Статья Александра Дюкова «Реабилитации не подлежит«, опубликованная на «Русском проекте» 21 января сего года и републикованная на АПН — Нижний Новгород, посвящена столь неблагодарной задаче, как бросанию очередной кучки камней (или чего другого) на могилу покойного донского Атамана генерала Краснова.
Отнюдь не будучи ни гитлерофилами, ни идейными коллаборационистами, мы всего лишь взяли на себя труд попытаться ответить на эту статью с традиционной, «почвенной» позиции.
Большинство претензий к генералу Краснову формулируются в таком духе: «Он предал свою страну», «Он предал свой народ» и так далее. Измену присяге, данной им Государю Императору, стараются подтянуть уже задним числом, постфактум. Не стал исключением и наш автор.
Разумеется, такая «натянутая» аргументация рассыпается в мельчайшие клочья, стоит только слегка надавить на некоторые «ключевые моменты». Этим мы сейчас и займёмся.
ЗА ЦАРЯ ИЛИ ЗА ОТЕЧЕСТВО?
Прежде всего, рассмотрим вопрос, изменил ли Пётр Николаевич Краснов царской присяге.
Сторонники положительного ответа на этот вопрос могут найти любые аргументы в свою пользу, вплоть до того, что Краснов присягнул Временному правительству. Но на самом деле, Временному правительству призвал присягать именно Михаил, в пользу которого Николай II и отрёкся. Да и вообще, если упрекать Краснова в присяге Временному правительству, то Корнилов, Деникин и прочие «добровольцы» окажутся в этой же присяге по самые уши.
Мы же должны высоко оценить моральный подвиг генералов вроде графа Келлера, отказавшихся менять присягу, одновременно с сожалением заметив, что такие последовательные монархисты не оказались сколько-нибудь дееспособной силой в Гражданской войне.
Теперь разберём более тщательно сущность присяги Государю Императору, чтобы выяснить вопрос, изменил ли Краснов этой присяге. Первое, что мы должны здесь сказать — присяга Императору была не национальной, как в государствах типа республиканской Франции или современной России, а феодальной. Это значит, что присягающий становился вассалом Императора и только Его. Земли и богатства России, её народ — всё это надлежало защищать лишь постольку, поскольку они принадлежали Императору и подчинялись Ему.
Как только какая-то часть России (и русского народа, там живущего), или даже вся Россия и весь народ, бунтовали против Императора — долгом каждого императорского солдата и офицера было подавить возмущение и истребить или привести к покорности бунтовщиков.
Как только Императору было благоугодно подарить какую-то часть России вместе с её жителями полякам, туркам или японцам — Его солдаты и офицеры уже не были обязаны (и не имели права!) защищать эту землю и живущих на ней русских людей.
Наконец, присяга Императору действовала только до тех пор, пока Император был жив и находился на престоле. Как только на престол вступал новый Император, не смотря на то, что предыдущий иной раз был жив и здоров — надо было присягать уже Ему. Можно и нужно, конечно, жалеть, что отречение Николая II до сих пор покрыто мраком и было выполнено с вопиющим нарушением всех церемоний (поэтому есть сильные подозрения в пользу того, что Император вообще не отрекался, а Его подпись была подделана заговорщиками). Но в 1917 году для массового сознания преемственной Императору властью считалось именно Временное правительство. После крушения власти Императора и преемственных Ему властей для императорских солдат и офицеров начинала действовать совсем другая формула — «Каждый сам за себя». Ей-то Краснов и следовал.
Можно, конечно, мыслить совсем широко и сказать, что каждый солдат и офицер Императора должен был всеми силами спасать Его и Его семью из заключения и стремиться снова возвести Его на престол. Но генерал Краснов, находившийся на фронте, связанный присягой Временному правительству, которое, как сейчас известно, и планировало погубить Царя и Его семью, едва ли мог бы здесь что-то сделать.
С весны 1918 года Краснов, будучи Атаманом Всевеликого Войска Донского, торговал с немцами лишь потому, что не имел сил воевать ещё и против них. Кроме того, он остро нуждался в поставках оружия и боеприпасов, потому что успевшие похозяйничать на Дону большевики выгребли всё до ржавого кинжала и до последнего патрона. Заключать с немцами «стратегический союз», пока ещё шла Первая мировая война и в ней участвовала Россия, он не думал и в страшном сне.
