«Есть у революции начало — нет у революции конца!»… Расхожая фраза вполне подходит и к грузинской «революции роз». Молодой, полный сил и энергии лидер Грузии решительно и последовательно выполняет данные им народу обещания объединить и воссоздать «великую Грузию», намереваясь войти в отечественную историю новым Давидом Строителем. В лице Михаила Саакашвили постсоветский мир получил не просто яркого политика, но политика, у которого (по крайней мере на сегодня) слова не расходятся с делами и пиар является не самоцелью, а лишь средством для «делания» реальной политики, и пример которого лишний раз убеждает, что главный ресурс политика — его политическая воля, способная даже при остром дефиците материальных ресурсов творить чудеса. Под натиском грузинских революционеров «с железными руками в бархатных перчатках» и «длинной волей» пали уже два политических долгожителя Грузии.
Причем аджарский успех представляется даже более значительным, чем свержение Шеварнадзе, поскольку Саакашвили пришлось в данном случае выдержать непростой геополитический экзамен.
Нетривиальность аджарской ситуации заключается в том, что Аджария является субъектом не только грузинского, но и международного права. Карский договор 1921 г. недвусмысленно закрепляет особый автономный статус республики, внешними гарантами которого выступают Россия и Турция.
Новое грузинское руководство сумело обойти данную правовую коллизию, склонив на свою сторону обоих гарантов. С устранением клана Абашидзе от власти можно говорить о политической смерти данного договора — и Россия, и Турция своими действиями во время аджарского кризиса де-факто это подтвердили.
Еще 22 марта посетивший Тбилиси с официальным визитом личный представитель премьер-министра Турции Яшар Якыш назвал «излишними разговоры о возможном применении Турцией военной силы в Аджарии и о задействовании Карского договора».
Кремль также нельзя упрекнуть в том, что он не сделал все от него зависящее, чтобы обеспечить максимально благоприятные внешние условия для упрочения власти Саакашвили и реализации его реваншистских планов. 5 мая Игорь Иванов продолжил начатую в ноябре так называемую посредническую миссию между «младогрузинами» и их противниками, в очередной раз разыграв с Саакашвили на пару мелодраму по известному сценарию игры в «злого и доброго следователя», где уже Абашидзе сменил Шеварнадзе в роли раскаявшегося «тирана», осознавшего свою «обреченность» и добровольно отказавшегося от власти.
Прокремлевские СМИ и эксперты поспешили назвать разрешение аджарского кризиса новым успехом российской внешней политики. Дескать, Аджарию и Грузию удалось спасти от кровопролития. И это чудесным образом будет способствовать миру и стабильности в Грузии и на Кавказе в целом. При этом вопрос о том, кто на самом деле является дестабилизатором кавказской ситуации и от кого исходит реальная угроза большого кровопролития в регионе ввиду неизбежности выхода Саакашвили на решение абхазской и юго-осетинской проблем, разумеется, замалчивается.
Также указывается на то, что режим Абашидзе прогнил и его дни были сочтены (хотя еще в конце прошлого года утверждалось прямо противоположное), что революционная ситуация в Аджарии созрела и перезрела (и это в самом благополучном из грузинских регионов), а массы ждут не дождутся свержения «тирана» (при том, что этот самый «тиран» вооружил свой народ, небезосновательно надеясь на его поддержку). Мирная сдача Аджарии обосновывается отсутствием у Абашидзе ресурсов для сопротивления. Однако данный аргумент представляется не очень убедительным. Ресурсы у Абашидзе в сравнении с тем же Шеварнадзе были немалые: не только отлично экипированные подразделения сил безопасности, на вооружении которых имелась даже бронетехника, но и население внутренних районов республики, выставивших в поддержку аджарского главы многие отряды вооруженных ополченцев (оппозиция Абашидзе, как известно, опиралась и рекрутировалась в основном из жителей Батуми).
При таком неоднозначном раскладе именно позиция Москвы становилась ключевой — и Кремлю достаточно было лишь твердо заявить о гарантиях безопасности Абашидзе, чтобы основательно остудить пыл «горячих парней» из Тбилиси. Но этого не произошло… Москва отказалась дать такие гарантии и убедила Абашидзе, как в свое время Шеварнадзе, в бессмысленности и опасности противостояния революционному напору «младогрузин». Ведь начавшийся кровопролитный конфликт и ввод Тбилиси своих войск в Аджарию потребовали бы вмешательства стран-гарантов и вынудили бы Москву отреагировать на грубое нарушение условий Карского договора, формальную приверженность которому Москва продолжала все это время декларировать, но от выполнения которого на деле, как показала миссия Иванова, она старалась всячески уклониться.
