Пессимизм как диагноз
Сегодняшние факты — это почти всегда чьи-то вчерашние предсказания. Но обнаружить верное предсказание из множества разных прогнозов нельзя, пока возможность не станет фактом. Тем не менее, существуют такие кардинальные темы, для которых динамика появления и популярности предсказаний сама по себе может стать основой для серьезного прогноза. Особенно, если есть с чем сравнить. Рискнем сопоставить сбывшиеся прогнозы о распаде Советского Союза с нынешним всплеском ученого пессимизма в отношении судьбы Соединенных Штатов.
Среди «пикейных жилетов», обсуждающих за партией в домино или на бильярде вопросы глобальной политики, пессимистов и оптимистов обычно поровну. Поэтому число негативных прогнозов на душу населения во все времена примерно одинаково. Хотя такие досужие прогнозы на судьбу страны никак не влияют.
Совсем другое дело, если такого рода прогнозы становятся занятием лидеров интеллектуальной элиты. Например, в самые тяжелые годы Великой Отечественной войны исторический оптимизм великих ученых Владимира Вернадского и Петра Капицы стал выражением внутренней сплоченности нации, единства народа, интеллектуальной элиты и политического руководства.
И наоборот, первыми признаками грядущего раскола и распада государства становится образование в интеллектуальной элите поначалу маргинального, но устойчивого ядра исторических пессимистов. Парадоксальным образом этот момент совпадает с проявлением максимальной мощи государства.
Так случилось в Советском Союзе после бурного 1968 года. Несбывшиеся революции во Франции и Чехословакии обозначили кризис, предел развития коммунистической идеи. Столкновения на советско-китайской границе нанесли последний удар по мифу о единой системе мирового социализма.
Однако главные факторы были вполне позитивными. Советский Союз достиг реального паритета с Западом в гонке ракетно-ядерных вооружений. Тем самым главный и единственный стимул развития советской экономики был исчерпан. Американцы успели высадиться на Луну, лишив нас глобальных целей и в космической гонке. А новых внутренних стимулов не появилось, потому что забил мощный фонтан западносибирской нефти.
1968 год — начало брежневского застоя, когда советская система прекратила развитие и начала проедать накопленный потенциал. Поэтому нельзя назвать случайным появление пессимистических прогнозов со стороны лидеров интеллектуальной элиты.
В июне 68-го Андрей Сахаров пишет свою знаменитую статью «Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе». Соавтор и соратник академика Сахарова, известный всей стране как автор сборников «Физики шутят», Валентин Турчин тогда же пишет свою статью «Инерция страха». Обе статьи имеют адресатом высшее руководство страны. Сахаров и Турчин выводят из фактов и тенденций пессимистический прогноз и честно пытаются найти выход из ситуации, предложить алгоритм решения проблем. Примечательно, что спустя двадцать лет Горбачев будет вынужден в основном следовать программе Сахарова.
Но на рубеже семидесятых политическая элита отмахнулась от предостережений ученых. Тем самым был отвергнут новый контракт с лидерами интеллектуальной элиты. Предыдущий контракт, связанный с именами Курчатова и Королева, единодушно поддержанный народом, завершился 27 марта 1968 года, в день гибели Гагарина. Однако глубокую символику этого печального дня партийные лидеры не поняли.
В этот момент советских руководителей гораздо больше интересовал хельсинкский процесс — перезаключение контракта с политическими элитами Запада на новых, стабильных условиях. Не стоит забывать и то, что одновременно политическая элита предложила выгодный контракт советскому народу, которому было обещано повышение уровня жизни, прежде всего, за счет массового жилищного строительства, закупки за рубежом или производства по западным лицензиям импортных товаров массового потребления. При этом брежневское руководство честно пыталось выполнять этот контракт.
В этих условиях раскол интеллектуальной элиты был неизбежен. Часть ученых, писателей, журналистов предпочла выгодный контракт на жестких идеологических условиях Суслова. Большая часть согласилась на условия общенародного политического контракта, игнорируя идеологию. Меньшая часть, как Сахаров и Турчин, предложили свой вариант контракта, исходя из собственного понимания интересов страны и народа.