На его позицию повлияли также многократное предательство русских «союзниками» и двуличная позиция командования Добровольческой армии, которое, забирая у него «немецкие» патроны и снаряды, без которых эта армия не могла бы существовать, тем не менее, спокойно ругало его за «прогерманскую ориентацию». Кто тут порядочнее — кажется, очевидно…
Поэтому ругать Краснова за «измену присяге Российской империи» в 1943 году — просто абсурдно, если только не сказать больше. К этому времени Российской империи давно уже не существовало, Царь и Его семья давным-давно были зверски убиты (первая панихида по ним, кстати, была отслужена летом 1918 года именно на землях Донского войска — по личному указанию Краснова), зато жили и побеждали те, кто убил Царя — большевики.
Так что те, кто упрекают Краснова в том, что он в 1943 году нарушил присягу Императору, с тем же успехом могли бы упрекать организаторов «сицилийской вечерни» 1282 года в нарушении вассальной присяги Гогенштауфенам, последний представитель которых, Конрадин I, как раз и был казнён в 1268 году по приказу ставшего королём Сицилии Карла Анжуйского, против которого и затевалась «вечерня».
Короче, требовать от вассала верности убийцам его сеньора (!) — это либо идейное предательство, либо злонамеренная подтасовка фактов.
А для монархиста с феодальным мышлением, каким, несомненно, был генерал Краснов, было естественно и целесообразно искать все средства борьбы с большевизмом. Это было именно в духе верности вассала присяге, повелевающей любой ценой наказать тех, кто убил сеньора.
Здесь отметим, что генерал Краснов — единственный высший военачальник, оставшийся верным не только царской присяге, но и присяге Временному правительству до конца. Именно он осенью 1917 года шёл вместе с Керенским и ничтожными силами верных ему казаков на красный Петроград. И не его вина, что из того похода ничего не получилось.
Заодно упомянем и о так называемом «честном слове», которое Краснов, якобы, после своего пленения осенью 1917 года дал большевикам не воевать против них. Это самое «честное слово» всплывает исключительно в прессе большевиков и много лет спустя после революции и Гражданской войны — где-то в 1930-е-1940-е годы. Осенью 1919 года, когда Краснов в составе Северо-Западной армии генерала Юденича шёл на Петроград, со стороны большевиков упомянуть об этом самом «честном слове» было бы куда актуальнее. Но красные петроградские газеты осени 1919 года о «честном слове» молчат, как зарезанные.
С другой стороны, об этом «честном слове» мог бы сказать в мемуарах или приватно сам генерал Краснов. В конце концов, даже самые что ни на есть благородные люди не могут быть связаны клятвой лояльности, если её вырвали у них насильно (как, например, спокойно нарушил такую «клятву» английскому королю Эдуарду I последний настоящий принц Уэльский Льюэлин-ап-Гриффид). Но Краснов об этом, насколько известно, никогда не говорил и не писал. Поэтому отнесём всю историю с «честным словом» к числу пропагандистских выдумок, на которые большевики всегда были горазды, лишь бы полить грязью своих политических врагов.
Другой тезис, который приводят очернители генерала Краснова и который нам в связи с присягой стоит разобрать — мол, только предатели входят в свою страну на вражеских штыках, это, мол, уже нарушение присяги по определению.
Тезис зачастую верный, но в случае феодальной морали и феодальных понятий, опять же, не срабатывающий.
Например, Людовик XVIII и французские роялисты вернулись во Францию после разгрома Наполеона именно что на вражеских штыках — русских, немецких, английских. После этого они сразу стали предателями? Бретонские крестьяне, которых за их веру и преданность Королю-мученику Людовику XVI десятками тысяч уничтожали французские республиканцы и которые с готовностью помогали солдатам из английских и русских десантов — они что, тоже предатели? А ведь это те самые примеры, которые имеют прямую аналогию с Красновым и его казаками.
Впрочем, «отречёмся от старого мира», как пелось в недоброй памяти СССР ещё 17 лет назад и поётся в богоборческой Франции до сего дня.
Вспомним недавний пример из истории национальных государств. Ирландцы, которых англичане всячески притесняли и уничтожали более 900 лет, в Первую мировую войну брали деньги от кайзера Вильгельма, бывшего главным врагом государства, в которое они на тот момент входили. Брали они эти деньги для того, чтобы добиться собственной независимости от Великобритании. Разве какой-нибудь человек в здравом уме сможет назвать их предателями?