Аджарские события с новой силой заострили вопрос об адекватности российской внешней политики на постсоветском пространстве. И если сдачу Шеварнадзе еще можно было объяснить сложной историей отношений «седого лиса» с Москвой и возможностью торга с Вашингтоном за его «шкуру», то в случае с Абашидзе ситуация качественно иная. Абашидзе был одним из немногих остающихся еще у России союзников, связанных с Москвой многими прочными связями — как экономическими и финансовыми, так и военно-политическими.
Согласно известному тезису российской дипломатии, старательно тиражируемому пулом околокремлевских экспертов, — российским интересам на Кавказе (как, впрочем, и на всем постсоветском пространстве) отвечает сохранение стабильности. Причем, как выясняется, «стабильности» — безотносительно к ее политическому и военно-политическому содержанию. Такая стабильность априори понимается как некая недифференцируемая, абсолютная величина, некая «вещь в себе и для себя», неважно кем поддерживаемая и чьи интересы обеспечивающая. Не удивительно, что слишком самостоятельная и пророссийски ориентированная Аджария оказалась лишней в выстраиваемой в Грузии и регионе новой конфигурации стабильности.
Однако в новом грузинском порядке лишними оказываются и другие отпавшие от Тбилиси автономии — Абхазия и Южная Осетия, с чьим реальным статусом независимых государств Тбилиси никак не может согласиться. Несомненно, что легкий успех в Аджарии лишь разожжет аппетит Саакашвили и тот постарается перенести аджарский опыт умиротворения на эти отпавшие пророссийски ориентированные регионы. При этом вдохновившись союзническим отношением Москвы, Саакашвили получил моральное право рассчитывать на нейтралитет Москвы и в этих значительно более сложных для него регионах, где население, в отличие от Аджарии, решительно не желает идентифицировать себя с остальной Грузией и признавать суверенитет Тбилиси. Во всяком случае у Саакашвили уже есть основание надеяться, что Москву можно в очередной раз припугнуть угрозой большой войны на Кавказе уже непосредственно на южных российских границах — и той не останется ничего иного, как вывезти в Россию вслед за аджарским лидером абхазское и юго-осетинское руководство.
Более того, создав аджарский прецедент, Москва рискует запустить процесс обрушения «домино» в отношении всего Закавказья. На очереди не только Абхазия и Южная Осетия. Под угрозой оказывается существование пророссийской Армении, которая с переходом Батуми под контроль Тбилиси оказывается в полном окружении режимов, ориентированных на США.
Проецируя аджарскую ситуацию на постсоветское пространство в целом, можно говорить о новом явлении: Москва, приступившая к эвакуации своих союзников, уже непосредственно помогает Вашингтону обустраивать на его лад ближние к России территории. Мы пока не знаем, за кем в следующий раз прилетит самолет Иванова. Но вполне вероятно, что не все из числящихся на сегодня в российских союзниках смогут рассчитывать на особое расположение Москвы и бесплатный чартер в Россию.
Оправдать подобную политику Москвы в стратегическом отношении могла бы только высокая разменная цена допускаемых ею военно-политических и геополитических уступок.
Обеспечивая чужую игру в Аджарии, Кремль мог хотя бы заручиться гарантиями безопасности для Абхазии и Южной Осетии и потребовать признания и правового закрепления их нового статуса. К тому же, старую систему международного права беспощадно правит сама жизнь, и коррозию ее лишний раз подчеркнула коллизия вокруг Карского договора. Пример прагматического отношения к праву подает сам Тбилиси, называющий мертвым Карский договор, но апеллирующий к советскому правовому наследию для обоснования своих претензий на Абхазию и Южную Осетию. Однако не очень ясно, что за дивиденды получил Кремль за свои «прагматичные» уступки если не от Вашингтона, то хотя бы от Тбилиси. И сдается, что в очередной раз пресловутый «прагматизм» власти был использован как ширма для геополитического «идеализма», и нам еще долго будут аукаться славные традиции горбачевско-шеварнадзевской школы ведения международных дел.
