«Мы закрыли последнюю серьезную проблему, связанную с территориальной целостностью России», — заявил российский президент Владимир Путин в марте прошлого года сразу после подведения предварительных итогов голосования по проекту Конституции Чечни. Спустя год с небольшим последняя страница в истории российского регионализма снова открылась. Президент Чечни, избранный с согласия и при полной поддержке Москвы, он же «экс-муфтий», получивший власть как представитель Российского государства, погиб в результате террористического акта. Сказать, что это убийство — знаковое, означает не сказать по сути ничего. Девятого мая в Грозном произошла не физическая гибель политика и администратора Ахмада Хаджи Кадырова, а гибель российской политики «чеченизации» (коренизации) власти и управления мятежной республикой.
В известном смысле российская политика в Чечне вернулась к нулевой отметке и, как бы цинично это не звучало, Россия сегодня имеет больше возможностей для политического маневра в самом проблемном из своих регионов. Взрывом на грозненском стадионе концепция «политического урегулирования» с использованием выборной процедуры, была в значительной степени дискредитирована и делегитимирована. По крайней мере, этот проект политического обустройства Чечни, вызывавший сомнения с самого начала, утратил свое монопольное положение. Теперь стал возможен некий тендер административно-политических проектов чеченского «замирения».
Еще месяц с небольшим назад при живом Кадырове, «нашем человеке» в Чечне, никто не брался всерьез рассуждать о возможностях введения прямого президентского правления или внесения в Основной закон Чечни содержательных поправок. Сегодня пришло время серьезного обсуждения различных моделей разрешения «чеченского вопроса». И чем быстрее эксперты придут к выводу, что необходимо преодоление интеллектуальной «чеченизации», тем лучше.
Сегодня для того, чтобы вести содержательный разговор о политическом дизайне Чечни следует, на наш взгляд, предпринять несколько несложных действий:
- отказ от априорных схем (в частности, мыслей о неизбежности и безальтернативности политического урегулирования в Чечне через процедуру выборов),
- отказ от оправдания любого шага российской власти на том лишь основании, что его инициатором выступает президент Путин,
- определение главных «вызовов» российской политике в Чечне,
- уяснение того, насколько «ответы» России адекватны «вызовам.
Напомним, что переходя от политики «мочить в сортире» к курсу на «чеченизацию» региональной власти, Кремль мотивировал свои действия необходимостью нормализации политической обстановки в мятежной республике. Но возросшее число терактов и их качественное улучшение (пример, массовое использование технологии террористов-смертников) ставит под сомнение стратегический выбор администрации президента. Этот выбор был сделан в декабре 2002 г. подписанием указа о проведении конституционного референдума в Чечне и, по сути, введением выборной процедуры в республике.
Вызывает сомнение и второй мотив выбора в пользу «демократизации» в самом проблемном субъекте РФ. Это — тезис о возвращении Чечни в единое российское правовое пространство. Однако, сомнения вызывает не сама необходимость такого возвращения. Не соглашаться же государству на легализацию неоабречества как формы социально-экономической и политической регуляции на одной из своих территорий. Тем паче, что такой опыт уже был, и ни к чему, кроме экспорта чеченского «наездничества» не привел. Таким образом, плохо не возвращение вчерашнего абрека к мирной жизни, а тот инструментарий, который для этой цели используется.
«Демократизация» в обществе с сильными кровнородственными традициями и отсутствием не просто демократической и либеральной (без кавычек) культуры, но и культуры государственной жизни вообще заканчивается только одним — использованием демократической процедуры и риторики для укоренения не правовой, а «понятийной» культуры. Собственно исходя из логики понятий, а не российских интересов, действовал покойный Кадыров, договариваясь о превращении вчерашних князей в трудящихся Востока (переход М.Хамбиева, Б.Айдамирова, переговоры с Р.Гелаевым и А.Масхадовым). То есть вместо формализации общественно-политической жизни в Чечне получили укрепление неформальных отношений. Вместо стабильности — рост терактов. Вместо опоры нашей политики — приватизацию региона кадыровским тейпом. Такова цена политики коренизации в Чечне.