Единственное серьёзное отличие ирландцев от казаков — это то, что казаки всё-таки являются субэтносом русского народа, а ирландцы субэтносом английского народа отнюдь не являются. Но всё равно аналогия срабатывает — «насильно мил не будешь». Раз ирландцев и казаков привели к покорности силой и невероятными зверствами, не будет никакого предательства в том, чтобы пытаться свергнуть иго завоевателей всеми доступными способами. А в расколе русского народа, который вполне может последовать за такими действиями, надо в любом случае винить не самого Краснова и его казаков, а инициаторов «расказачивания». Их имена всем известны.
Чтобы закрыть вопрос «идейного коллаборационизма» Краснова раз и навсегда, процитируем слова генерала из его мемуаров «Всевеликое войско Донское», в которых всё его подлинное политическое кредо по вопросу «гуманитарной интервенции»:
«...Россию не спасут ни немцы, ни англичане, ни японцы, ни американцы — они только разорят ее и зальют кровью. Спасет Россию сама Россия. Спасут Россию казаки! Добровольческая армия и вольные отряды донских, кубанских, терских, оренбургских, сибирских, уральских, астраханских казаков спасут Россию... И тогда, как встарь, широко разовьется над нашим Доном бело-сине-красный русский флаг единой и неделимой России»....
«СЕПАРАТИЗМ» ГЕНЕРАЛА КРАСНОВА
Тема «казачьего сепаратизма» давняя и основательно исследованная. Вместо того, чтобы измышлять здесь что-то самостоятельно, приведём отрывки из статьи самого генерала «Казачья «самостийность»«, после которых, как принято говорить в современных субкультурных кругах, эта «тема» будет «раскрыта»:
«Казачья «самостийность», самостоятельность казачьих областей, создание отдельного государства «Юго-Восточного союза», или совсем не подчиненного России, или входящего в федерацию государств, ее образующих, как самостоятельное самоуправляемое целое, неправда ли, как все это дико звучит?
Мы слышим об этом с самой революции. Уже во времена атамана Каледина зародилась мысль об отделении от России и самостоятельной жизни «по-своему», «по-казачьему». Казачья газета, выходящая в Болгарии, в Софии. «Казачье слово» в третьем номере от 30 ноября 1921 года в передовой статье «Кто виноват?» объясняет причины стремления казаков к отделению от России.
Ни в Русских головах, однако, ни в головах настоящих крепких казаков эта мысль не умещается. Ехал, ехал по Воронежским, Тамбовским или Саратовским степям, проехал станцию Чертково, «стой!» — таможня, «подавай пропуски, визы, подавай багаж для осмотра» — «юго-восточная республика»... Граница, пограничная стража, засеки, окопы... войска... Тот же Русский язык, та же вера православная, те же обычаи. Русские лица, а все чужое... иностранное, что ли?
Если этнографически и отчасти географически можно понять самостоятельные Финляндию и Грузию — там и граница как-никак может быть установлена, и язык и обычай свой, не похожий на Русский, и вера не та; или этнографически можно признать Эстонию, Латвию, Белоруссию, Польшу, Украину: все-таки и язык, и характер, и обычаи хотя немного, да разнятся от Русских, — то как устроить самостоятельные Казачьи войска, как отделиться от России тем, кто и кровью, и узами родства, и территорией, и верой православной, и славою своею так тесно связан с Россией, что отделить нельзя одних от других. Как выбросить лучшую жемчужину короны Русской, гордость Русского государства!
Казаки в сумбурных степях придонских, в земляных городках, тыном оплетенных, сумели раньше России устроить свою Государственность и горячо и крепко полюбить веру православную и Родину.
В суровой дисциплине воспитанные, с самодержавным атаманом во главе (за малейшее ослушание атаманову приказу — смертная казнь: «в куль — да в воду»), казаки любили Россию и стремились все сделать для ее прославления.
Они были самостоятельны в своих набегах, они не признавали и не считались с великим князем Московским тогда, когда слабосильно и неустроенно было Московское княжество, когда границы казачьей вольницы не соприкасались с Московским княжеством и жили на Дону еще не казаки, а «сары-аз-маны», что по-татарски означает «мы удалые головы»...
Но, как только начала крепнуть Русь, появился на Москве грозный Царь Иван VI Васильевич, Донское войско спешит слиться с Русью, спешит засвидетельствовать и доказать, что на Дону живут Русские люди, берегущие Государево имя и Государево достояние.
В те отдаленные времена старые казаки, поминая подвиги свои в боях с «погаными», говорили, что они жили и сражались за то, «чтобы басурманская вера над нами не посмеялась, чтобы государевой вотчины пяди не поступиться»…
…Не казаки стремились к самостоятельности, а Московское Царство отрекалось от них, ибо выгоднее было так по соображениям внешней политики.