Раскол в среде интеллектуалов произошел не только по отношению к политическому руководству, но и по отношению к народу. Раз уж народ согласился со стабильным прогнозом постепенного улучшения жизни, который давали не только брежневские публицисты, но и западные советологи.
Самым ярким лидером антинародной части советских диссидентов был Игорь Амальрик. Написанная Амальриком в 1969 году статья «Просуществует ли Советский Союз до 1984 года?» отмечена очень высокой степенью русофобии, на грани расизма. Ненависть — это всегда оборотная сторона слишком сильной любви, надломленной разочарованием. Но и в негативной форме сильное чувство дает феноменальные результаты. Амальрик направил все душевные силы на поиски реальных путей, ведущих к гибели Советского Союза, и в итоге дал очень точный прогноз развития ситуации. Чего стоит, например, предсказание агрессии Китая против одного из южных соседей на рубеже 80-х. Или прогноз поражения Советского Союза в войне с партизанами на юго-восточном направлении.
До глобального столкновения СССР с Китаем дело не дошло, возможно, из-за поражений обеих держав в локальных войнах. Но в результате и там, и здесь начались реформы.
Советский Союз просуществовал на шесть лет дольше, чем прогнозировал Амальрик, но его распад вовсе не стал концом российской государственности.
Следует отметить, что в начале семидесятых критический анализ и пессимистические прогнозы ученых диссидентов стали достоянием довольно узкого круга интеллектуальной элиты посредством «самиздата» или радио «Свобода». Амальрика заключили в тюрьму, Турчин был вынужден эмигрировать в Америку, Сахаров оказался в изоляции, а затем в ссылке.
Общим достоянием пессимистические прогнозы стали в конце 80-х, после прихода к власти Горбачева. Если быть точнее, то после чернобыльской катастрофы, высветившей всю глубину кризиса советской системы. Именно после Чернобыля пессимистические прогнозы интеллектуалов стали сначала предметом обсуждения в кулуарах съездов творческих союзов и клубах интеллигенции. Вскоре известные интеллектуалы, до того прилежно обслуживавшие интересы партийной номенклатуры, массово переходят в стан критиков и пессимистов. Критические статьи заполняют страницы ведущих журналов и газет.
В 1988-89 году пессимисты кооптируются в политическую элиту. Но главное, сама правящая элита начинает строить политику исходя из вполне вероятного прогноза распада государства, пытаясь сначала предотвратить, а затем максимально смягчить падение. Еще через три года негативные прогнозы о судьбе Советского Союза сбылись. Причем последним ударом по Союзу стала попытка членов ГКЧП любой ценой опровергнуть пессимистический диагноз, сохранить статус-кво.
Диссидентское движение в США
Не будем сейчас задаваться вопросом, насколько оправданно сравнивать отношения между политической и интеллектуальной элитой, между элитой и народом в Советском Союзе и в Соединенных Штатах. Просто возьмем и проведем эту аналогию. Непосредственным поводом, дающим возможность строить такие параллели, стали впечатляющие изменения в интеллектуальном климате США всего за последние полгода.
Во-первых, в начале 2004 года «Нью-Йорк Таймс» решилась на публикацию статьи известного ученого-лингвиста и левого диссидента Ноама Хомски. Для главного политического издания Америки это то же самое, что статья академика Сахарова в газете «Правда».
Дальше — больше. Сначала всем известный Збигнев Бжезинский публикует критический анализ американской внешней политики, из которого следует, что у Америки нет больше надежных союзников, на которых она могла бы опереться в урегулировании иракского кризиса. Дошло до того, что Бжезинский в поисках возможной опоры указывает исламский Иран. Еще одна столь же курьезная в устах Бжезинского сентенция — Россия признается ненадежным союзником Америки в ближневосточных делах потому, что имеет слишком прозападную ориентацию!!! Новая геополитическая концепция Бжезинского называется «Глобальные Балканы» — весьма пессимистически, учитывая сравнение с началом ХХ века.
Еще более пессимистически настроен Сэмюэль Хантингтон, автор одного из самых цитируемых прогнозов конца ХХ века о столкновении христианской и мусульманской цивилизаций. Теперь Хантингтон предрекает раскол самих Соединенных Штатов по цивилизационному признаку — между латиноамериканскими католиками и англосаксонскими протестантами.