Главная беда российской политики на кавказском направлении — не в плохом умении воевать, а в неумении правильно оценить поступающие «вызовы». Следовательно, в неумении выстраивать грамотную и адекватную управленческую схему. Сегодня в Чечне Россия стоит перед необходимостью как минимум снижения, а как максимум искоренения влияния традиционных неформальных институтов (тейпы, тухумы, вирды) на государственное устройство и общественно-политическую систему. Подчеркнем особо. Речь идет именно о влиянии на государственные институты, а не на брачные отношения и личную жизнь. То есть сегодняшняя проблема не в том, что государства в Чечне много, а в том, что его ничтожно мало.
Для низведения неформальных структур российская власть не может полагаться на представителей местного социума, которые даже при ежедневном общении с российским президентом и ежедневных же клятвах в верности его политике, останутся в одном социокультурном пространстве с организаторами «Норд-Оста» или тушинского взрыва. Ситуативная психология и верность принципу крови не дадут возможность лидеру (выдвиженцу) тейпа стать лидером государственного уровня.
В этом смысле действия любого генерала российской армии или ФСБ, порой также не чуждого «понятий», были бы по отношению именно к сепаратистам куда более строго формальными. Сама логика процесса заставляла бы так действовать «чужака». А Ахмад-Хаджи даже и на службе Москве не был для «той стороны» чужаком и уж тем паче предателем. Для ситуативных политиков, коими являются сепаратисты, он просто подчинялся силе Москвы и помогал Чечне, как мог. Помогал в меру своего понимания. Одни помогали в «Норд — Осте», а другие — в кремлевских кабинетах. Но и те, и другие были объединены одной традиционалистской этнополитической культурой, никак не вписывающейся в рамки формально-правовые.
Не осознав этого факта, и полагая, что оппоненты играют по формальным правилам или даже понимают их, Москва обречена не раз пережить дни победы как поражения. Оставив же Чечню в традиционалистском поле, Москва сама собственными силами ограничила управляемость этим регионом. Добавим сюда еще и тот факт, что правовые механизмы действия российской армии и внутренних войск в «мятежной республике» до сих пор не определены. Следовательно, сегодня в Чечне срочно необходим «чужак» или реальный «наш человек» в мятежной республике. Человек, свободный от тейповой зависимости и даже от религиозных предпочтений.
Напомним, что исламский «традиционалист» Кадыров боролся с защитниками салафийи (т.н. «ваххабитами»). «Чужак» и в том, и в другом случае будет иметь пространство для маневра. Таким образом, в посткадыровской Чечне сегодня необходим институт внешнего управления по причине полного банкротства прежнего менеджмента. Для этого потребуется создание нового политико-административного института — спецпредставителя президента РФ в Чеченской республике с весьма широкими полномочиями и высокой степенью политической ответственности.
Эффективное управления Чечней потребует собрать воедино распыленную власть. Власть, разделенную между региональной администрацией, федеральными ведомствами, силовиками и неформальными структурами. Ключ к решению чеченской проблемы — в умении разрешать ее комплексно, сочетая военные и социально-экономические подходы. Но разрешать эту сложную проблему следует из одного, а не из многих центров, не устающих соперничать друг с другом. Если же цель российской политики — не следование абстрактным схемам, а создание эффективной системы власти в Чечне, то представляется очевидным, что сегодня возглавлять Чечню не может этнический чеченец. Будучи представителем своего тейпа, он неизбежно окажется проводником узкородственных интересов и, являясь представителем российской власти, вольно или невольно будет настраивать против нее другие тейпы.
Отсюда, с нашей точки зрения, и юридическая сомнительность установления в Чечне режима президентской республики во главе с этническим чеченцем. Но следует подчеркнуть, что во главе мятежной республики не может стоять и представитель силовых структур. Не может хотя бы потому, что главной задачей этих структур является не управление, а подавление терроризма и вооруженного сепаратизма. По этой причине человек в погонах будет (и не в силу собственной испорченности, а по объективным психологическим и политическим обстоятельствам) склонен к упрощенным и однозначным решениям.
Силовик — не лучшая кандидатура еще и потому, что сегодня налицо конкуренция между силовыми ведомствами: МВД, ФСБ и Минобороны. Оценка данного явления — отдельная серьезная тема. Конкуренция эта серьезно мешает делу урегулирования «чеченской проблемы». Очевидно, что ее следует минимизировать. Но в сегодняшних условиях — это объективная реальность, а следовательно, думая об оптимизации управления Чечней, нельзя допускать одностороннее «засилье» во власти и управлении выходцев из той или иной спецслужбы.
