включающая детей. Кстати, говоря об идентичности, мы решаем также отмеченную выше сущностную проблему: коллективная идентичность — это набор ментальных структур в сознании человека, задающий групповое общественное отношение «наш — иной», то есть то, что влияет на поведение человека / принятие им решений в результате выделения во входящем информационном потоке специальных кодовых символов.

Теперь можно перейти к формулировке: Этничность — групповая идентичность, охватывающая детей, имеющая имя (этноним), никак не связанная с положением своих носителей в социуме, и характеризующаяся следующим

- воспроизводством себя через биологическое выживание и биологическое размножение (включая секс) своих носителей; а также через социализацию детей;

- определенным комплексом поведенческих стереотипов; социальных табу, кодов, норм общения; а также мифом об общем происхождении и языком.

В принципе ориентация этноса на биологическое самовоспроизводство своих членов достаточно очевидна — надо лишь обратить внимание на то, что обычно считается ядром этнической культуры, и описывается этнографами и антропологами. Это свадебные, похоронные и другие обряды, пословицы и поговорки, эпос — все, что было связано с жизненным циклом человека, и помогало ему выжить в дописьменную эпоху. Кстати, Ю.В.Бромлей в одной из своих работ «подбирался» к предлагаемой здесь трактовке — он обсуждал эндогамность в качестве базовой характеристики этничности, однако в конечном итоге он так и не решился двинуться в этом направлении.

Этничность воспроизводится через социализацию детей, причем критично воспитание именно в раннем возрасте. В принципе дети, помещенные до 3-4 лет в новую культурную среду, без труда усваивают новую этничность. Однако при более позднем начале ре-этнизации возможны сбои — выросший при таких условиях человек может воспринимать себя и восприниматься другими уже как «иной» — не все элементы этнических архетипов (поведенческие стереотипы, табу, коды, социальные нормы) оказываются им усвоены «как надо».

В заключение замечу, что при успешном национальном проекте возможна общая ассимиляция членов нации — представители разных этнических групп переориентируются на новый этноним, связанный с самоназванием нации, как это, например, произошло с французами и итальянцами. С высоты нынешнего положения дел уже слабо верится, что еще в первой половине 19-го века многие жители Франции имели другие этнонимы, и более половины из них не знали французского языка.

* * *

Приложение 2. История базовой концепции постсоветских этнонационализмов

В современной классификации социальных и политических теорий нации этнонационализм обычно проходит по классу «примордиализм», который в западной мысли был переформатирован в «этно-символизм». Такое переформатирование произошло в виду критики классического примордиалистского подхода так называемыми конструктивистами на основе вновь полученных данных о социально-психологических процессах в человеческом обществе. При этом в на постсоветском пространстве именно классический примордиализм в его марксистско-ленинском варианте пока еще остается главной определяющей чертой этнонациональных идеологий.

Термин нация в доминирующем ныне словоупотреблении был по-видимому впервые использован немецким философом Гердером и французским иезуитом Барруэлем при их осмыслении опыта Великой Французской Революции. В принципе именно Гердер и Фихте в рамках движения немецких романтиков положили начало примордиальным теориям нации, провозгласив будущую немецкую нацию результатом естественного развития немецкого народного духа. Далее Гегель обобщил данную концепцию, представив историю человечества в виде борьбы национальных духов, на которые распадается абсолютная идея в процессе своего самопознания, и тем самым он создал основную базовую модель современной политологии. Гегелевское представление прослеживается практически во всех современных рассуждениях на международные темы и темы геополитики. Оно же послужило источником различного рода восточно-европейских национализмов, которые ставили своей задачей «разбудить» соответствующие «спящие» национальные идеи с тем, чтобы приобрести историческую субъектность во главе с собой. Естественно, что вместилище спящего национального духа апологеты национальных движений искали в соответствующих этносах — уже существующих коллективных идентичностях, которые однако еще не содержали политического измерения.

Гегелевский конструкт был естественно унаследован марксизмом, который, будучи универсалистской концепцией, надстроил его классами и классовой борьбой, «сняв» тем самым национальные противоречия. «Снятие» национальных противоречий было проведено следующим образом. Первое понимание категории «нация» (нация — категория Политического — источник суверенитета страны) для социалистического общества было отменено за ненадобностью — источником суверенитета отныне признавался только пролетариат (или, в мягкой форме, — трудящиеся массы).

Нация была оставлена в теории советского марксизма лишь как выхолощенный элемент ее примордиалистской трактовки: нация — это высшая форма развития этноса.