18 июня 1637 года казаки самовольно взяли Азов. Для московского государства это было событие огромной важности, потому что приближало Москву к морю и к Черноморской и Средиземноморской культуре. С июня по сентябрь 1641 года казаки отстаивали Азов для России. Из 5000 казаков, запершихся в Азове, 3000 было убито, остальные были ранены и спаслись чудом. Вопрос о принятии Азова от казаков обсуждался в Москве на Земском Соборе. Все понимали, что принять Азов значило бы начать воину с турками. А слаба была Русь, «измалодушествовались» ее люди, и Михаил Федорович послал казакам приказ оставить Азов.
В 1643 году послы Московские Милославский и дьяк Лазаревский по наказу Государеву говорили султану Турецкому по поводу Азовских дел: «Если Государь ваш велит в один час всех этих воров казаков побить, то Царскому величеству это не будет досадно»...
Поневоле казакам приходилось держаться самостоятельно, вести от себя переговоры с крымцами и турками и посылать в Москву свою «Зимовую станицу» — то есть посольство. Царь тоже сносился с атаманом и казаками как с самостоятельным государством, посылал к ним послов и дарил их своим «царским жалованием» — казною, порохом и сукнами.
Так требовала жизнь. Так было удобнее для внешних дел, чтобы легче было оправдываться в незаконном продвижении границы Московского Государства на восток и на юг, которое делали казаки.
Ермак подарил Царю Ивану Сибирское царство, казак Денежкин ходил на Камчатку, Сибирская и Оренбургская линии медленно, но верно, начиная с императора Петра Великого, продвигались в Центральную Азию и на Дальний Восток. В самые последние времена, перед Японской войной, в Манчжурии у Делантуни образовалась из казаков охранной стражи Китайской восточной дороги станица. Казаки выписали жен и устроились по-своему.
«Воры казаки» — так было удобнее вести политику на востоке.
Один знатный китаец Фень-ты-линь в Суйдуне по поводу занятия казаками вр. командуемой мною бригады Кульджи вследствие беспорядков в Китае в 1912 году с горечью и иронией говорил мне, что «граница Российского государства лежит на арчаке казачьего седла».
Доля правды, конечно, была в этом. Казаки стремились приобрести Государю новые земли, поклониться ему новыми царствами и охотно прикидывались, когда то было нужно, самостоятельными, драпировались в одежду «воров казаков» и не обижались на резкие слова послов Московских в иностранной переписке.
Но никогда, на всем протяжении с лишком четырехсотлетнего своего существования, казаки не считали себя и не думали иначе, как неразделенными с Россией. «Самостийными» они были для внешнего пользования. Внутри же понимали государственным умом, что без России им не жить, и никогда себя от нее не отделяли. Это не мешало им говорить: «у вас в России», «вы Русские, иногородние, а мы казаки»... «у нас на Дону»...
Казаки всегда стремились, однако, сохранить свои старые Русские обычаи, свои «вольности» казачьи. Тяжелая рука Русской власти, стремившейся до такой степени все централизовать, что в Новочеркасске нельзя было поставить на улице фонарей без разрешения из Петербурга, им не нравилась. Они часто поднимались против не в меру старавшихся придавить их «вольности» (не самостоятельность, а именно «вольности») правителей Русских…
…Не о самостоятельности и какой-то фантастической жизни вне России мыслят в крепких головах своих казаки, а о том, чтобы снова «явился в России Державный Венценосец, могущий умиротворить и внедрить правду и порядок на Святой Руси»...
Так думают чубатые казачьи головы, когда укутаются одеялом на жесткой беженской койке и когда не могут их дум узнать или подслушать современные Петры Верховенские в лице Харламовых, Парамоновых, Скачковых, Горчуковых, Мельниковых, Бычей, Макаренко и иных «бесов», обложивших прочно донскую и кубанскую власть и казачью общественность.
Думают и не смеют громко сказать те святые слова, которые, осенив себя крестным знамением, смело произнесли протоиерей Иоанн, священник Кондрат, Григории Пронин и диакон Иоанн Лебедев от имени казаков Некрасовцев.
При Екатерине Великой поднимался бессмысленным и беспощадным Русским бунтом Пугачев. Но шел он за царя Петра Федоровича, шел за крестьян, против «господ» и «немцев».