Известный историк Майкл Манн, который до этого писал книги об эволюции исторических империй — Ассирийской, Римской, Австро-Венгрии, вдруг выпускает в 2003 году книгу «Нестыкующаяся Империя», посвященную критическому анализу американского вторжения в Ирак.
Только один краткий обзор далеко не всех критических публикаций англо-американских авторов занял семь страниц убористого текста в первом апрельском номере журнала «Эксперт». Между тем, нетрудно заметить, что такой массовый переход в 2003-04 годах интеллектуальной элиты Америки в критическое состояние соответствует даже не 68-му, а 1987-88 годам по хронологии распада Советского Союза. Так что нам есть смысл оглянуться назад и посмотреть, когда в Америке случился первый всплеск новейшей критически-пессимистической мысли. Поиск достаточно легко выводит нас на начало 90-х годов.
Именно в этот момент Америка вследствие распада Советского Союза достигает вершины своего могущества. И точно так же, как СССР в 68-м, теряет стимулы к внутреннему развитию. В начале 90-х политическая элита США занята тем же, что советская элита в начале 70-х. Пересмотр на новых условиях политических контрактов с элитами зарубежных стран. А также контракт с народом Америки на повышение уровня жизни, более высокие стандарты потребления. Причем вовсе не за счет внутреннего развития, а за счет глобальных финансовых манипуляций.
Раскол интеллектуальной элиты выражается в появлении на левом фланге политической мысли целой серии критических публикаций, подготовленных известными учеными. На рубеже 90-х ученый-лингвист Ноам Хомски исследует механизм действия американской политико-пропагандистской машины, которая была выстроена в рамках глобального противостояния с коммунизмом, но после крушения СССР не была демонтирована и наряду с военной машиной использована Америкой в своекорыстных целях.
Тогда же знаменитый социолог Иммануил Валлерстайн в рамках своей теории мировых экономических систем делает прогноз о скорой потере Америкой глобального лидерства в противостоянии с объединенной Европой, Японией и Китаем. Валлерстайн знаменит именно как прогнозист. Он еще в 74-м году предсказал, что следующее после Брежнева поколение советских политиков откажется от коммунизма. В 80-м году он прогнозировал создание оси Париж-Берлин-Москва, которая реально обозначилась год назад, в связи со вторжением США в Ирак.
Еще один интеллектуальный лидер нынешней Америки, нобелевский лауреат Джозеф Стиглиц на рубеже 90-х переходит на диссидентские позиции по относительно частному вопросу о методах МВФ, применяемых в странах Восточной Европы. Однако примечательно, что фундаментальный экономический труд Стиглица, написанный также в начале 90-х, посвящен вопросу развития рынков в условиях неравного доступа участников к информации.
Параллели между поисками советских либеральных интеллектуалов в конце 60-х и американских левых в начале 90-х пролегают гораздо глубже, чем может показаться с первого взгляда. Сахаров в своей программной статье 68-го лишь коротко отмечает недостатки американской системы, сосредоточившись на критике советской системы идеологической цензуры. Турчин в «Инерции страха» развивает эту критику, доказывая, что отсутствие интеллектуальной свободы, ограничения на распространение информации, ведет к деградации и неизбежному кризису.
Ноам Хомски развивает эту же критическую линию применительно к американской системе. Основные тезисы статей Хомски можно резюмировать достаточно банальным с точки зрения кибернетики выводом. Свобода информации заключается не только в наличии необходимых каналов коммуникации, но и в необходимом качестве этих каналов, защите от искажений. Если Сахаров боролся за принятие закона о печати для формирования каналов коммуникации внутри общества, то Хомски выступает против изощренной системы манипулирования информацией.
Полнота и точность информации, свобода слова и ответственность за его содержание — две стороны одной медали, называемой «качеством информации». Качество массовой информации становится непременным условием для реализации новых ориентиров мировой интеллектуальной элиты — «качества жизни» и глобального «устойчивого развития».
Точно так же, как свобода информации была главным условием для развития демократического государства и рыночного капитализма, качество информации является условием для преодоления недостатков и того, и другого, и для выхода общества на новый уровень развития.
