Выступление на конференции «Монархия в современной России: Возможность? Необходимость? Неизбежность?», 10 апреля 2008 года
Придет время, и оно уже близится, когда всеми овладеет убеждение, что король без республики и республика без короля суть то же, что слова без значений… Подлинный король станет республикой, а республика будет властвовать как король.
Новалис
На мой взгляд, за вывеской монархии скрывается целый ряд весьма различных и несводимых друг к другу проблем. Проблема единоличного правления, проблема религиозного статуса власти, проблема династической легитимности, проблема носителя и источника суверенитета и так далее. Для классического монархиста привычным и универсальным решением всех названных проблем является фигура монарха. Мне же кажется важным рассмотреть эти проблемы по отдельности и тем самым оставить для себя возможность принять по каждой из них отдельное решение. Например, концепция народного суверенитета вполне соединима с персонификацией верховной власти в одном лице, а сакрализация власти посредством религиозного обряда совсем не обязательно должна быть соединена с династическим принципом ее передачи.
Еще одна совершенно особая сторона большой монархической темы была затронута в одном из предыдущих выступлений, и на ней я хотел бы остановиться подробней. Это проблема соотношения монархического принципа правления с этнической разнородностью государства. Здесь прозвучала мысль о том, что фигура императора позволяла строить этнически разнородное государство и что в этом состоит существенное для нас достоинство монархии.
Действительно, эта закономерность существует и в политической науке она в целом описана. Она гласит, что чем выше уровень этнической, культурной разнородности государства, тем в большей степени власть должна быть отчуждена от населения. Поэтому, в тех случаях, когда мы действительно имеем дело с культурно разнородными или даже культурно расколотыми, этнически мозаичными обществами и государствами, вариант императорской власти, стоящей над обществом, не черпающей свою легитимность в солидарности с подвластными, в принципе народного суверенитета, является весьма удобным и закономерным.
В этой связи я хочу задать два вопроса.
Первый — является ли современная Россия этнически, культурно разнородным обществом?
Думаю, что это не так. Россия является относительно однородным в национальном плане государством после распада Советского Союза, когда доля национального большинства составила в нем около 80%. Если прибавить украинцев и белорусов, которые внутри России не представляют собой никакой существенно отличной от русских общности, эта доля еще больше возрастает.
Не менее важным, чем численность, является факт безусловного преобладания русской культуры в нашей государственной и общественной жизни. Смею утверждать, что мы как единое государство существуем только благодаря тому, что наши талантливые, многочисленные и выносливые предки создали очень мощный культурный стандарт.
Это русский культурный стандарт, который обладает огромной ассимиляторской способностью и который для нашей страны и всех ее народов является единственным стандартом высокой письменной культуры, без которой невозможно полноценное развитие современного общества. Никакой другой высокой культуры мирового уровня, кроме русской, в нашем распоряжении просто нет. Поэтому я бы поостерегся рассматривать Россию как многонациональное и многокультурное государство.
Второй вопрос, который у меня возник в связи с идеей Белого царя — а нет ли еще и обратной закономерности, а именно той, согласно которой традиционная монархия, т.е. власть императора, приподнятого над обществом и не опирающегося своей легитимностью на волю народа, нарочито создает многокультурность в элите и обществе?
Я бы над этим серьезно задумался: мне кажется, что такая угроза существует.
Публицист Александр Елисеев справедливо заметил, что современное национальное государство, такое, как Франция, создано на основе монархии, которая ассимилировала совершенно разные субэтнические культурные группы на базе единого, во многом даже искусственно сконструированного стандарта, и внесло огромную лепту в формирование этой самой национальной однородности. Но если мы посмотрим на то, что стало с ее монархами, то увидим, что именно благодаря успешному выполнению этой великой миссии формирования национально однородного государства они теряли власть.
И это не случайно, потому, что в тот момент, когда было сформировано культурно целостное общество, оно быстро осознало себя нацией, то есть стало претендовать на то, чтобы быть единственным источником власти. Именно благодаря достигнутой монокультурности общества возникла идея, в соответствии с которой народ обладает единой волей и является субъектом истории и власти. А монарх является либо врагом народа, либо его функцией. Монархи, которые до этого обладали полнотой власти, естественно, не захотели быть функцией народа, служебным механизмом, стали на какое-то время врагами народного суверенитета (я говорю об исторических фактах, а не их моральной оценке). Но в тех странах, где прошла реставрация, она прошла на условиях демократических, на условиях признания монархии как функции народного суверенитета. Функции очень важной, связанной с репрезентацией единства и суверенитета народа, но именно функции, а не инстанции власти, вознесенной над обществом и не зависящей от него.
