Когда речь заходила о второй мировой войне, то суть официальной советской пропаганды сводилась к тому, что это была война двух систем, а не двух стран. Что столкнулся немецкий фашизм, который олицетворял собой капитализм, и советский, прогрессивный строй, и победили бы мы благодаря только преимуществам социализма.
Сталин был честнее: сразу после войны он признал, что главным оружием победы был русский патриотизм.
Но он вынужден был это сказать, а потом все твердили о преимуществах социалистического строя, используя победу в войне в рекламных целях.
Это до такой степени надо было одурманить народ, что в эту фигню верили?
Этот тезис о преимуществах нашего строя повторяли как мантру постоянно, это был гипноз своего рода. В самом деле, вот картина начала войны: советская армия разбита на всех фронтах, она бежит, немцы делают дневные переходы иногда по сорок или даже восемьдесят километров! В плен попало половина кадровой армии! Каждый второй солдат оказался в плену! Когда это было в истории России? Это и есть плоды строительства социализма.
Когда было, что русские воевали на стороне врага? Да никогда такого не было. И это тоже плоды строительства социализма.
И в тоже время в советских учебниках истории рассказывалось о том, как бездарно воевала царская Россия в первую мировую войну, а тогда, между прочим, враг так и не вступил на собственно русскую землю.
Я бы не писал обо всем этом, если бы не видел на форумах во множестве тексты жертв коммунистического режима. Людей, с головами которых ленинцы сделали нечто невозможное. Людей, которые, в общем-то, соображают неплохо, пока не доходит до их любимого СССР.
А с другой стороны, власть РФ во многом демонстрирует себя преемницей советской державы. Так мы дойдем до того, что и в современных учебниках напишут, что СССР победил Германию, прежде всего, за счет интернационализма и дружбы народов. А может быть, уже где-то и написали?
Но ведь правда заключается в том, что в континентальной Европе с фашистами на уровне народов, а не крохотных «сопротивлений» воевали только три народа: сербы, белорусы и русские. К русским я причисляю и Юго-Восток Украины, ибо он тогда был русским во всех отношениях.
Правда заключается в том, что в смертельной схватке сошлись девяносто миллионов немцев (считая с австрийцами) и сто миллионов русских. Все остальные сознательно или вынуждено примыкали либо к немцам, либо к русским. Причём все те народы «великого СССР», на территорию которого вступали немцы, в большинстве своем переходили на сторону победителя, — опять же исключая белорусов.
Правда заключается в том, что великий, непобедимый, усатый генералиссимус в 1941 просрал (извините за выражение, но иначе не скажешь) всё, что только можно было. И сам сказал иностранному корреспонденту, что русские не будут драться за мировую революцию и коммунизм, но, может быть, будут драться за Россию.
Войну выиграли только за счет одного: до русских довольно быстро доходила истина о том, что война объявлена не коммунизму и большевикам, а война объявлена русским. И что эта война ведется на уничтожение.
И вот тогда заработал инстинкт самосохранения великого народа. Именно к осени-зиме 1941 года окончательно наступил этот перелом в сознании русских. Поэтому раздавленный и безвольный Сталин к декабрю 1941 года обретает хоть какую-то волю: он понимает, что русские будут драться.
* * *
Начиная свою рабочую карьеру, я работал с разными людьми, в том числе с одной дамой, которая жила в деревне Чашниково, сам я жил рядом, в поселке Красная Поляна, это крайняя точка, которую преодолели немцы на подходе к Москве. Так вот этой даме в декабре 1941 года было шестнадцать лет, и она, видя мое любопытство, кое-что рассказывала о войне. Когда наши выбили немцев из Чашниково, через деревню шел какой-то батальон. Так вот, некоторые русские бойцы подходили к старушкам, называли свое имя и просили помолиться за них, потому что они уже не вернутся. То есть эти ребята внутри себя уже приняли решения не щадить себя.
