Предуведомление.
Для высоколобых, яйцеголовых и просто далеких от честного приблатненного народа персонажей, и особливо для дам, вынужден до старта пояснить, что сека — это популярная среди обыденного населения карточная игра. Примитивная до идиотизма и скорострельная, как пистолет-автомат Стечкина. Но если ставки в ней делаются небольшие, а в нашей истории они были по пятачку, в советском тогдашнем измерении, то играть в нее можно невыносимо долго.
Вам же знакома эта бестолковая и вредная для размышления теория случайных чисел!? Вот и я о том.
В Чечено-Ингушском университете имени Льва Толстого… Почему именно Толстого? Видимо, для раздувания щек в гуманитарном направлении. Не Ермоловым же именовать. Взорвут тут же к едрене фене. Хотя не факт, что по безнадежно испорченной репутации чеченского племени Толстой нанес меньше гуманитарных ударов ниже пояса, нежели Ермолов нанес потерь в поголовном исчислении… Так вот, в университете как, впрочем, и в других учебных заведениях беззаботного тогда города Грозного, имеющих в наличии немалую толику прогульщиков и анашистов, сека была в большом фаворе. Прогульщики с ее помощью азартно и без душевных угрызений прогуливали то, что хотели прогулять, а анашисты разнообразили секой галлюциногенный спектр травяных переживаний и пытались разжиться денежкой на сверхнормативную порцайку.
Что случалось. Но не часто.
И еще одним важным качеством выделялась эта народная игра. Опять же, в силу ее предельного примитивизма в нее практически невозможно было жульничать. Отдельные бойцы пытались, но без особого успеха. Тем самым сека обретала оттенок чуть ли не некоего бескомпромиссного, по-рыцарски благородного поединка. Побеждал тот, за кем стояла удача. А проще — тот, кому пёрло. В смысле — везло.
Про секу существует множество поучительных, веселых и трагических историй. Кто в нее барышню любимую проиграл, кто убийство участкового, а некто (самая страшная рассказка) лишился мужских достоинств. Другой, напротив, будто бы выиграл 83 тысячи рублей и новую «шестерку», или пятнадцатилетнюю красавицу из Новых Атагов, но его убили братья проигранной. После того.
И исключительной популярностью пользовалась история про заговоренный пророком Магометом перстень в 17 с половиной, 180 или 1200 карат (на усмотрение рассказчика), с которым ты выигрывал всё в радиусе трёх километров, но когда возвращался домой — находил одни трупы. Дальше — сумасшествие и покража кольца в психушке, и все по новой.
Меня всегда смущала в этих историях дешевая патетика и бесталанное вранье. Ладно — красавица. Может, оно ей и на руку было. Ладно — пророк Магомет. Эти свидетелей не оставляют. Но участковый! Да кому он задаром нужен?! А лишение гениталий? Обрезание — ещё куда ни шло, а это-то к чему? От зависти? Обыкновенный фашизм?
Нет, ребята, все это дешевый провинциальный фольклор, не более. А сека — просто, ну очень азартная игра. Что тоже немало.
Поэтому я вам расскажу историю сугубо правдивую. Близкую к чистопородной документалистике и жанру беспристрастного репортажа. Поскольку участвовал в ней самолично. В здравом уме и твердой памяти. Чего и вам желаю.
1.
После экзамена по историческому материализму, который сдавало национальное отделение филологического факультета (чечены и ингуши) и спортфак, Магомета Туриева к чертям собачьим сняли с заведования клубом.
И какая же тут причинно-следственная связь, удивитесь вы? А очень даже непосредственная и, больше того, вполне предсказуемая. Экзамен у третьего курса, должен был принимать родной магометовский дядя, почтенный доцент почетной кафедры марксизма-ленинизма. А на Магу возлагалась ответственная организационная функция, собрать за сдачу экзамена по 10 рублей с неблатных, бестолковых и нерадивых. Коих набиралось худо-бедно что-то около 120 голов. Подбиваем бабки, выводим сухой остаток и без особого напряжения чухаем, что Султан Ибрагимович, который доцент и дядя, мылил свою ухватистую ингушскую лапу на штукарь рублей как минимум. Отскребы от штукаря, заметим, перспективно сливались в карман Туриева-младшего.
Но Мага, по причине своего раздолбайства в виде избыточного полового влечения к Люське Коробейниковой, семейный бизнес похерил на корню.
Мы-то все понимали, что у Люська полна запазуха козырных тузов, против которых крыть нечем. Тут тебе и ноги иксом, и помада цвета «пожар в джунглях», и треск стоит от обтяжного натяга мини-юбки, так что искры из-под копыт. Копыта, заметим, обуты в босондыли (босоножки), из прозрачного полистенита, с десятисантиметровыми шпильками, имеющиеся в республике всего в двух комплектах. Второй у Луизки Бердукаевой, диктора с ТВ.
