Прагматичный на вид «экономикоцентризм» послания Президента ФС содержит в себе изрядную степень системного риска. Предельная сосредоточенность на частных хозяйственно-социальных вопросах и явное стремление избежать стратегического проектирования развития общества как целого имеют свою оборотную сторону. Как ни ускоряй темпы линейного экономического роста, все равно получается, что мы пока еще догоняем РСФСР образца 1989 года, а даже не вожделенную Португалию. В самом ближайшем будущем совсем не исключено падение цен на энергоносители, поэтому бег российского Ахиллеса за черепахой «догоняющего развития» может и затянуться.
Тем не менее, политическая элита встретила провозглашение очередной здравицы об ускорении удвоения ВВП бурными продолжительными аплодисментами. Столь же громкой овации удостоилось только высказывание Путина о том, что студенты должны несколько лет отработать по специальности, а в противном случае — вернуть государству деньги за образование. Тот факт, что фраза »следует стремиться к тому, чтобы большинство выпускников учебных заведений работало по специальности» просто противоречит священной задаче удвоения, уже отмечал целый ряд экспертов.
Здесь наглядно проявилось стремление «вождей» по-бюрократически «зафиксировать по местам» быстро меняющееся российское общество и непонимание элитой основной задачи современного образования — «учить учиться». В современном обществе, где трудовые и даже бытовые навыки меняются каждые восемь лет, назначение системы образования — привить способность быстро менять и приобретать нужную специальность. Чтобы по-путински «расти быстрее, чем остальной мир», мы действительно должны опережать другие страны и не сколько в арифметических темпах статистического роста, сколько в качестве этого роста.
Это в прекрасную индустриальную эпоху существовало целых три способа обеспечения экономического роста: 1) госрегулирование экономики, например, путем активной промышленной политики в духе «розового» кабинета Примакова — Маслюкова; 2) использование природной ренты, ставшее лебединой «предвыборной песней» товарища Глазьева; и, наконец, 3) снижение бюджетных обязательств государства. Концепция этого «третьего пути» непреклонно проходит через последние два президентских Послания. Итак, наш девиз на сегодня — уменьшение обязательств государства и государственного бюджета любой ценой. Даже ценой будущего страны.
Однако достижение возлюбленной ныне «конкурентоспособности» сопряжено с серьезными проблемами. В России эффективность однотипного промышленного или сельскохозяйственного цикла всегда будет не слишком конкурентоспособной, хотя бы по соображениям географических (климатических) условий, требующих повышенных затрат. Не спасет положение и низкая поныне заработная плата, поскольку наша рабочая сила нуждается в дополнительных усилиях по ее жизнеобеспечению.
Если учесть к тому же огромное энергопотребление, износ основных фондов и инфрастуктуры, а также риски от сверхсрочного вхождение России в ВТО, то для достижения прорыва в экономическом развитии требуется весьма нетривиальная геоэкономическая стратегия. Еще на заре путинской эры, эксперты писали, что »сейчас перед Россией стоит задача не индустриального, а постиндустриального прорыва. Можно назвать эту задачу «постиндустриальным догоняющим развитием». Тем более, что, по мнению Владимира Мау, за последние 10-15 лет во всем мире не состоялось ни одного успешного прорыва в постиндустриальное общество. Даже Япония не смогла совершить в 70-80-е годы постиндустриальный прорыв, чем во многом и объясняется затяжной кризис в ее экономике.
Проблема постиндустриального развития заключается в том, что никто точно не знает какая именно технология станет прорывной через десять лет. И бюрократический оптимизм Послания по поводу того, что «мы можем прогнозировать нашу жизнь не на несколько месяцев, даже не на год, а на десятилетия» выглядит здесь просто неуместно, даже в качестве пропаганды преимуществ «стабильности». Основой для постиндустриального развития может быть только высокое качество трудоспособного населения, уровень его образования и адаптивность к возникающим вызовам.