Большинство американской интеллектуальной элиты проигнорировало предостережения левых диссидентов. Раскол самих левых интеллектуалов выразился в том, что Хомски остался на твердых диссидентских позициях, Валлерстайн предпочел интеллектуальную эмиграцию к европейским коллегам, возглавив Международную ассоциацию социологов, а Стиглиц начал даже сотрудничать с администрацией Клинтона и работал в МВФ, безуспешно пытаясь исправить его политику.
Судьба левых американских интеллектуалов не столь трагична, как судьба диссидентов в СССР, но с точки зрения влияния на политику результат одинаков. В течение всех 90-х работы американских диссидентов были достоянием узкого академического круга. В политических кругах левые критики были подвергнуты остракизму в форме замалчивания и высмеивания. И только сейчас, через полтора десятилетия, они превращаются из маргинального течения в признанных лидеров интеллектуальной элиты.
Оптимизм как диагноз
Похоже, что катастрофа 11 сентября стала тем же поворотным пунктом в отношениях политической и интеллектуальной элиты Америки, что и чернобыльская катастрофа для советской элиты. В этой связи будет очень любопытно рассмотреть некоторые параллели в политике двух президентов — Михаила Горбачева и Дж. Буша-младшего.
На первый взгляд, между «голубем» Горби и «ястребом» Даблъю быть не может ничего общего, кроме разве что относительной молодости, общей недалекости и мании борьбы за трезвость. Плюс провинциальное происхождение из самых консервативных южных краев и «большой вклад» в политическую филологию.
Однако различия в формах и методах внешней политики между Горби и Даблъю диктуются исключительно различием в глобальной роли и функционированием американской и советской систем.
СССР опирался на использование внутренних ресурсов для целей внешней политики и соответственно, в виде концентрических сфер выстраивал систему безопасности и внешнюю политику. Такую политико-экономическую систему можно назвать «интровертной», используя по аналогии психологический термин. Психология защитников такой «осажденной крепости» воспроизводится за счет ограничения каналов коммуникации и жесткой внутренней цензуры.
«Экстравертная» Америка, напротив, зависит от мобилизации внешних ресурсов для внутреннего потребления. Соответственно выстраивается система политических союзов и внешних военных баз. Психологическая обработка союзников и подопечных туземцев из декораций «города, сверкающего на заокеанском холме» достигается в основном за счет методов информационной войны — манипуляции, массовой дезинформации и дискредитации альтернативных источников информации.
Советский Союз при Горбачеве, чтобы сэкономить ресурсы, отказался от внешней сферы политических союзов, и попытался приблизить систему безопасности к источнику ресурсов. Но то же самое пытается сделать Америка при Буше-младшем, отказавшись от услуг ООН и даже НАТО и создав более узкую коалицию для контроля над ключевым регионом, который Бжезинский называет «Глобальными Балканами».
Горби отказался от прежних союзников в Восточной Европе, сделав ставку на экономические связи с Западной Европой и стратегическое партнерство с США. Даблъю поссорился со «старой Европой», уповая на новых союзников из Восточной Европы и антитеррористический союз с Россией.
Политика Буша-младшего состоит в «перестройке» системы международных институтов. Только вот внешняя «перестройка Буша» оказывается столь же неуклюжей половинчатой, как и внутренняя «перестройка Горбачева», поскольку не затрагивает политическое и интеллектуальное ядро системы.
Складывается впечатление, что именно рост пессимистических настроений в интеллектуальной элите приводит к появлению в политической элите излишне оптимистических лидеров. И ладно бы, если б этот оптимизм выражался только в пропаганде, но ведь на излишне оптимистических прогнозах строится внутренняя и внешняя государственная политика.
Горбачев прославился такими неумеренно оптимистическими прогнозами, как отдельная квартира каждой семье и лучший в мире автомобиль АвтоВАЗа к 2000 году. Буш тоже обещает новые блага американцам в понятных для них терминах снижения налогов и роста занятости.