Таким образом, монархия принципиально изменила свой статус именно в силу того, что выполнила историческую миссию по формированию национальных сообществ. Из традиционной монархии она превратилась в национальную, современную монархию.
С моей точки зрения, эта трансформация позитивна. Но с точки зрения традиционной монархии, она равнозначна коллапсу, поэтому традиционной монархии для своего утверждения может оказаться выгодно и, возможно, даже необходимо воспроизводить национально разнородное общество. Потому что национально разнородное общество никогда не станет субъектом суверенитета.
За этим стоит определенная технология властвования, которая прослеживается в современной российской властной системе. Будучи формально демократической, она по своей внутренней логике феодальна. Правящая элита в целом и отдельные ее группировки рассматривают общенациональные ресурсы и институты как свои «вотчины». И это не метафора, а вполне реальная модель администрирования и хозяйствования, на фоне которой разговоры о коррупции выглядят наивно.
У нас не коррупция, у нас неофеодализм. И навязчивая идея «многонациональности» государства является прекрасным дополнением к феодализму власти. Ведь если нации нет, то отсутствует та инстанция, от имени которой можно было бы оспорить вотчинную систему отношений, а власть становится «собственностью» тех, кто ее осуществляет.
К сожалению, пока наше общество безотчетно принимает эту неофеодальную концепцию власти (в этом одна из причин его политической апатии). И принимает в значительной мере именно потому, что из соображений ложной, навязанной политкорректности, не верит в себя как в единую русскую нацию.
Кстати, заговорив о феодальной природе существующего российского режима, мы с несколько неожиданной стороны подошли к одной из тем, заявленных организаторами дискуссии — теме актуальности монархии в России.
И в этой связи я позволю себе дополнить уже прозвучавшее опасение относительно возможного политического использования идеи традиционной монархии. Дело не только в том, что она может быть поставлена на службу фантому «многонациональности». Дело в том, что идея реставрации может стать фактором закрепления и достраивания феодальных отношений в нашей стране.
Российский феодализм в его нынешнем виде является незавершенным, - главным образом, по двум причинам.
Первая состоит в том, что он, скажем так, действует паразитарно. То есть структуры феодальных отношений прорастают за демократическими фасадами. Новые «вотчинники» используют государство по факту, но не располагают им по праву. Отсюда ощущение ненадежности их положения и реализуемая многими из них модель поведения временщиков. В этой связи может показаться привлекательным привести форму государственной системы в соответствие с ее содержанием. Сложившаяся иерархия «владений» и сам принцип власти как «владения» — все это будет легитимировано фигурой наследственного монарха как «главного вотчинника». А чтобы не вызывать отторжения у западного мира, элита может рассмотреть вариант с иностранной династией.
Вторая задача, в решении которой российский правящий слой мог бы использовать монархический проект, — это задача формирования новой сословности.
Российской элите удалось осуществить в своих интересах приватизацию собственности и власти, то есть выстроить «базис» феодальной системы, но пока не удалось выстроить ее культурную надстройку. Фигура наследственного монарха может катализировать этот процесс выработки «господствующей культуры» неофеодальной России. Процесс превращения российской олигархии и высшей бюрократии в самодовлеющую «новую знать».
Иными словами, монархический проект может стать инструментом культурного раскола общества не только по этническим, но и по социальным границам.
Хочу подчеркнуть: я не обсуждаю здесь реалистичность подобных вариантов, я лишь говорю о возможности разыгрывания монархической карты в антинациональной игре. Такая возможность существует.
Сама по себе она не является аргументом против монархии. В конце концов, любая идея может быть использована во зло.
Но она является аргументом в пользу того различения сущностей, о котором я говорил в начале.
Монархия — это целый спектр альтернатив. И наиболее важная из них, как мне кажется, состоит в выборе между феодальным и национальным прочтением монархического проекта. Вопрос в том, будет ли он альтернативой проекту формирования нации как культурно однородного, социально солидарного и политически суверенного сообщества — или его дополнением и оформлением?
По материалам сайта "Екатеринбургская инициатива"