«Для российских обществоведов отправной категорией является понятие этноса, одна из многочисленных и схожих дефиниций которого следующая: «Этнос — это исторически сложившаяся на определенной территории устойчивая совокупность людей, обладающая единым языком, общими чертами и стабильными особенностями культуры, психологии. Этносы становятся реальностью тогда, когда появляется ощущение внутригруппового единства в противопоставлении с другими, окружающими их общностями, т.е. формируется этническое самосознание… В современной науке этническая общность выступает как национальная общность, т.е. как более высокий и развитый тип этноса. Ибо этносы, возникнув еще в первобытном обществе, консолидируясь и развиваясь, представлены в мировой истории такими типами, как племя, народность, нация»». [1]

«Было время, когда в нашей науке считалось, что существуют три последовательно сменившиеся в процессе исторического развития формы этнической общности: племя, народность, нация. И даже годы спустя после XX съезда КПСС (1956) многие советские ученые, прежде всего философы и историки, придерживались определения нации, данного И.В. Сталиным (1878-1953) в работе «Марксизм и национальный вопрос» (1912), согласно которому нация характеризовалась четырьмя основными признаками: общностью языка, общностью территории, общностью экономической жизни и общностью психического склада, проявляющейся в общности культуры. Определение это было далеко не оригинальным. Первые три признака И.В. Сталин позаимствовал из работ по национальному вопросу крупного теоретика марксизма К. Каутского (1854-1938), четвертый — из труда другого марксиста О. Бауэра (1882-1938) «Национальный вопрос и социал-демократия» (1907). В нашей науке считалось, что все эти четыре признака в той или иной степени были присущи и другим формам этнической общности: племени и народности.» [2]

«Вообще нельзя не заметить, что в знаменитом сталинском четырехэлементном определении нации, которое и сейчас полностью не утратило своего влияния на умы людей, занимающихся национальными проблемами, из четырех приписываемых нации признаков два («общность языка» и «общность культуры») относятся к этносу, два («общность территории» и «общность экономической жизни») — к геосоциальному организму [то есть — к конкретному обществу в целом — ПК] и нет ни одного, который относился бы к собственно нации. Иначе говоря, ни сам И.В. Сталин, ни его последователи, а ими были чуть ли не все советские ученые, которые писали по этому вопросу, по существу не понимали природы нации.» [2]

В свете обозначенной базовой установки было признано право каждого этноса на самоопределение, то есть на формирование какой-то своей государственности. Возникающие при этом национальные антагонизмы демпфировались интернациональностью пролетариата, который лишь один (в лице своего представителя — партии нового типа) имел право легитимизировать суверенитет. Так возникла концепция «многонационалии» — много наций (национальных государств) в одной пролетарской сверхдержаве — СССР. Для практической реализации данного концепта все этносы страны были отранжированы по каким-то признакам, и каждому этносу в соответствии с полученным им рангом было выделено недо-государство с соответственным данному рангу уровнем «недо-». Тем самым Этническое было введено в Политическое.

Заметим, что советскому марксизму при развитии околонационального дискурса не удалось до конца избавиться и от семантического компонента категории «нация» как основы современного Политического. Во-первых, в обществоведение со временем было введено понятие «советский народ», которое по сути являлось нацией в первичном либеральном понимании. Во-вторых, этносы / народности стали официально называться национальностями [3], тем самым получая себе отблеск от политического существа категории «нация».

Здесь следует отметить, что на территории будущей РСФСР существовало не так много мест, где этносы, отличные от государствообразующего, являлись бы большинством населения. Вследствие этого выделение автономных национальных образований осуществлялось по сути за счет основного этноса страны, который по общему мнению победивших должен был платить за свою великодержавность, уступая социальный капитал различным этническим меньшинствам.

С меньшинствами тоже было не все так просто. Например, евреям, претендовавшим на то, чтобы считаться нацией, в том было поначалу отказано по причине отсутствия общности территории. Однако впоследствии, в 20-х годах XX-го столетия, им были выделены национальные районы в разных местах Белоруссии, Украины и Крыма (до 1954 года Крым входил с состав РСФСР). Потом была организована Еврейская автономная область на Дальнем Востоке. Все делопроизводство в данных административных образованиях велось на идише, хотя нигде евреи так и не достигли большинства населения. В конечном итоге, к концу 30-х годов, все еврейские территориальные эксперименты (кроме Биробиджанского) были свернуты.

В качестве другого примера можно взять историю народностей мокша и эрзя с разными языками и идентичностями, объединенными в рамках единой национальности мордва. В конечном итоге лишь после Перестройки базовые этнонимы этих народностей были признаны официально. Данные примеры показывают, какое широкое поле на ниве реальной политики открывалось перед власть имущими благодаря большевистской концепции решения национального вопроса. Признать этнос народностью — не признать его народностью, выделить республику — не выделить республику, какую республику выделить — социалистическую, или автономную, или может вообще ограничиться автономной областью — все эти решения и намеки на возможность принятия решений, составляли суть национальной политики большевизма, общую моральность которой так хорошо «припечатал» г-н Хакимов (см. большую цитату из его работы «Кто ты, татарин?» выше).