И Горбачев, и Буш пришли к власти при поддержке консерваторов, но оба оказались революционными романтиками, пытающимися не только апеллировать к традиционным ценностям, но и утопически возродить их к жизни. Горбачевское «новое мышление» — не что иное, как римейк ленинской концепции внешней политики — мир без аннексий и контрибуций, односторонний выход из холодной войны без компенсаций. Точно также и Буш-младший возрождает не только политику канонерок, но и карательные экспедиции против новых «индейцев», угрожающих глобальным путям сообщения.
Соответственно, достаточно быстро вызревает крайне негативное отношение к Горби и к Даблъю выдвинувшей их политической элиты, не говоря уже о растущей оппозиции элиты интеллектуальной.
Последние события в Ираке, прежде всего, выход Испании из коалиции являются сильнейшим ударом по внешней политике Буша. США уже вышли из прежней системы политических союзов, но не успели закрепить новую коалицию для контроля над «Глобальными Балканами». То же самое случилось в 89-м году, когда Советский Союз еще не успел распустить Варшавский договор, как уже начали откалываться союзные республики.
Насколько такая аналогия и связанный с нею пессимистический прогноз в отношении Америки оправданы, покажет самое ближайшее время. Коней на столь сложной переправе не меняют, поэтому Буш, как Горбачев в 89-м, скорее всего, будет переизбран. Хотя бы потому, что в условиях войны вся государственная машина манипуляции массовой информацией будет работать на главнокомандующего. Но самое главное — потому, что соперник Буша может предложить лишь косметические поправки к общему курсу американской элиты, не затрагивая коренных проблем.
«Ускорение» и ГКЧП по-американски
В своих «Размышлениях» 1968 года академик Сахаров пишет: «…необходимо так изменить психологию граждан США, чтобы они добровольно и бескорыстно, во имя одних только высших и отдаленных целей, во имя сохранения цивилизации и гуманности на нашей планете поддержали свое правительство и общемировые усилия в изменении экономики, техники и уровня жизни миллионов людей (что, конечно, потребует серьезного снижения темпов экономического развития в США).»
Решить эту, еще более насущную для всего мира 36 лет спустя задачу не способен ни один президент, тем более в демократической стране, где избиратели настроены весьма эгоистически. Единственным не утопическим средством изменения психологии нации является полноценный кризис.
Пока же американская элита предпочитает действовать по инерции милитаристского мышления, оставшейся со времен двух сверхдержав. «Инерция страха» оказалась гораздо более стойкой в ее заокеанской версии, когда антиамериканская активность мерещится за каждым барханом аравийской пустыне, за каждой скалой в Центральной Азии или на Кавказе. Хотя никакой террорист не может нанести стране больший ущерб, чем руководство, потерявшее ориентиры.
Единственный ориентир для американской элиты сегодня, как и для советской номенклатуры в конце 80-х, — удержание статус-кво любой ценой. Никто не может просчитать последствий каких бы то ни было радикальных изменений, поэтому остается применять традиционные схемы.
Однако привычные для системы средства оживления экономики на этот раз могут не сработать, поскольку в экономике США при Клинтоне, как и в Союзе времен застоя, произошли необратимые структурные изменения. Зависимость экономики от импорта стала критической. Девальвация доллара не ведет к росту экспорта и замещению импорта, а только к удорожанию товаров и одновременному росту инфляции и безработицы, как это было в Советском Союзе в начале 90-х. Все это усугубляется непомерными военными расходами.
Следует заметить, что, вообще говоря, увеличение зависимости от импорта является общей тенденцией в условиях глобализации. Вопрос только в том, что страна должна производить для внешнего потребителя нечто конкурентоспособное. Причем объем этого конкурентоспособного производства должен соответствовать сильно выросшим объемам и высоким стандартам потребления. Поэтому сравнение с бывшим СССР, вроде бы благоприятное по объемам и качеству производства, в конечном итоге окажется не в пользу нынешних США.
Главные услуги, которая Америка оказывала миру в ХХ веке — стабильность международной военно-политической, торговой и финансовой систем, в отсутствие советского противовеса постепенно вырождаются в эгоистическую политику экспорта нестабильности.
До сих пор в отношении негативного прогноза для Америки был в ходу главный контраргумент — никому в мире не выгодна глобальная дестабилизация, поэтому все страны будут помогать США. Но точно такие же прогнозы звучали году в 90-м и по поводу судьбы Союза. Никому не выгоден развал системы, но конфликты и борьба внутри политической элиты превращают великодержавные институты в источник общей опасности. И тогда уже никто не спешит спасать тонущий корабль, который еще вчера считался непотопляемым.