Во главе Чечни должен стоять ответственный политик, облеченный реальным доверием президента и государственных структур и наделенный реальными полномочиями, контролирующий финансовые потоки, поступающие на восстановление республики, координирующий действия силовых структур и занятый организацией эффективного местного самоуправления и привлечением к нему чеченского населения. Спецпредставитель должен сконцентрировать в своих руках функции всех федеральных ведомств, относящихся к Чечне. По сути, этот политик должен играть роль наместника федерального центра в мятежной республике. Чечня, действительно особый регион России, а, следовательно, и модели управления им будут отличаться от общепринятых в других республиках, краях и областях.
Но конечная цель всех особых методов и приемов управления Чечней не в том, чтобы законсервировать ее особый статус, а в том, чтобы привести ее, наконец, в рамки российского государственного права. Как справедливо отмечал в начале XX столетия российский наместник на Кавказе князь И.И.Воронцов-Дашков, «Общественная жизнь [на Кавказе] имеет своеобразные черты и не может не создавать совершенно особых задач по управлению, отличающихся от общих норм управления Империею. Эти местные особенности жизни нельзя игнорировать, насильно подгоняя их под общеимперские рамки, но необходимо их использовать, организуя в направлении, отвечающем целям единства государства».
Пост спецпредставителя можно будет юридически оформить как пост особого полномочного представителя по Чечне. Напомним, что ст. 83, п. «К» российской Конституции вводит понятие полномочного представителя, но не разъясняет его функции и географию его деятельности. Таким образом, пост спецпредставителя (иначе говоря, полпреда) по Чечне не будет иметь неконституционного характера. Но главное — не юридические тонкости вопроса, а фактическое наполнение деятельности «наместника». Президентский назначенец должен иметь реальный управленческий функционал и распоряжение финансовыми средствами, а не работать сборщиком информации и организатором соцопросов на манер имеющихся полпредов в семи федеральных округах.
Но возникает проблема, как соотнести институт «наместничества» в Чечне с существующей de facto и de jure республиканской Конституцией и постом чеченского президента. Очевидно, что введение режима ЧП и простая отмена «демократической» процедуры будут негативно восприняты нашими европейскими партнерами. Нравится нам это или нет, но с европейской (равно как и с американской) реакцией нельзя не считаться. И здесь заключается еще одна фундаментальная слабость российской политики (внешней и внутренней) — неумение говорить с заграницей на либерально-демократическом языке.
Оформление нового политического дизайна в Чечне возможно и с использованием словаря столь чуждого российским силовикам. Нынешний Основной закон в Чечне имеет много изъянов и противоречий федеральному законодательству (Конституция РФ, Закон о гражданстве) Чего стоят такие юридические перлы как «граждане Чечни», «суверенитет» республики «как неотъемлемое качественное состояние». Эти противоречия могут быть использованы для внесения иска в Конституционный суд РФ на предмет соответствия Основного Закона Чечни российской Конституции. При принятии решения о несоответствии Конституции Чечни российскому Основному Закону возможно ее исправление.
Поскольку полное элиминирование выборной процедуры из политической жизни Чечни сложно, необходима ее трансформация. Чечня превращается в парламентскую республику (в которой можно и должно предусмотреть ежегодную ротацию спикера дабы не дать сформироваться альтернативному центру власти). Искать партии в Чечне — дело неблагодарное. Республиканской парламент станет местом согласования интересов различных тейпов. Арбитром в их спорах сможет выступать президентский спецпредставитель.
К функциям спецпредставителя, таким образом, добавиться роль медиатора между различными группами чеченцев, представленных в парламенте. Но главное — то, что «судить» чеченских делегатов и разводить их по углам политического ринга будут по российским, а не родовым правилам на российских условиях (а не под диктовку тейпа Беной). Таким образом, региональной элите будет прививаться вкус к государственной жизни. И самое главное, для этого не требуется прибегать к «чрезвычайщине». Все возможно и при помощи демократической (на сей раз без всяких кавычек) процедуры.