Этими тремя вспышками, прошедшими на протяжении несколько больше ста лет, заканчивается первый период жизни Донского войска, период неустойчивый — когда от «воров казаков» для иностранного обихода и самостоятельности «Всевеликого войска Донского» постепенно переходили к тесному сотрудничеству с Россией и к «войску Донскому, знаменитому, нам верно любезному».
«РАЗ ГРАНАТА, ДВА ГРАНАТА — НЕТ СЕЛЕНИЯ: ИСТРЕБЛЯЕМ КОРЕННОЕ НАСЕЛЕНИЕ…»
Противники реабилитации Краснова утверждают, что он-де сознательно встал на сторону палачей и убийц русского народа, которые после своей победы обязательно уничтожили бы большую часть этого самого народа, а выживших обратили бы в рабов.
Подкрепить эти тезисы у них, по большому счёту, нечем. Они ссылаются на некий план «Ост», который до сих пор так и не был найден в подлиннике, и неизвестно, существовал ли он вообще — весьма вероятно, что это такая же выдумка пропагандистов распространённой пропагандистской национальности, как и якобы сваренное нацистами мыло с клеймом «R.J.F». — «Чистый еврейский жир«.
Нет, мы вовсе не обеляем и не оправдываем Гитлера и его приспешников. Общие черты его отношения к славянам, которых он считал «недочеловеками», безусловно, чётко намечены в самой что ни на есть подлинной книге его собственного сочинения — «Майн Кампф». Из этой книги следует, что обращение немцев с покорёнными славянами было бы примерно таким же, как сейчас обращается с ними же мондиалистский конгломерат безродных космополитов, забывших свои национальные корни ради собственного обогащения. В нынешней России деградирует образование, растёт детский и подростковый алкоголизм, миллионами ежегодно совершаются аборты — всё это, безусловно, в планы бесноватого фюрера входило. Тогда возникает резонный вопрос: а за что же воевали и положили десятки миллионов человек, если «то, чего мы боялись, к нам и пришло»?
А у Краснова была совершенно другая цель.
Видя, что время освобождения всей России от большевизма пока ещё не пришло, он хотел освободить хотя бы казачьи земли, создав на них «маяк антикоммунизма» — любой ценой, пусть и с помощью немецких войск, как он говорил в 1943 году:
«…Знаю одно — страшнее коммунистов вряд ли будет кто, так как эти не только физически, но, главным образом, духовно уничтожают Россию. Сейчас немцы считают нас разделяющими стремление их разделить Россию, образовывая Дон, Кубань, Терек. Но это утопия, и просто бессмысленно представлять наш Дон без общей родины. Мы, казаки — русские люди, гордимся этим и желаем как-либо помочь возродиться нашей родине.
В данное время немцы нам верят, и воспользуемся этим! Мое желание — освободить от коммунистов хотя бы уголок России и наладить былую русскую жизнь, чтобы этот уголок светился, как маяк, привлекая русский народ и внося надежду на освобождение... Ну, а если они этого не поймут — Бог им судья!.. Вот вам моя инструкция — это приказ номер 1...»
Сейчас, когда мы знаем, какие силы из-за океана стояли за развязыванием Второй мировой войны, строки другого письма Краснова, от 7 июля 1942 года, тоже читаются совсем по-новому, их автора уже нельзя обвинить ни в сумасшествии на почве теории «всемирного заговора», ни в идейном предательстве, ни в стремлении отделить казаков от единого русского народа:
«…Корреспондент финской газеты «Helsinldn Sanomat», посетив поле сражения под Харьковом, пишет, между прочим: «Советская кавалерия, донские казаки, бросились на немецкие пулеметы с обнаженными шашками. Безумие! Лошади, едва прошли 10 метров вперед, как повалились со своими всадниками на землю. Так пали сотни, тысячи! Они лежат частью собранные, частью в ужасных, почти натуральных позах на необозримой степи. Многие тысячи лошадей были взяты в плен»....
Были это только «ряженые» казаки, или были это казаки, у которых не прошел большевистский дурман — это все равно. Факт остается фактом. Донские казаки не восстали против жидовской власти, они кинулись в безумную атаку на немецкие пулеметы, они погибли за «батюшку Сталина» и за «свою», народную, советскую власть, возглавляемую жидами. Если это будет продолжаться и дальше так... — Тихому Дону грозит участь Украины — он войдет в Украину как нераздельная ее часть, а Украина уже включается в Германию и становится ее частью как Чехия, Моравия и т.д.