Генерал Деникин писал в декабре 1941 года, что он понимает, что произошло под Москвой: «русский солдат уперся». И он вспоминал, как в страшном для русской армии 1915 году, когда большая часть немецкой и австро-венгерской армии была брошена против России, когда некоторые дивизии были выбиты наполовину, русское командование считало, что дальнейшее отступление неизбежно, «русский солдат уперся». Ибо отходить дальше означало допустить врага на территорию собственно России. И, несмотря, на сумасшедшие атаки великолепной германской армии, сдвинуть русских не получилось.
К зиме 1941 года в коллективном сознании русского народа появилась установка — «мы победим». Многие люди того времени говорят, что это было странное чувство. Вроде бы конец приходит стране, но даже в мыслях у большинства людей нет того, что Россия проиграет войну.
Это и есть «психология» толпы. Когда некая идея овладевает народом, и люди, не сговариваясь, начинают жить и бороться, как одно целое.
Французский народ в своем сознании, к примеру, капитулировал задолго до начала войны с немцами. Установка «победить или умереть» в сознании англичан появилась в первые месяцы после начала «воздушной войны» с Германией.
Гитлер начал против русских тотальную, расовую войну на уничтожение. И через некоторое время он получил в ответ установку русских — хрен тебе, а не мировое господство.
«Или мы или они» — такое вот было ясное осознание положение дел. И дело тут не в коммунистической партии, не в «великом» Сталине «без которого не победили бы». А в воле русских к борьбе до конца.
Умный человек Герман Геринг, посетивший Восточный фронт в 1943 году, сказал: «Мы не выдержим того, что сами же и начали».
Моя знакомая из деревни Чашниково рассказывала, что после освобождения от немцев деревни, после боев, она с девчонками решила сходить в соседнюю деревню. Идут через овраг, а там десятки убитых наших солдат, которые атаковали немцев и погибли. Она говорит, что все девчонки завыли в один голос, вошли в ту деревню, и дама это вспоминает: «И что же это такое, ни одного убитого немца!» Ее волновало — где убитые немцы? Где наша месть? Их нужно убивать! И это сознание шестнадцатилетней девушки! Потом выяснилось, что убитых немцев было довольно много, но немцы, понимая, что не успеют их похоронить, побросали труппы в два колодца, чтобы потом взорвать, и сделать такие своеобразные братские могилы. Но взорвать не успели и эту падаль взорвали без них.
Потом девчонки вернулись в свою деревню, а там через некоторое время такая картина: один наш боец, посланный в разведку, тащит другого бойца, которого он как-то привязал к лыжам. Все решили, что второй ранен или убит. И, вдруг, подошедший к ним офицер, выхватывает из кобуры пистолет, на его руках повисают другие офицеры, не дают застрелить бойца, который лежал на лыжах. Выяснилось, что этих двоих послали в дальнюю разведку. Один из них убил немца, снял с немца фляжку спирта и выпил. Вот его пьяного второй и тащил.
Меня, семнадцатилетнего молодого человека неприятно поразил этот рассказ. Как это советский боец мог напиться в разведке? Когда я повзрослел и по какому-то поводу вспомнил эту историю, то меня поразило уже то, что боец этот напился в одиночку и не поделился с товарищем. Когда я еще более повзрослел, то я понял, что он, конечно, предложил другу, но тот отказался. Вот и результат пьянства в одиночку. Сейчас я понимаю, что тот мужик сделал главное дело в своей жизни — пошел и убил немца.
В свое время журнал «Слово» опубликовал докладную записку Гиммлеру из закрытого института психологии, который действовал в рамках СС. И там говорилось, что немецкие психологи провели сравнительный анализ немецких и русских солдат. И выяснилось, что «слабый» русский уступает «слабому» немцу, «средний» русский уступает «среднему» немцу, но «сильный» русский намного превосходит «сильного» немца.
Но в критические моменты сильные все и решают.
Сильные русские дрались сами и заставляли драться прочих. Именно мужеству этих людей мы обязаны тому, что немцы понесли такие потери и выдохлись к декабрю 1941 года: они не имели фактически не одной свежей дивизии на огромном фронте, чтобы бросить ее на Москву.