Я бы тоже, положа руку на сердце и еще кой-куда, забил бы болт на все про все, от неба до папы с мамой за возможность этот самый мини-треск довести до макси-хлюпа где-нибудь на куче пыльных флагов в подсобке университетского клуба. Есть подозрение, что все оно у Люськи с Магометом там и происходило. Мы понимали, отчего нашему дружбану своротило башню. И даже кое-кто ему завидовал. Чего уж тут, были и такие среди нас, фамилии опустим. На чужой каравай член не поднимай — гласит народная мудрость.
Завидовали, кстати, зря. Поскольку Люська, поклон ей сердечный, по самую мини-юбку была добрейшей души бабца. Угости ее с открытым забралом, без западло, бутылочкой-другой доброго винца (типа «Наурское» полусладкое), сигареток ментоловых забугорных не пожалей и вперед, на мины. Делов-то по-мальчугански на три минуты. Правда, с опаской на трипперок с мандавохами. Тут уж самому выбирать, либо овчинка, либо выделка.
Но у Магомета случилась дикая и безрассудная горская страсть. Забылся парень, потерял субординацию по жизни между двух иксовых ног. А добрый дядя Султан остался без бабла. Тот самый, между нами, дядя, который в свое время зарядил университетский партком поручить руководство клубом примерному комсомольцу, отличнику учебы, тов. Туриеву М. А.
Так с добрыми дядями не поступают. А если поступают, то дяди сердятся и одним легким пинком отправляют племянника в хлам. Чтоб неповадно. Полоскай там, там на клубных задворках, хоть весь филфак с первого по выпускной, хоть всех Коробейниковых хором. Но дело разумей! Ты ж в авторитет поставлен. И немалый. Ведь директор клуба, это что? Да это такие вливания по жизни — сон в летнюю ночь. Онассис отдыхает, на пару с Биллом Гейтсом. Который в те времена, впрочем, еще в памперсах кувыркался. Или уже нет? И были ли памперсы? Не важно…
Во-первых, клуб — это шоппинг. Туда стекалась вся продвинутая фарцовка: и с Нефтяного института, и с микрорайоновского корпуса, и даже с совминовских складов. А это значит, что джинсы из свежепривезенной партии ты выбираешь не двадцать восьмой в очереди, а первый. И платишь не 230 рубликов, а 180.
Во-вторых, клуб — это дискотеки, КВН и СТЭМ. Твой зал, твоя аппаратура, твои пригласительные. Это почет, дружба и уважение «золотой» грозненской молодежи и просто ИМЯ. Имя, которое в городе знает каждый тусовочный. И произносит с уважением, а то и с придыханием.
И много еще чего вкусного по жизни имел Мага от своего завклубства за обшарпанной дверью со скромной застекленной табличкой. Такого он имел, что только грезилось ночами прыщавым подросткам с Нефтянки, Катаямы и 5-го молсовхоза. У коих воображение имелось выше среднего.
Так было еще 20 июня, за день до злополучного экзамена. 23-го же числа табличка осталась, как была, а вот трафаретка на ней с магиной фамилией была уже упразднена. Дядя Султан Ибрагимович упразднял родственную фамилию самолично, не преминув на трафаретку плюнуть и сказать соответствующую случаю народную мудрость, малость правда ее переврав, с русским языком у дяди случались нестыковки — «Плюнешь в колодец, будешь семь верст кисель хлебать. Кисель, это в лучшем случае. А так — дерьмо».
На сдачу дел Магомету дали неделю. После чего комиссия из председателя комитета ВЛКСМ Лемы Касаева, двух профкомовских тетенек, основная функция которых состояла в дублировании Лемы на русский язык, и возглавляемая проректором по хоз. части, как не странно, тоже магиным дядей, но двоюродным, должна была принять по описи клубное имущество.
То есть Магомету, по сути, нужно было за неполную неделю, с понедельника по пятницу, списать, сактировать и продать то, что он еще не успел списать, сактировать и продать за время своей беспорочной службы.