Казалось бы, чего нам бояться?! В России, некогда «самой читающей стране», еще сохраняется высокий уровень образованности. По статистике, в российской науке формально работает около 1 миллиона человек, а учащихся у нас — около 15 миллионов. (Общее научно-образовательное население нашей страны сопоставимо по численности с какой-нибудь Голландией.) Конечно, школы у нас бывают, откровенно говоря, всякие и разные, и доучиваются в них далеко не все. А наши высшие учебные заведения — это просто отдельная песня. Но при всех минусах, высокий уровень образованности русских отмечают все эксперты, например, такой знаток нашего общества как посол Великобритании сэр Родерик Лайн. Это, может быть, главная причина, по которой Россия еще не упала окончательно в яму «третьего мира». В круг тех «развивающихся стран», которые сколько ни «развиваются и догоняют», никак никуда не разовьются и никого никогда не догонят.
Не нам ли, почти поголовно читавшим Маркса, не знать очевидного: сегодня наука стала непосредственной производительной силой, а ученые — новым общественным классом, который производит реальный продукт. Это раньше ученые любили науку как средство удовлетворения своего любопытства за государственный счет. Теперь государство может рассчитывать на сильную экономику, на реальный промышленный рост только при опоре на науку. В постиндустриальных странах 80% роста ВВП определяется прогрессом в наукоемких технологиях, но доля России на мировом рынке этой продукции составляет сегодня всего 0,5%.
Эту проблему интеллектуального отставания как-то принято «списывать» на непреодолимый разрыв между образованием и наукой. Однако проблема «разрыва» уже была успешно решена, еще со времен Капицы, который придумал систему физтеха. Физтех был задуман как кузница кадров, способных переключаться в недрах ВПК с одной актуальной военной проблемы на другой, но этим его роль не ограничилась. В ходе переживаемого РФ социального кризиса выпускники физтеха показали высокую способность к адаптации, они стали успешными менеджерами в самых разных областях бизнеса. Если после поражения в «холодной войне» система физтеха стала просто не нужна государству, то сами «физтехи» смогли найти место в жизни вне «академической оранжереи».
Этот факт отчасти подтверждает мысль, что стрессовое состояние может иногда стимулировать научную и творческую активность. В таких же условиях находился сам Петр Капица, когда власть применила к нему свою излюбленную технологию «фиксации на месте». Наиболее точное описание отношения властей страны к науке содержится в письме Капицы Н.Бору от 20 октября 1936 г.: «Положение науки и научных работников здесь вообще довольно странное. Оно напоминает мне ребенка, который с самыми добрыми намерениями терзает и мучает свое любимое домашнее животное. Но ребенок растет, учится, как надо правильно ухаживать за своими любимцами и воспитывать из них полезных домашних животных. Надеюсь, что в недолгом времени подобное случится и здесь».
Хотя в конце своего письма академик Капица и выражал осторожный оптимизм по поводу будущего расцвета отечественной науки, но почти целиком связывал этот прогресс с антропологическими качествами элиты. Он писал, что «руководители страны — люди, искрение преданные своему делу, побуждения личные, эгоистические встречаются лишь в минимальной фазе; они неизбежны и сохраняют в человеке человеческое». Сегодня, когда «в человеке человеческое» в виде личных и эгоистических побуждений расцвело махровым цветом, оснований для такого оптимизма почти не осталось.
Однако сам Петр Капица упомянут здесь не только с целью ритуально- иллюстративной. Известно, что академик Капица читал в конце 30-х годов цикл лекций в Совете Народных Комиссаров для самых руководящих работников. В этих лекциях он впервые выдвинул тезис о возможности для страны и даже необходимости для власти дать всем гражданам всеобщее высшее образование. Это не только быстро окупится высоким качеством промышленного труда, но и улучшит общий уровень культуры всего общества, переведет его на качественно новую ступень в мировой конкуренции. Идея, над которой тогда посмеялись аппаратчики СНК, парадоксальным образом оказалась реализована здесь и сейчас.
В своем Послании президент с удивлением отметил, что «по сравнению с советским периодом, почти утроился прием в вузы и число поступающих в них — фактически сравнялось с числом выпускников средних школ». И далее в сердцах воскликнул — «Ну кому это надо?». Что ж, давайте попробуем разобраться с этим парадоксом. Кому и зачем оказалось необходимой сложившая система «всеобщего высшего» в нашей не постиндустриальной, а скорее «после индустриальной» стране.