Сейчас модно проклинать маршала Жукова, но он классический сильный русский. И с масштабом его личности и немцы, и американцы разобрались еще во время войны. Вот что писал американский публицист Г.Солсбери. По его мнению, Ленинград должен бы неизбежно пасть в сентябре 1941 года, но во главе обороны встал Жуков: « Если немцы и были остановлены, — писал американец, — то добились этого, пустив им кровь. Сколько их было убито в эти сентябрьские дни, никто никогда не подсчитает. У Урицка протекал ручей. Многие дни он был красен от крови немецких солдат… Остановила немцев железная воля Жукова. Он был страшен в эти дни сентября. Нельзя назвать его по иному, нет другого слова».
Или по ТВ в свое время показали ветерана, она рассказал, как попал семнадцатилетним в самое пекло Сталинградской битвы. Первый бой, а ночью один из солдат говорит ему, чтобы он вытащил трупы наших ребят, которые продолжали лежать между позициями. Парню стало плохо. «Что, страшно — спросил опытный боец, — а чего тебе страшно? Через два дня мы там тоже лежать будем». И этот ветеран вспоминает, что после такой психотерапии он уже никогда ничего не боялся. И понятно, что дело здесь не в словах, а в том, кто их сказал парню. А сказал их сильный человек, абсолютно бесстрашный. Вот это бесстрашие и передалось молодому бойцу, как оказалось, на всю войну.
Мы, русские, оказались сильнее немцев, что признал в конце войны и сам Гитлер: «будущее принадлежит народу с Востока», сказал он, слово «русские» он выговорить не мог.
Но мы оказались и умнее. Те, кто утверждает, что немцев завалили трупами, или наивные люди или, мягко говоря, чудаки. По последним данным безвозвратные потери Советской армии составили 11,4 млн. человека, немцы с союзниками потеряли 8, 6 млн. человек. Разница была бы минимальной, если бы немцев погибло бы в нашем плену столько же, сколько наших солдат в немецком.
Вермахт трупами завалить было нельзя. Как всегда — воля и интеллект все решали. Не было «абстрактной» войны. Был конкретный солдат против конкретного солдата, конкретный командир батальона против конкретного командира батальона. Летчик против летчика, танкист против танкиста. Уступая в одном, мы превосходили немцев в другом.
В первые недели войны, когда был ужас и хаос, немцы отмечают, что «русский генштаб все-таки понимает, что происходит». В итоге борьба интеллектов и воли закончилась не в пользу немцев.
* * *
Все исследователи истории русского национализма отмечают мощный его рост именно в годы войны, что было связанно с ростом русского национального самосознания. И первое, что делает Сталин после войны — это наносит удар по военным. Главная цель Жуков. На Военном Совете Сталин предъявляет Жукову какие-то дикие обвинения, но маршалы не сдают Георгия Константиновича. И того просто отправляют в опалу. Но некоторых других расстреливают.
Вот запись разговора с женой генерал-полковника Гордова, который командовал Сталинградским фронтом в 1942 году в самые страшные месяцы наступления армии Паулюса. Он говорит о Сталине, с которым жена советует ему встретиться: «Я его видеть не могу, дышать с ним одним воздухом не могу…» Далее следует мат в адрес генералиссимуса. Гордов говорит, что не одним им из военных владеют такие эмоции, говорит, что Жукова Сталин все-таки добьет, что ненавидит сталинскую инквизицию. Генерала, конечно, расстреляли.
Впрочем, политика Сталина в этих вопросах достаточно осторожна. С одной стороны, давление на военных, «ленинградское дело» против русских патриотов в верхах партии, а с другой Сталин прекрасно понимает значение русского народа, прекрасно понимает, что победу в войне одержал именно русский народ, и он должен за это что-то получить. А тут умники-интернационалисты начинаю учить русских патриотов, что хватит ерундой заниматься — прославлять Россию. Критик Д. Данин разглядел в книге «Василий Теркин» «русскую национальную ограниченность». И привел в пример Твардовскому ранее стихотворение М. Светлова, в котором герой, стремящийся к мировой революции, говорит: «Я рад, что в огне мирового пожара мой маленький домик горит».