Задача предстояла архисложная, поскольку большинство предметов клубного оборудования и инвентаря (опись из 386 пунктов на 55 страницах), еще имевшегося в наличии, либо находились в крайне ветхом состоянии, либо были покалечены в процессе безжалостной эксплуатации, либо вообще являли собой нечто настолько невразумительное, что назначение этого нечто установить не представлялось возможным. В общем, большая часть имеющегося в клубе хлама якобы культурного назначения, в реализацию не годилась. На что мы рассудили, что оно может и к лучшему — хоть что-то же сдавать комиссии надо! Так, например, имелся монументальный портрет коммунистической триады — Маркс, Энгельс, Ленин, писанный маслом на холсте (7м Х 3,5 м) с двумя деревянными ручками по бокам для праздничной носки в дни демонстраций и митингов. Но агитационный холст так вонял мочой, что предъявлять его для продажи не представлялось возможным. На демонстрации поносить, оно еще куда не шло, все-таки свежий воздух, все выпимши. И не разберешь, почему пованивает и откуда. Мало ли откуда чем смердит в день Октябрьской революции. А если солидарность трудящихся?! То-то и оно!
Вонял же транспарант отнюдь не из-за диссидентских происков. Просто во время затянувшихся ночных посиделок клубным посидельщикам приходилось шифроваться — скрипучи и гулки полуночные паркеты, акустика сталинского расклада. А до сортира метров пятьдесят, да на цыпочках. А у сторожа, что в будочке на первом этаже, бессонница образца 37-го года под известную формулировку «58/8 + 10 по рогам» с последующей реабилитацией имени ХХ партсъезда. А посиживали ночные посидельцы со «Столовым», сухим винцом, от которого вяжет небо, краснеют уши, а ноги становятся пластилиновыми. Ну и как тут добредать в кромешной темноте 50 метров по визгливому паркету, чтобы отлить?! А транспарант вот он, рядышком, на сцене.
Вот и вся печальная разгадка вонизма марксизма-ленинизма и его рыночной несостоятельности.
Но кое-что скинуть с тонущего корабля Маге все же удалось.
2.
Когда мы с Сашиком Геворкяном и Саварбеком Цултыговым выкурили по заряженной пахитоске ардонского пробива, дождались гонца с домашней «Изабеллой» от тети Глаши с Бароновки, и сели побаловаться для разминки в секу, так, по копеечке, для настроения, наш опальный приятель, в разоренном кабинете которого мы и расположились, как раз и занимался одной из заключительных торговых операций.
В эту ходку он повез на торги пурпурный велюровый занавес со сцены большого актового зала. Занавесом заинтересовался известный на всю республику подпольный джинсошвей Артурка Гардиян из поселка Мичурина. С утра Магомет отлавливал водилу университетского грузовика, который неделю как числился в ремонте на предмет замены вышедших из ГОСТа фрагментов древесины бортов. Происходила эта замена на маршруте Чернореченская плодоовощебаза № 2 — Ассиновский консервный завод. На пункте первом списывалась под червячный жор черешня, завозимая безмятежными тружениками из совхозов Надтеречного и Наурского районов, а во втором пункте в три смены закатывали литровобаночные компоты сиропной консистенции задорные станичницы в клеенчатых фартуках поверх полотнянных, домашнего покроя, просторных халатах на голое тело. Жарко ведь — июнь, конвейер. Да и водилам в настроение, есть на что поподглядывать, а то и ухватить. С повизгиваньем и нецензурными частушками готовая продукция скрупулезно паковалась в ящики со стружкой и отбывала в аэропорт ДОСААФ «Ханкалинский», откуда убывала вахтовой авиацией «Сургутнефтегаза» в заполярные города, включая многострадальный Магадан и засекреченный Северодвинск. Где в ангарах на режимных территориях РВСН (ракетных войск стратегического назначения) черешневый компот, пардон, сироп, стоимостью 57 копеек банколитр, солдатики с подмороженными носами разводили в пропорции раз на раз с одним литром питьевого спирта, стоимостью 5 рублей 12 копеек и одним литром воды питьевой из крана стоимостью хрен рублей и шиш копеек. В результате чудесным образом образовывалось 12 бутылок ликера «Черешневый» по отпускной цене 2 рубля 52 копейки каждая и бившего по мозгам, что твой отбойный молоток. Ягода, изымавшаяся из компота, выкупалась старшинами тамошних воинских частей в состав витаминного северного доп.пайка по цене 2 рублей за килограмм.
Необходимо заметить, что товарищи, управлявшие этим несложным и полезным делом, были гражданами щепетильными и жабой не придушенными. Посему деньги за компот перечислялись на соответствующие счета в день его изготовления и станичницы Ассиновского консервного завода получали прогрессивки и премии за молниеносную реализацию продукции.