Еще один весомый контраргумент — высочайшее мастерство американских властей в регулировании финансовых рынков и вообще сверхсовременная система управления экономикой, не сравнимая с ситуацией в бывшем Союзе. Но, во-первых, Госплан тоже достиг определенных технических высот в составлении экономических балансов. А самое главное, что никакая система, даже самая насыщенная электроникой, не может помочь, если пилот спортивного автомобиля на огромной скорости обнаружит, что ровная автострада заканчивается и впереди — в лучшем случае, бездорожье. В таком случае лучше все же прислушаться к советам умных людей и резко снизить скорость, а не пытаться проскочить сложный участок, добавив газу.
Действительно, наличие над американской экономикой развитой финансовой надстройки позволяет сохранять устойчивость даже при огромном грузе государственного долга и бюджетного дефицита, улавливать и утилизировать даже самые слабые позитивные импульсы, способствующие росту. Кстати, особая роль в этом управлении отводится регулярным прогнозам. Руководитель Федеральной резервной системы играет роль жреца-толкователя оракулов, производимых статистическими агентствами. Наукообразное манипулирование информацией, как позитивной, так и негативной, доведено Аланом Гринспеном до степени высокого искусства.
Профессиональное управление финансовыми рынками, хотя и дает дополнительные возможности и время для поисков выхода, но не является само по себе лекарством от кризиса. Напротив, применение финансовых инструментов для того, чтобы сбить симптомы вместо лечения основной болезни, может усугубить ситуацию. Как это было с последним советским руководством, увлекшимся западными кредитами. Чем более развиты компенсирующие и маскирующие болезнь финансовые инструменты, тем более внезапным и скоротечным будет сам кризис.
Ради полноты нашей ни к чему не обязывающей игры в исторические параллели, попробуем спрогнозировать, какую форму мог бы принять американский аналог советского ГКЧП году этак в 2006-м.
Запоздалые действия советского руководства в августе 91-го были вызваны угрозой потери большей части внутриполитических полномочий в результате формального завершения новоогаревского процесса и подписания нового союзного договора. Действия ГКЧП включали весь набор стандартных рефлексов — от обещания гражданам роста благосостояния в виде новых дачных участков и новых льгот, до введения цензуры в печати и ввода войск на ключевой рубеж обороны в пределах Садового кольца.
Соответственно, чрезвычайные действия руководителей Белого дома могут быть вызваны намерением бывших союзников ограничить внешнеполитическое влияние США. То есть попыткой решить какой-либо важный для себя вопрос без дестабилизирующего участия США. Например, вопрос о новом политико-экономическом союзе России, Белоруссии и Украины вполне может быть решен только между Россией и объединенной Европой. Непосредственный повод может быть и другим, но он будет отражать консолидацию позиции России и единой Европы по проблемам Старого Света — таким как урегулирование в Ираке или палестинский вопрос.
Само собой разумеется, что подобная консолидация может случиться только при условии проявления первых кризисных метастаз в США. Руководство США окончательно разделится на прагматиков, готовых признать новые внешнеполитические реалии, и на ястребов, готовых на самые радикальные действия ради сохранения статуса сверхдержавы. Президент Буш будет озвучивать инициативы с обеих сторон, чем немало позабавит мировую общественность, но в критический момент не станет сдерживать ультраправых. Вполне горбачевский опыт временного покидания политической арены Буш уже отрабатывал как раз 11 сентября.
Скорее всего, мероприятия вашингтонских гэкачепистов будут комплексными — направленными как на укрепление статуса доллара как международной валюты и на подтверждение статуса Америки как военной сверхдержавы, без которой не решается ни один вопрос в мире. При этом волей-неволей придется повышать ставки. То есть вместо ранее объявленного вывода войск из Ирака, может быть организована еще одна военная интервенция по соседству, призванная, кроме прочего, сорвать коварные планы ОПЕК или «Аль-Каеды», усугубляющие экономическую ситуацию в Америке. Одновременно могут быть объявлены не менее радикальные меры по стимулированию экономического роста в самих Штатах.