В историческом аспекте все это, по существу, не так уж страшно — изменился лишь масштаб времени, увы, для человеческого существования столь важный. То, что могло случиться уже этой осенью, произойдет через 10-20 лет, после медленного и систематического воспитания казачьей молодежи под немцами и несмотря на немцев. Но когда вся Россия кончает самоубийством в угоду американским жидам — наш родной, милый Тихий Дон — это уже частность.
Но... Страшен сон, да милостлив Бог. Чем больше хороших, толковых, честных, знающих историю Дона и других войск казаков, знающих, какую роль играли казаки в России, дислокацию казачьих полков (Польша — 90 % донских и оренбургских полков, Кавказ — почти 100 % кубанских и терских полков, Туркестан, Дальний Восток), пойдут теперь служить у немцев и с немцами выкорчевывать коммунизм — казаков спокойных, не зараженных истерикой, не кликуш от казачества, машущих картонными мечами Дон-Кихотов, но казаков понимающих, что и в Новой Европе, Европе национал-социалистической, казаки могут иметь почетное место, как наиболее культурная и способная часть народа Русского, — тем скорее и безболезненнее пройдет этот процесс восстановления казачьих войск в Новой России.
И пока нельзя сказать «здравствуй, Царь, в кременной Москве, а мы, казаки, на Тихом Дону», пока Москва корежится в судорогах большевизма и ее нужно покорять железной рукой немецкого солдата — примем с сознанием всей важности и величия подвига самоотречения иную формулу, единственно жизненную в настоящее время: «Здравствуй, фюрер, в Великой Германии, а мы, казаки, на Тихом Дону». Это, конечно, не для печати, но для дружеского обсуждения среди надежных казаков, тех, кто пойдет служить с немцами и у немцев на Востоке и на кого ляжет священный долг восстановления Тихого Дона...
Бьет двенадцатый час. Мы на пороге великих событий и огромных решений. Помните завет Суворова: «Победи себя сам — и ты будешь непобедим!» Победите боль сердца, самолюбия, отрешитесь от прошлого, чтобы вернуть его в будущем».
Из вышеописанного письма, помимо прочего, ясно следует, что Краснов считал казачество неотъемлемой частью русского народа, а всё противоположное — либо выдумки пропагандистов, либо недопустимые политические приёмы, в разное время Красновым и его казаками, к сожалению, допускавшиеся.
Ещё пара слов о «второй Гражданской», «коллаборационизме» и т.д. К чести Краснова, он специально просил немцев посылать как можно меньше казаков, воевавших на стороне Вермахта, на Восточный фронт — чтобы не разжигать вновь застарелого гражданского противостояния. Вместо этого он просил посылать их куда угодно, лишь бы против коммунистов — в Югославию, в Италию, в Польшу… Поэтому сейчас мы смело можем сказать, что в насилии над мирными жителями СССР сам Краснов и непосредственно подчинявшиеся ему казаки — НЕ ЗАМЕЧЕНЫ. Зверствовали там — самые настоящие предатели, вроде «батьки» Кононова и его «казаков». Именно на них лежит вина военных преступлений в Белоруссии и других местах, где они «геройствовали».
Краснов, напротив, всячески пытался отговаривать казаков от такого поведения, увещевая их вести себя по-суворовски — «казак не разбойник». В его «Обращении к казакам» 1943 года прямо говорится:
«…Казачья молодёжь! Чутким ухом прислушайся к своим старикам. Скинь наигранное в советской школе комсомольское ухарство и замени его подлинной казачьей лихостью и исполнительностью. Дружеским сердечным отношением к обывателям, которые тебя кормят и поят, внеси в их жизнь не дикое насилие, кровь и грубость, но честную, казачью, рыцарскую защиту страдающих от коммунизма людей. Следи за своими односумами, не допускай их до насилия и грабежа, недостойных казака».
И единственное, что тут, теоретически, можно поставить в вину Краснову — это то, что он не понял принципиально нового характера Второй мировой войны, не понял того, что противники по своей идейной жестокости и беспринципности вполне стоят друг друга. Впрочем, всерьёз требовать такого от 75-летнего эмигранта было бы, как минимум, странновато.
«ГОРСТКА ОТЩЕПЕНЦЕВ»
Ещё один миф о Краснове и его казаках — это то, что они, якобы, составляли ничтожную горстку маргиналов не только в общей массе немецких войск, но и в русской эмиграции. В качестве подкрепления этого мифа обычно приводят известные слова генерала Деникина, что и сделал Александр Дюков.