Университетский же водила Юсуп, по кличке Альмаматер, был в этой схеме элементом случайным. Поскольку координаторы проекта «Кавказ — Заполярье» чеченов в производственную цепочку принципиально не допускали. Знали (проверено жизнью): где появляется чечен, начинается тотальная покража, безобразие и развал производства. Так что попадание Альмаматера в производственный процесс можно списать только на нехватку транспорта — урожай черешни в том году случился отменный. Как, впрочем, случалось каждый второй год. Такая у северокавказской природы диалектика, плюнь — растет…
Но Мага дезертира отловил на раз. Поскольку старший магометов брат, Эдисултан, работал в системе ГАИ, а именно заведовал столовой в грозненском полку ППС. При поимке и депортации по месту основной работы, Юсуп попытался оказать гаишникам сопротивление в виде взятки в размере пятнадцати рублей в момент разгрузки нелегальной черешни на продскладе вышеупомянутой столовой. Деньги оскорбительным жестом были засунуты Альмаматеру за шиворот, на что он ответил фразой, если и не ставшей впоследствии крылатой, то прозвучавшей красиво.
- Мамой клянусь! За каждую единицу утраченных плодов персонально ответите перед аллахом.
На что услышал от циничного и, по всей видимости, атеистически настроенного Эдисултана, который лично участвовал в операции экспроприации, достойную отповедь.
- Пускай сначала твоя мама объяснит аллаху, как она умудрилась вырастить такое бессовестное и лживое животное и не занесла его при этом в «Красную книгу».
Про «Красную книгу» прозвучало почему-то особенно оскорбительно. Туда же все-таки вымирающих зверей заносят. Получилось вроде как смертельный намек.
Как бы там не было, мятежный Юсуп был этапирован прямо в университетский двор, где его уже поджидала наша компания с занавесом наготове. Занавес был погружен и Мага повез его на торги, а мы с Сашиком Геворкяном и Саварбеком Цултыговым поднялись в клуб, чтобы выкурить по пахитоске ардонского пробива и дождаться гонца с … Ага! Приехали. Бери мочало, мотай сначала. Вот какие случаются запутанные повествования!
3.
Итак, сидим. Заходит Мага. Озабоченный. Но нагрудный карман рубашки заметно припухший и подмышкой блок «Мальборо». Что нельзя не отметить как добрый знак.
— Заключительный аккорд! — Загадочно произносит он и звонит по телефону. — Это я, Шибз, Туриев. Твое последнее слово. — По лицу Маги сразу стало видно, что неведомый нам Шибз произносит уже известное, но отнюдь не самое удовлетворительное из последних слов. — Да кто увидит этот гребаный инвентарный номер?! Он же на спине. Да, и на футляре! На спине зарихтуешь, на футляре наклеишь переводилку. Я тебе сам дам, гэдээровскую, с теткой в купальнике. Мама будет ругаться?! Тогда Винни-Пуха с ослом. Да к нему ни одна собака в жизни пальцем не дотронулась. Да не к Винни-Пуху, дебил. Короче, мое последнее слово — полтинник. Я сказал — полтинник. И моя доставка! Шибз, не выводи мое терпенье из меня. Что? Тогда я засуну его тебе в задницу. — Мага грохнул трубку на рычаг. — Или твоей маме. Придурок! — И добавил совсем уж загадочное, вытирая испарину со лба. — Трахтенберг.
Я слышал много загадочных текстов в своей жизни. Так или иначе их можно было трактовать. Хотя бы приблизительно. Но тут я растерялся.
- Ладно, проехали! — продолжил Мага уже без какой-либо эмоциональной окраски, а в неком рассудительном, даже философическом режиме.
- Хитрая армянская задница! — Сказал он. — Хитрая, расчетливая, жадная армянская задница. — Продолжил он неторопливо и обстоятельно, и налил себе стакан «Изабеллы». Жадно, в один глоток выпил и принялся потрошить сигаретный блок.
Сашик Геворкян, выслушав столь обидные, согласитесь, для каждого добропорядочного армянина, речи, начал бледнеть и подкручивать подрагивающими пальцами кончики своих усов. Направление подкрутки — вверх. Что это означает? Да, гнев. Гнев на национальной почве, в результате которого на свет Божий может появиться заточенная отвертка, которая у Сашика завсегда заправлена в петельку под пиджаком. Так, на всякий случай. На такой как этот, к примеру.
А вот с усами Сашика история отдельная и поучительная.
4.
Предыдущим летом, на сборе винограда, который назывался в учебных заведениях Грозного «третий трудовой семестр», Геворкяша, большой удалец по женской части (отсюда и усы, и залихватский чуб), затеял рискованный во всех отношениях сельхоз роман с барышней Лаурой.
Да, да, нечего хихикать, барышня всерьез звалась Лаурой. Так и в паспорте была прописана. Фамилию же ее мы утаим. Была она в то время старшекурсницей биохимфака, а по национальности, по тому же паспорту, значилась таткой. То есть горской еврейкой. Почему татов называют татами, а в придачу горскими евреями, останется для меня, видимо, тайной на все времена. Пытался я разнюхать — что и как в этом вопросе, все покрыто беспробудным мраком, сиречь неясным словоблудием.