Может быть, причина этого феномена скрыта в глубинах загадочной русской души?! Как заметили психологи одной крупной немецкой фирмы в описании портретов менеджеров разных национальностей: «Русские любят учиться». И тут же дали свои рекомендации: при поощрении русского персонала сэкономить на денежном вознаграждении или днях отдыха, а послать вместо этого на курсы повышения квалификации. На мой взгляд, здесь мы скорее имеем дело со стандартной стратегией русских — дать детям образование, чтобы вывести в люди. Но насколько эффективной оказывается такая индивидуальная попытка встроиться в «глобализированный мир» с полученным в ВУЗе символьным капиталом?..
Ведь недаром в разделе Послания о развитии образования подчеркивается, что образование должно быть не только доступным, но и качественным. Эксперты, комментирующие Послание, риторически спрашивают: «Но разве соответствуют этим целям как грибы появившиеся в последнее время филиалы и отделения коммерческих учебных заведений с оригинальными названиями?» Дело в том, что сложившая система дает «всеобщее высшее образованство», а никакое не образование, пригодное для карьеры иммигранта. Но эта система является ключевой в технологии «умиротворения» потенциально опасных социальных слоев российского общества — студенчества и преподавателей и предназначена для массового производства «стабильности» в стране.
Не стоит связывать бум вузовского образования исключительно с темой легальной покупки отсрочки от армии. Известно, что большую часть в образовательной «массовке» составляет женский пол. (Заметим в скобках, что получение высшего образования является также эффективной технологией «мягкого» социального контроля над рождаемостью. Поскольку позволяет надежно блокировать два пика фертильной активности (18-19 лет и 22-23 года), оставляя обществу лишь третий — 30-35 лет.)
Примерно с 2000 года резко возросло количество филиалов региональных университетов в районных центрах и малых городах. Преподавателями в этих «универах для бедных» стала местная безработная интеллигенция, а основным контингентом учащихся — слободская молодежь. Те потенциальные безработные, «которых уговорили, которые себя уверили в том, что диплом является ключом к успеху». Тем самым потенциальное давление на власть прямо сейчас было конвертировано в отложенное ожидание недалекого будущего. Впереди у всех молодых людей еще пять лет, чтобы успеть стать «маленьким Чубайсом» в своем регионе или эффективными менеджерами в мировом масштабе. Если у них получится.
Эта технология деполитизации пока показала свою тактическую успешность. Недаром даже проницательные эксперты, вторя британскому послу, называют в качестве одной из загадок российского общества пассивность студенчества: «На разных континентах, при разных конфессиях, при разных уровнях экономического развития, при разных политических устройствах студенты — наиболее активная часть общества. Дело в том, что наше студенчество вообще не участвует в общественной динамике в качестве активной силы».
Смысл этого временного ухода в частную жизнь, по откровенному признанию Глеба Павловского, состоит в том, что
человека, который занимается в основном самим собой и не выходит на политический рынок, в принципе, «можно считать несуществующим. Он может присоединиться к погрому, но вообще сам он безопасен». Однако эта безопасность, как и достигнутая «стабильность, носит сугубо временный характер. Уже сегодня отмечается, что проблема трудоустройства выпускников вузов так же остро стоит в стране целом, как и в конкретных регионах. На встречах губернаторов ряда областей, например Тамбовской, со студенчеством задавались крайне неприятные вопросы о перспективах трудоустройства и самой целесообразности массового выпуска юристов и прочих «финансистов-менеджеров широкого профиля».
Как отмечает Вячеслав Глазычев, начиная с 2005 г., скачком вырастет число молодых людей с вузовскими дипломами: «Несколько миллионов молодых людей, которые твердо убеждены в том, что начать взрослую жизнь можно с зарплаты порядка 500 долларов — и ни на копейку меньше. Очень хорошо, если таких рабочих мест в стране наскребется хотя бы двести тысяч. Еще тысяч пятьдесят найдут работу за рубежом. Что будет с остальными?» Существование этой проблемы признают даже штатные политтехнологи власти. Растущий слой новых разночинцев неизбежно будет искать способ пробить себе дорогу. Ситуация имитационного «всеобщего высшего» неизбежно заканчивается периодом штурма и натиска на политическую систему.
Скорее всего, разрушение пирамиды «образованцев», как системы «продажи мнимого образования», приведет не только к дефолту сложившейся образовательной, но и всей политической системы. По-видимому, армия рассерженных молодых людей сформируется уже во время второго президентского срока Путина. И от этой проблемы уже никак нельзя отмахнуться, ее просто невозможно будет отложить.