Сталин понял, что нужно что-то делать. И начал такую демагогическую компанию во славу русского народа, на которую сами русские способны не были никогда. Многие «красные» до сих пор писаются от радости, вспоминая эту славную кампанию и великого грузина.
Теперь пара слов о некоторых нынешних странностях. Как относиться к победе в войне русским националистам? Казалось бы — все ясно. Это победа русских. Это тем более ясно, что за лавры этой победы с нами, русскими, никто не соперничает. Победу своей признают только белорусы, этот воистину героический народ. Украинцы от победы практически отказались, им она принесла, как выясняется, оккупацию. Не нужна им эта победа в их новой национальной легенде. Ну и скатертью дорога. И Саакашвили сказал, что «это была не наша война». Ну и так далее.
Да, народы СССР были втянуты в войну, но они сражались героически на стороне русских. Как впрочем, народы Европы героически сражались на стороне немцев. Отборные части румын и итальянцев очень были неплохи в начале войны. Венгры и финны достойно воевали всю войну. Эссовские дивизии, комплектовавшиеся из европейцев, воевали отлично.
Некоторые нынешние наши соседи по СНГ говорят, что не хотели бы во время второй мировой войны видеть русских в качестве союзников — ну и нам бы больше подошли венгры или финны, но теперь ведь не переиграешь, не так ли?
И вот когда от победы отказались все, кроме нас и белорусов, начинаются эти странные вещи среди некоторых русских.
Об идеализации Гитлера, этого самого страшного русофоба в истории человечества, о том, что «он нес свободу русским», говорить не будем. Это «странность», которая постепенно проходит.
С идеализацией Сталина, « без которого не выиграли бы войну», тоже вроде все ясно. Войну усатый проиграл вдрызг, выиграл войну русский народ, уже, казалось, в безнадежной ситуации.
Скажут, но ведь Сталин руководил. Лучше бы не руководил, чего-то соображать в военном деле он стал только к 1943 году.
Русские выиграли бы в любом случае. С каким-нибудь Молотовым, а тем более Кузнецовым или Вознесенским это было сделать проще, чем со Сталиным. Не говоря уже о том, что если бы не было коммунистов у власти, не было экспансии их Коминтерна, то западная элита никогда бы не стала приводить к власти фашистские режимы.
Но меня интересуют и другие персонажи, которые поднимают на щит Власова и Краснова. Зачем?
Или вот нынешняя власть примазывается к великой победе русских. Значит, рассуждают эти персонажи, нам не по пути с властью, не будем мы считать победу своей. Эта дурацкая дискуссия по поводу георгиевских ленточек. Не нравится, не носите. Разве дело в ленточках?
* * *
Я пишу эту статью седьмого мая. Я почему-то уверен, что официальная пропаганда будет говорить об абстрактной победе вообще, или о победе народов СССР над страшным врагом, или о победе сил добра над силами зла. Но они едва ли произнесут слова «русская победа». Если я ошибусь, этот абзац я удалять все равно не буду. Посмотрим.
Но то, что власть признаёт Победу главным праздником, это уже неплохо.
Вырисовываются два главных политических праздника страны. День победы русского национализма во времена Смутного времени (4 ноября), и победа русского национализма во второй мировой войне (9 мая). Тут только нужно правильно расставлять акценты.
Ещё раз. Сейчас получается, что победа с немцами — ничья. Украинцы с грузинами от нее отказались, прочие тоже. Какие-то русские националисты будут скорбеть о Краснове и Власове. Одни красные будут радоваться гениальности самого великого генералиссимуса и победе советской системы? Мы им отдаем победу?
Но ведь это наша победа. Это победа русского народа.
Победа над Германией во второй мировой войне должна стать главным праздником русских националистов. Ибо это самая великая победа русских в их истории. Нужно просто очистить суть происшедшего от шелухи пропаганды.
Пора перестать самим себя ставить в неловкое положение. Тем более — в такой выигрышной ситуации.