Кто-нибудь видел в горах евреев? Не в турпоходе, не на шашлычной прогулке, не на сборе ранней черемши, а в оседлом, бытующем виде? Сильно сомневаюсь. Напротив, таты, или, если вам больше нравится, горские евреи в большом количестве проживали в моем ныне не существующем родном городе. Пока поголовно не отвалили в обетованные земли, впервые увидев по ТВ Джохара Дудаева. Но многие отвалили раньше, не дожидаясь показа. Чутье у них — будь здоров.
Со многими татами я дружил. Что меня больше всего удивляло в их многочисленных голосистых семействах, так это маниакальное стремление кормить русских подростков. Хотя я и так неплохо питался по тем застойным временам. Среди прочих национальных особенностей они, как и многие другие кавказские народы, придавали первостепенное значение фактору дозамужней целомудренности своих девиц. Дело иной раз доходило до гинекологических скандалов. Которые конспиративно разрешались поездкой в Орджоникидзе, к известному специалисту по кройке и шитью, для проведения реставрационных работ. Поэтому, когда Сашик под сенью виноградных лоз станицы Наурской добрался до НЗ (неприкосновенный запас) Лауры, он встал, выражаясь романтически, над пропастью во ржи. Что в переводе на бытовой язык означает в перспективе кастрацию.
Я не шучу.
Стерилизационно-опасная связь продолжилась и в Грозном, по возвращении с виноградных сельхоззаготовок. Здесь, правда, Сашику с Лаурой пришлось многократно усилить тайные хитрости по сокрытии блуда. После дискомфортных использований чердаков, кустов на Первомайской аллее, скамеек сквера при заводе «Красный молот», а также подтрибунных помещений стадиона «Динамо», где в самый решительный момент непременно появлялись или подростки, или бродячее собачье, или безобидный пролетарий, алчущий в покое выпить вина типа «Яблочное крепкое», Сашик стал практиковать один из самых древних, дерзких и декамеронистых методов коварных совратителей.
Вы верно угадали — он затеял лазить в окошко.
К тому времени большая часть лауриного семейства уже прочно окопалась на каком-то там берегу реки Иордан и занялась почтенным гешефтом. А именно — снабжением оставшейся в неволе родни товарами повседневного спроса, отсутствующими в советской торговле. Перечень этих товаров приводить не будем, это как десять списков кораблей у Гомера. Товары эти реализовывались на толкучках и, через знакомых продавщиц, в комиссионках. А выручка, уже в виде семейного антиквариата, с очередными обретающими родину счастливцами, уезжала в Израиль. Растворяясь по дороге в Вене и в терминалах итальянских аэропортов.
В результате этого еврейского жизневращения, на момент преступной связи с лицом армянской национальности,
(… с усами винтом и влажным кудрявым чубом, падающим на мерцающий похотью правый глаз. И с металлическим зубом в ночи. Сверкающим еще пуще. Как левый глаз, что чубом не прикрыт. И сначала скрип окна, от которого сжимаются девичьи коленки. И следом искрометный «вжик» молнии на джинсах. От которого коленки, наоборот, раздвигаются…)
Лаура, совсем как Красная Шапочка, оставалась на попечении бабули. Которая, в отличие от Серого Волка, была глуха и подслеповата. Правда, избыточных размеров уши, нос и пара-тройка зубов имелись.
И еще бабушка обожала дефицитный тазепам. Грызла его, как леденцы.
И вот однажды!..
И вот в одну тревожную осеннюю ночь, когда ненастье способствовало сокрытию блуда как никогда, Сашик проник сквозь заветное окошко в опочивальню Лауры и стал нашаривать в кромешной тьме закипающее в нетерпении раскаленное татское лоно. Поскольку Сашик был в легком подпитии, поиски несколько затянулись. Несмотря на призывные лаурины попискиванья и пошкребыванья.
И тут, уважаемые, как и положено в полновесной романтической рассказке, грянул гром.