Реальность же оказывается несколько иной. Русская эмиграция к началу Великой Отечественной войны раскололась примерно на две равные части — «просоветскую» и «прогерманскую». Причём на позициях Краснова стояли отнюдь не только «серые казаки», но и лучшие во всех смыслах представители русского народа. Из многих десятков известных фамилий назовём хотя бы Солоневича, Туркула (начальника Дроздовской дивизии), Месснера (корниловца, военного теоретика и преподавателя Русского охранного корпуса), Шмелёва (по словам Бунина, «последнего писателя, у которого можно поучиться живому русскому языку»), Ильина (который, правда, вскоре изменил свою точку зрения), добровольца и поэта князя Кудашева, атамана Семёнова, генерала Шкуро и других.
Так что назвать столь славную плеяду русских людей «горсткой отщепенцев», как это делают нынешние «розовые» пропагандисты, задним числом примазывая их к Власовым и прочим Каминским — оскорбительно для национального достоинства русского народа.
Другое дело, что сам Гитлер приложил все силы для того, чтобы от этой плеяды осталась именно что горстка, причём с репутацией «отщепенцев».
Дело в том, что возрождать Россию под каким бы то ни было видом он не собирался. Дон, Кубань и Терек тоже не должны были бы стать исключением. И большинство русских людей в эмиграции поняли это.
Остальным же — судья Бог, а не мы.
КРАСНОВ ПРОТИВ ВЛАСОВЩИНЫ
Ещё одно любимое занятие перекрасившихся советских пропагандистов — ставить Краснова на одну доску с Власовым, на том основании, что, мол, оба предали свою Родину и пошли к Гитлеру. На самом деле между этими двумя персонажами — «дистанция огромного размера».
Кем был Краснов, мы знаем: донским генералом, потомственным дворянином, талантливым писателем (до революции его называли «русским Киплингом»), Атаманом Войска Донского, наконец, редактором любимого издания Куприна, газеты «Приневский край» Северо-Западной армии.
Кем был Власов, мы тоже знаем. Типичным «быдлосовком» (не путать с достойными советскими офицерами), февралистом, «россиянином» (помните аббревиатуру КОНР?), наконец, предателем всех и вся, включая даже Гитлера — предательское «восстание в Праге» тогдашние и нынешние апологеты власовщины пытаются выдать чуть ли не за героический эпизод. Причём, в отличие от Краснова, который никогда не думал о предательстве, Власов о предательстве думал всегда.
Главнейшим доказательством глубокой, непреодолимой пропасти, которая пролегла между этими двумя людьми, может служить ответ генерала Краснова на предложение Власова переметнуться к англичанам, сделанное тем Краснову ещё на Рождество нового 1945 года:
«…Должен вам напомнить, что я ещё с 1918 года верный союзник Германии, и в её трудный час сговариваться с её врагами об измене считаю недостойным для чести донского генерала и дворянина. И пусть меня возьмут в плен англичане, но я буду со своей армией и с оружием. Вы правы в том, что скоро Германия капитулирует. И казакам придётся уповать лишь на милость победителей. Но, во-первых, мы не изменяли присяге, данной советскому правительству, а во-вторых, наша борьба с большевизмом не имеет ничего общего с вашей. Надеюсь, что союзники учтут то обстоятельство, что с 1918 года казачество со стороны коммунистов подвергалось геноциду похлеще, чем евреи от арийцев. И мы, казаки, отдадимся на суд союзников и Бога. Такой вам мой ответ за всех казаков!»
Как говорится, ни убавить — ни прибавить.
ПОКАЯНИЕ ГЕНЕРАЛА КРАСНОВА
Многие люди, пытавшиеся исследовать могучую и кажущуюся противоречивой фигуру донского атамана, так и не смогли понять: какой же из двух генералов Красновых настоящий? Тот ли патриот Великой России и Тихого Дона, который знает и любит свою страну, пишет о ней талантливые повести и романы, или же тот, которому дела нет до России, попавшей под иго большевизма, который хочет освободить лишь свою «хату с краю», своё Донское Войско?