Результат таких действий будет, естественно, прямо противоположным задуманному. Америке придется очень быстро уйти не только с Ближнего Востока, но и вообще из Старого Света, сосредоточившись на внутренних проблемах. В этот момент при ослаблении федеральной власти внезапно выяснится, что с формально-юридической точки зрения США — это все-таки конфедерация. А далее — по свежему сценарию Хантингтона, раскол страны по этноконфессиональному признаку, массовая вынужденная миграция между штатами. И как бы мировому сообществу не пришлось вводить на территорию США войска под флагом ООН, чтобы взять под охрану арсеналы ядерного оружия.
Об историческом оптимизме (вместо заключения)
Сценарий, что ни говори, весьма пессимистический. Только Америке некого будет винить, кроме себя. Достаточно еще раз перечитать «Размышления» Сахарова — тот самый перечень необходимых всему человечеству задач, которые после ухода со сцены Советского Союза должна была бы осуществить лидирующая сверхдержава. Но из всего перечня лишь один пункт — устранение угрозы глобальной термоядерной войны, можно считать условно выполненным, и то благодаря саморазоружению России. Как поведут себя политики и генералы в Пентагоне в ситуации схожего кризиса, предсказать сложно.
Нельзя сказать, что власти США совсем не предпринимали усилий в глобальной борьбе с бедностью, экологическими угрозами, диктаторскими режимами. Но все эти усилия были, в конечном счете, обусловлены и ограничены эгоистическими интересами американской элиты. Что касается угроз милитаризма и национализма, то после развала Советского Союза они не уменьшились, в том числе и стараниями оставшейся сверхдержавы.
Что касается ключевой проблемы, без решения которой нельзя решить все остальные, проблемы интеллектуальной свободы, то впечатляющие политические изменения в России и в Восточной Европе были сполна компенсированы экспансией «массовой культуры», а также экспортом политической культуры, основанной на манипулировании информацией.
Значение наследия Сахарова в новой России в последние годы сильно обесценено позицией бывших диссидентов, считающих себя единственными соратниками и наследниками великого ученого. Однако упорная борьба Сахарова за права политзаключенных в бывшем Союзе составляет лишь малую часть его политического наследия. Попытка приватизировать имя Сахарова людьми, не понимающими или не принимающими основных идей академика, тем более неуместна, что его взгляды были весьма далеки от прозападного либерализма.
Парадоксально, но факт: «Размышления» — это не что иное, как манифест мирной мировой социалистической революции, если использовать термин «социализм» в том «наукократическом» смысле, как его понимал сам Сахаров. Бороться с развитием капитализма глупо и бесполезно, поскольку именно из этого развития должна вырасти новая система, в которой будет поддерживаться необходимый баланс между трудом и капиталом, между первым и третьим миром. Причем поддерживать этот баланс может только сила, опирающаяся на интеллектуальное лидерство, на научные методы исследования глобальных процессов, включая социальные.
В любом случае, функция поддержания баланса в глобальном масштабе не может быть возложена на силу, которая одновременно является крупнейшим игроком на мировом рынке. Такая ситуация не может не вести к нарастанию многочисленных противоречий и общей дестабилизации. Именно поэтому, а вовсе не из-за интеллектуальной игры в параллели, США не смогут в ближайшем будущем сохранить свой глобальный статус.
В таком случае возникает вопрос, кто же из мировых держав способен занять нишу глобального лидерства, основанного на интеллектуальном лидерстве, и при этом не будет использовать это лидерство ради преимуществ на глобальном рынке. Такая страна действительно есть. В силу климатических особенностей она в принципе не способна перехватить экономическое лидерство на товарных рынках. И вообще может предложить внешнему миру свой интеллектуальный продукт только внутри миротворческих, спасательных, мониторинговых услуг мировому сообществу.
Но это уже тема для другого прогноза, возможно, несбыточного. Хотя весь мир объективно заинтересован в формировании такого непафосного интеллектуально-трудового лидерства. Так что немного наивный, на первый взгляд, всемирно-исторический оптимизм академика Сахарова вполне еще может оправдаться.