Натурально. Во дворе, как я уже упоминал, неистовствовало. Осень, знаете ли, атмосферные фронты всякие шлындрают. После грома, от которого подмокшая Лаура подмокла окончательно, над городом полыхнула молния. И комната на секунду-другую осветилась мертвым флюорисцентом, и … Сашик потом признавался, что если бы он был трезвый, он бы от ужаса или заматерился, или хотя бы сотворил молитву с крестным знамением. А так он только звучно пустил злого духа. (Представляете смятение Лауры?! Гром, молния и в довесок такое!) И на него, вроде как из зеркала, высветилось его отражение. Но в сильно искаженном виде. Вместо буйных кудрей он увидел гладкие длинные волосы с пробором. Глаза, глядевшие на него, были не пьяненькие и маслянистые, а выпученные и с выражением шизофренического любопытства, как у какой-нибудь диковинной жабы, посаженной в стеклянную банку с толстыми стенками. И самое главное, что неприятно поразило развратника Геворкяна, который считал себя образцово-показательным красавцем, оказались усы. Они были длиннее чуть ли не вдвое, чем у самого Сашика и закручены спиралью вверх, до самых ушей. Наш ходок пришел в нервическое расстройство, поскольку решил, что от метеокатаклизма в виде грома и молнии усы его завернулись в пружинное состояние и встали дыбом.
Но нам-то доподлинно известно, как прозаичны все чудеса на самом деле. Вот и это чудо дьявольской трансформации разъяснилось в три секунды, после зажжения перепуганной девицей прикроватного ночника.
Оказалось, что за время, прошедшее с предыдущего сашкиного набега на кустистые рощи Лауры, они с бабулей Серым Волком получили из святых земель посылку с очередной порцией буржуйского счастья. Среди прочего и настенный календарь за позапрошлый год. Малость обсиженный мухами, но с репродукциями знатных сюрреалистов. Календарь был обработан жидкостью для борьбы с мозолями и водружен на стену впритык к лауркиному ложу.
Тут Сашик на него и наткнулся. А там — Сальвадор Дали собственной персоной.
Разобравшись с кошмаром, а потом и с возлюбленной, наш ночной налетчик календарный лист с автопортретом мэтра безжалостно из календаря изъял. Для идентификации. После совещания с городскими авторитетами в области имиджа морды лица, подкрутка усов вверх, равно как и прямой пробор были признаны дурновкусием и архаизмом. На что прямо указывала датировка календаря и самого автопортрета. Однако Сашик иногда позволял себе отсылку к загадочному прообразу, но делал это либо в ситуациях комических — когда обращался, например, к милиционеру с вопросом «А где тут, уважаемый, станция скорой помощи?» (по-моему, не очень смешно), либо в ситуациях критических — так, он начинал завинчивать усы вверх каждый раз, когда окончательно понимал, что драться все-таки придется, и чайник начистят именно ему, и помощи ждать неоткуда. То есть предчувствовал безысход, приближающийся к травматологии.
5.
В нашем случае ситуация такой как раз и была — близкой к критической.
Армяне, на мой взгляд, отнюдь не чемпионы по взрывоопасности национального самосознания. Но в «горячую» десятку входят наверняка. А то и в призовую тройку. Что предметно было показано в Нагорном Карабахе.
Вот и начал Сашик, услышав магины откровения, заниматься усами. Но Мага почувствовал колебания атмосферного электричества и чисто по-ингушски дал диспозиции задний ход.
- Хотя! — Тут Магомет прочертил перед геворкяновским носом «мальборовской» свежераспечатанной пачкой, словно морковкой перед ослиной пастью. — Если вникнуть в детали, твой армянский братишка прав. И хитрожопность его экономически обоснована. В этом Артурке отказать нельзя. Тут мы с армянами, как говорят гаски, (Снисходтельно-презрительное название русских. Что-то вроде нашего «хохол» в отношении украинцев) одни в поле ягоды.
Сентенция разжалованного завклуба, вместе с пачкой сигарет, была принята как достойное извинение, и электричество в атмосфере стабилизировалось.
- Так чего там с занавесками? — Подал голос Саварбек, и голос его подрагивал нетерпением с плохо затаенной алчностью. И нетерпение и алчность были вполне объяснимы — Саварбек Цултыгов был по жизни жадноват, а за соучастие в снятии, выносе и погрузке занавеса Мага всем троим обещал вознаграждение в размере 10% от выручки. К тому же Савар страдал от унижения, ему пришлось заниматься публично физическим трудом. Занавес же был тяжеленный и пыльный, а Савар впервые нарядился в этот день в новую рубаху, купленную на толкучке в Новых Алдах за 50 рублей. Рубаха была вышита по планке на груди золотым люрексом и имела на нагрудном кармане гордый лейбл «Маджестик». Мы не стали расстраивать нашего приятеля и рассказывать ему, что рубаху эту пошил пресловутый Артур Гардиян, которому он сегодня отгружал велюровый занавес, что «Маджестик», это фирма выпускающее дамское нижнее белье и что красивенькие узорчики люрексом ничто иное, как «звезды Давида», они же «могин довиды». После поездки в Новые Алды и покупки рубахи в комплекте с югославским дезодорантом для ног, который доверчивому Цултыжке впарили как лоьон после бритья, он остался без копейки и очень рассчитывал на обещанные комиссионные.
Мага достал из кармана пачку мятых червонцев, бросил их на стол и победоносно ухмыльнулся.
— Все равно неплохо за 50 килограмм пыли, 2 килограмма моли и немного дохлой тряпочки с 20-летним стажем. Я посмотрел по накладным, ну, чтоб с ценой определиться, занавеску приобрели в 1964 году. Видимо, под шумок, пока Хруща на Леню меняли. Тогда отпускная цена наших занавесок был 19 рублей за метр. Вот так!
- При ширине? — Влез дотошный Геворкян.
- Да какая разница! Там ее, по-моему, и не было, ширины. Наверно, за квадратный метр.
- Значит, кто-то кого-то обжулил еще тогда. Можно считать, что наша совесть чиста. Впрочем, пес с ней! Нам уже без разницы, какая там была разница. А сегодня-то чего?
- Вот я вам и говорю, хитрожопый он, Артур. — Мага посерьезнел. — Мы, говорит, будем общую стоимость считать от количества пошитых в перспективе штанов.
- Чего?!
Случается же такое в жизни чудо, что трое разных людей, трех разных национальностей и различных по темпераменту, одновременно говорят одно и тоже слово. И с одинаковой интонацией. И с одинаково тупым выражением лица. Оказалось, что случается. Хотя, наверно, в исключительных случаях. А могли бы небось попасть в книгу рекордов Гиннеса. Но тогда мы про нее не знали.
Туриев расхохотался.
- Рассказываю. Этот самый наш армянский левша начинает мне травить, что из нашей дохлой занавески, после реабилитационной покраски, он собирается нашить как бы фирменных штанов с колокольчиками, позолоченными пуговицами и прочей хурмой. Как в «Танцоре диско». И все это развезти на продажу по селам. Для наших братьев по разуму. Расчет, кстати, верный. Я еще когда вез, голову ломал. Ну что можно из этого хлама соорудить? Обивку на гробы для заслуженных партийцев? Пионерские галстуки для подшефных школ? Спальные мешки для отличников походов «По местам боевой славы»? А Артурка додумался — штанцы в стиле «диско».
Из расчета, что штаны уйдут по двести рублей, из которых за его работу и фурнитуру вычитаем сто, велюр на одну пару, казалось бы, выходит в чистый стольник.
- А щит би ля! — Восхитился перспективой Саварбек. Что можно перевести как рудужно-перспективное «Ах!».
— Рано радуешься. Съезди в Алды еще раз и купи, в конце концов, хоть одну полезную в твоем хозяйстве вещь.
- Какую? — Насторожился доверчивый Цултыжка.
- Автоматический закатыватель губ обратно.
Изощренная шутка была встречена одобрительным хихиканьем. Один Саварбек ничего не понял, но на всякий случай хихикнул вместе с остальными.
- Из этих ста рублей. — Продолжил Мага. — Вычитаем покраску, транспортировку и долю добрых тетушек из сельмагов. Минус еще пятьдесят рублей. Минус траченные молью поверхности и затертости, не подлежащие восстановлению. А это почти треть всей занавески.
— Вот бобер! — Восхитился Геворкян.
- Замечу, что это ваш, сугубо армянский бобер. — Мага назидательно налил себе еще один стакан «Изабеллы» и выпил его уже обстоятельно. — Так вот, достает наш армянский бобер эдакие картонные финтифлюшки.
- Лекало. — Уверенно вмешался Геворкян.
- Да, что-то такое он говорил. Я по-армянски не понимаю.
- Лягало? — Переспросил Цултыгов, который любил пополнять свой скудный словарный запас.
- Чего, в первый раз слышишь?! Это неровное очертание какого-либо стандартного предмета. Термин пришел в портняжное искусство из конного спорта.
6.
А чего, думаю, будет у Цултыжки в лексиконе еще одно умное слово. Чем плохо?!
Саварбека, если честно, я с одной стороны недолюбливал за жадноватость и туповатость, но с другой стороны испытывал к нему некую антропологическую, что ли, привязанность за его беспредельную доверчивость. Античной глубины и шекспировского масштаба. Так, наверно, серпентологи нежно относятся к каким-нибудь видам особо редких гадюк. Так, в одно время я убедил Цултыжку, что он безоговорочно похож на Элвиса Пресли и Муслима Магомаева в одном лице. В чем, кстати, была доля правды. И посему ему всенепременно надобно носить взбитый кок, узкие короткие брюки дудочкой и повиливать при ходьбе задницей. Достаточно, замечу, габаритной для его неполных 160 сантиметров роста. Саварбек повелся с ходу, внес необходимые поправки в собственный имидж и веселил весь город недели две. Пока с гор не спустилась сельская цултыговская родня и не навставляла ему кунделей. Дикий народ, что с них возьмешь, не секут фишку. Голову обрили, штаны сменили.
В другой раз мы с покойным Русланом Тангиевым, одного моего авторитета в этом проекте явно бы не хватило, доверительно навешали нашему протеже, что профессор Бикбулатов, сильно пьющий преподаватель языкознания, конкретно западает на студентов, которые в эмоционально-пиковые моменты его лекций выражают свое восхищение с помощью иностранных междометий. Мы порекомендовали простое английское «Й-ес!» с укороченным на выдохе йотом. «Вроде как собака тявкнула», пояснил Тангиев.
Савар взял наш совет на вооружение, поскольку с языкознанием у него перспектива была стремящаяся к нулю. Пару лекций, на которых Цултыгыч приступил к завоеванию симпатии грозного Бикбулатова, тот, как всегда, будучи с отчаянного бодуна, только вздрагивал и близоруко озирал аудиторию, пытаясь вычислить диверсанта. На третьей лекции вычислил. Был произнесен следующий текст. Привожу дословно. «Ваши познания в английском языке, товарищ Цултыгов, меня поражают. Еще более меня поражает, что вы столь близко принимаете к сердцу некоторые аспекты теории языкознания. Думается, что имеет смысл на экзамене работать с вами по специальной программе, учитывающей вашу несомненную склонность к романо-германской языковой группе. Надеюсь, это будет занимательно и поучительно».
Сдавал языкознание Саварбек раз восемь. Пока не пошел ва-банк и нагрянул к Бикбулатову в общежитие с ящиком «Зверобоя». Звучит двусмысленно, но профессор пил почему-то исключительно этот нетрадиционный для северокавказских народов напиток. (Нонконформизм? Алкоголическое диссиденство?)
Бикбулатов повел себя вполне демократично и соизволил. Добавив от себя связку красного репчатого лука и четыре пирожка с картошкой из общежитской столовой. Ящика (20 бутылок) хватило на четыре дня. На исходе последнего Савар получил желанный «уд» (Опять двусмысленность!) и тяжелейшую алкогольную интоксикацию, сопровождавшуюся обильной рвотой и криками «Йес!». В бессознательном состоянии он был доставлен в родовой аул, где две недели его отпаивали айраном, мазали бараньим жиром и держали завернутым в бараньи же шкуры. А ничего не поделаешь — традиционная народная медицина. После возвращения в город еще долгое время приближение Саварбека можно было определить по запаху. И собаки начинали вопросительно погавкивать.
Когда же Цултыжка предъявил нам с Тангиевым претензии по поводу нашего сомнительного рецепта, мы ему объяснили, что профессора очень огорчил его, Саварбека, ингушский акцент. К тому же смахивающий на акцент чеченский. А чеченский акцент, кто ж этого не знает, Бикбулатов на дух не переносит. Потому что сам наполовину лезгин, наполовину табасаранец. Всего делов. Султыжка поверил. А куда деваться?!
И последний штрих к портрету моего приятеля. На втором курсе меня угораздило жениться. Случилась в моем организме гормональная революция. Оно бы и ничего, все мы через это проходили, и не по разу. Но! Но она случилась в то же самое время и с моей избранницей. Когда мы пришли в сознание, срок нашего грехопадения оказался критическим, и ничего не оставалось, как брести подавать заявление и шить велюровый костюм. Свадьба планировалась с купеческим размахом и я, в приступе самобичевания, понаприглашал на нее чуть ли не полгорода, а в последующем приступе самоуничижения пригласил и Саварбека. Ждал я его появления на торжестве не без тревоги, но все обошлось. И обошлось самым загадочным образом.
В разгар буйного застолья, происходившего на территории обширного частного домовладения родителей невесты на улице Спокойной (Это не шутка!), обеспокоенные соседи доложили, что на подступах к свадьбе объявились десять аборигенов на двух черных «Волгах» и требуют предъявить жениха и невесту.
Я, к тому моменту напрочь позабывший про приглашенного ингушского друга, встрепенулся и, в сопровождении других удальцов, из числа еще держащихся на ногах, пошел встречать неприятеля. Выйдя на улицу, мы обнаружили засаду на расстоянии метров пятидесяти. Выезд на Бутырскую действительно перекрывали две «Волги», вокруг которых в позах вольных стрелков из «Крестного отца» покуривали персонажи в строгих черных костюмах, белых рубашках, завязанных по тогдашней туземной моде узлом на животе и в крупногабаритных кепках, что говорило о серьезности предстоящего мероприятия. Наведя фокус, я опознал в одном из стоящих друга Цултыжку. Вот тут и случилась самая большая страннос