Ответ на этот вопрос лучше всего дал сам генерал Краснов перед смертью. Он признал, что его «практический сепаратизм» был ошибкой, как и поддержка Гитлера, что Россия, если и возродится — то вся, пусть и не сразу, пусть по частям, что, наконец, русский народ во Второй мировой войне предпочёл, сжав зубы, пойти в Красную Армию и победить. Вот его слова, сказанные им летом 1945 года в тюрьме его внучатому племяннику Николаю:
«…Если выживешь — исполни моё завещание… Не украшай плохое. Не сгущай красок. Не ругай хорошее. Не ври! Пиши только правду, даже если она кому-то будет глаза колоть. Горькая правда всегда дороже сладкой лжи. Достаточно было самовосхваления, самообмана, самоутешения, которыми всё время болела наша эмиграция. Видишь, куда нас всех привёл страх заглянуть истине в глаза и признаться в своих заблуждениях и ошибках? Мы всегда переоценивали свои силы и недооценивали врага. Если бы было наоборот — не так бы теперь кончали жизнь.
Шапками коммунистов не закидаешь. Для борьбы с ними нужны другие средства, а не только слова, посыпание пеплом наших глав и вешание арф на вербах «у рек Вавилонских»…
…Что бы ни случилось — не смей возненавидеть Россию. Не она, не русский народ — виновники всеобщих страданий. Не в нём, не в народе лежит причина всех несчастий. Измена была. Крамола была. Недостаточно любили свою Родину те, кто первыми должны были её любить и защищать. Сверху всё это началось, Николай. От тех, кто стоял между престолом и ширью народной…
…Россия была и будет. Может быть, не та, не в боярском наряде, а в сермяге и лаптях, но она не умрёт. Можно уничтожить миллионы людей, но им на смену народятся новые. Народ не вымрет. Всё переменится, когда придут сроки. Не вечно же будут жить Сталин и сталины. Умрут они, и настанут многие перемены.
…Воскресение России будет совершаться постепенно. Не сразу. Такое громадное тело не может сразу выздороветь. Жаль, что я не доживу… Помнишь наши встречи с солдатами в Юденбурге? Хорошие ребята. Ни в чём я их винить не могу, а они-то и есть — Россия, Николай!
…Прощай, Колюнок! Не поминай лихом. Береги имя Красновых. Не давай его в обиду. Имя это не большое, не богатое, но ко многому обязывающее… Прощай!»
Заметим, что эти слова, в точности переданные Николаем Красновым, которому удалось после многих лет лагерей покинуть СССР, подвергаются сомнению со стороны всё тех же перекрасившихся советских пропагандистов. Но сомнения тут быть не может по одной причине. Даже если бы эти слова передал упёртый советский чекист, свидетели этим словам — вся жизнь и всё творчество Краснова в Российской империи и в эмиграции. А «донской сепаратизм» генерала после этих слов ясно представляется вынужденной мерой и, немного (совсем немного), недопустимым тактическим приёмом.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Заканчивая статью, нам хотелось бы, в первую очередь, сердечно поблагодарить атамана Всевеликого Войска Донского, депутата Государственной Думы Виктора Водолацкого, а также думскую фракцию «Единой России», к которой он принадлежит — за поднятие и обсуждение вопроса о реабилитации Краснова.
В наши дни покойного генерала Краснова очерняют и «слева», и «справа». «Слева» — низводят его до уровня Власова, «справа» — наоборот, поднимают Власова и прочих шкурников с предателями до уровня Краснова. Чего стоит хотя бы одна провокационная речёвка «ТруЪ-НС» (простите нас, настоящие русские национал-социалисты — это не про вас, мы знаем, что вы достойные ребята): «Будь готов, как Каминский и Краснов!».
Так вот, мы хотим сказать всем очернителям памяти покойного донского генерала, и «слева», и «справа»: замолчите же, наконец! Хватит превращать генерала Краснова в предателя! Никто не настаивает на том, что он — классический герой, что он «образец для подражания». Он — трагический, глубоко трагический, но всё-таки герой русского народа и Тихого Дона. Он осознал свои ошибки, но для этого сначала должен был их совершить. То, что ему, наконец, был поставлен памятник на территории Донского Войска — огромная победа. Поблагодарим Бога за это.
А нужна ли «реабилитация» Краснова? Если «по-хрущёвски», от большевиков и их перекрасившихся потомков — то уж точно не нужна, один позор будет. Нам нужна реабилитация генерала Краснова в головах настоящих патриотов Руси Православной и, прежде всего, донских казаков. Нужна реабилитация от русского национального государства, которое, будем надеяться, ещё грядет.
Говорят, что из мирских людей волю Божию лучше всего временами прозревают поэты. Поэтому-то нам хотелось бы закончить статью стихотворением редактора петербургской «Морской газеты» Бориса Орлова, которое всё расставляет по своим местам:
