Находящаяся в центральной части Северного Кавказа республика Кабардино-Балкария долгое время считалась «островом стабильности» и ставилась в пример остальным кавказским субъектам федерации. Но очень быстро, буквально за пару-тройку лет этот «остров» превратился в одну из самых горячих точек региона.
Кабардино-Балкария представляет собой наиболее характерный пример общекавказского кризиса — и системного тупика кавказской политики федерального центра, в том числе и в плане попыток выработать некий «новый курс» и «новую политику».
В данной статье рассмотрен экономико-хозяйственный аспект проблемы.
ОБЩЕЕ ПОЛОЖЕНИЕ ДЕЛ В ЭКОНОМИКЕ РЕСПУБЛИКИ
Кабардино-Балкарская республика, располагаясь в центре Кавказа, обоснованно считалась одной из наиболее развитых в экономическом отношении. Благоприятное сочетание многих факторов — удобного географического положения, благодатного климата, плодородных земель — сделало в советское время Кабардино-Балкарию высокоразвитым регионом.
В республике имелось высокоинтенсивное сельхозпроизводство. Так же существовала развитая промышленность, в том числе ряд высокотехнологичных заводов и развитый туристическо-санаторный комплекс, бывший одной из главный отраслей хозяйственной деятельности.
Однако к 2005 году экономико-социальная ситуация в КБР пришла к состоянию, вполне определимого словом «катастрофа».
Прежде чем приступить к её описанию, рассмотрим причины, которые к ней привели. Они, в общем-то, банальны, даже типичны для российской экономики в целом. Просто пример КБР здесь особенно показателен.
Итак. Произошедшая в перестроечные и постперестроечные годы кланово-элитная приватизация экономической и политической жизни в КБР, как и на всем Кавказе в целом, привела к сращиванию политического и экономического ресурсов.
В настоящее время крупные бизнес-проекты контролируются властными элитами, хотя в области же мелкого и среднего бизнеса относительная свобода все же существует. Однако при достижении определенного уровня доходности нынешние «хозяева жизни» могут «обратить внимание» на «переростка» и настойчиво попросить «некланового» бизнесмена продать им свое предприятие. Цену назначают покупатели, торговаться не принято.
К «строптивцам» применяется широкий спектр «воспитательных» мер от «административно-правовых» до чисто бандитских в стиле девяностых годов. Например (описывается реальный случай), в успешно ведущий торговлю магазин всегда могут прийти «проверяющие» без документов и удостоверений. После отказа от «проверки» магазин ночью забрасывается бутылками с горючей смесью…
«Клановая приватизация» в КБР — процесс непрерывный, следствием чего является установление узкой группой местных элит почти тотального контроля над экономикой и бизнесом вплоть до среднего уровня. Подчинение и подавление независимого мелкого и среднего бизнеса в сочетании с отсутствием внятной правовой базы и законодательной защиты приводит к отсутствию у большей части населения какой-либо перспективы на достойную самореализацию в экономическом плане. Следствием чего является ориентация на краткосрочные быстроокупаемые экономические проекты и крайне низкий уровень долгосрочного инвестирования, как внутреннего, так и внешнего.
Более-менее серьезный бизнес в КБР невозможен без связей и покровительства. Это характерно и для всей России. Применительно же к КБР клановость, хотя и приводит к отсутствию значимых перспектив развития для представителей любой национальности не имеющих достаточной поддержки «сверху», все же больше всего бьет по бизнесменам «нетитульной» и «второтитульной» национальности.
Осенью 2005 года на смену возглавлявшему Кабардино-Балкарию в течении более чем 20 лет президенту Валерию Кокову пришел молодой московский бизнесмен Арсен Каноков. Кандидатура была рекомендована президентом Путиным.
Арсен Каноков был «внеклановым» президентом, не имевшим опоры в сложившихся за последние десятилетия кланово-элитных структурах. Это считалось главным достоинством нового кандидата. Зато он имел опыт работы в партии «Единая Россия» и Госдуме, был материально независим (сделав состояние на создании в Москве крытых рынков и сети торговых комплексов), что давало надежду на неучастие в переделе республиканской собственности. Были надежды что «молодой профессионал» сможет реформировать республику и вывести ее из состояния кризиса.
Однако эти ожидания оказались завышенными: несмотря ряд определенных позитивных явлений в экономике, кризисные явления в этой сфере (не говоря уже о социальной) продолжают нарастать.
ЭКОНОМИЧЕСКАЯ СТОРОНА БАЛКАРСКОГО ВОПРОСА
Одним из наиболее болезненных в КБР является «балкарский вопрос», имеющий серьезную экономическую подоснову.
В тот период, когда происходил «дележ» собственности между клановыми элитами, балкарские элиты, в силу сохранившегося с советских времен разделения, оказались оттеснены от большинства имевшихся в республике экономических ресурсов и могли более-менее контролировать только экономику горных районов — мест исторического проживания балкарцев. Однако бедные и экономически малоперспективные горные районы, с наступлением относительной экономической стабильности в 2000-х годах приобрели большое значение как серьезный источник доходов благодаря возрождению индустрии туризма. В результате, еще при президенте Кокове, близкие ему клановые элиты «обратили внимание» на туристическую сферу Приэльбрусья и началось системное вытеснение балкарского бизнеса из этой сферы. Был принят «закон о межселенных территориях», по которому из ведения местных администраций изымалась в пользу республиканских властей большая часть земель в горных ущельях. Принятие этого закона и попытка силовыми методами сменить администрацию единственного балкарского города Тырныауза, чуть было не привели в 2005-ом году к вооруженному конфликту между балкарским населением и силовыми структурами КБР.
С приходом на должность президента КБР Арсена Канокова выполнение закона «о межселенных территориях» было приостановлено, но борьба за контроль за турбизнесом не прекратилась. «Борьба за горы» продолжается до сих пор, напряжение в межнациональных отношениях усиливается и грозит серьезными социальными эксцессами.
В последнее время туристическую индустрию КБР федеральными властями инвестируются весьма серьезные средства. Увы, они идут только в горно-лыжную и альпинистскую составляющую туристической сферы. Имевшаяся в советское время обширная санаторно-лечебная база деградировала и продолжает пребывать в глубоком кризисе. А главное — нынешние инвестиции, как и будущие доходы от них, не приводят, и вряд ли приведут, к снижению экономической отсталости и массовой бедности в балкарских районах. В лучшем случае некоторые аборигены будут взяты в обслугу новых туробъектов, балкарская же бизнес элита будет и далее вытесняться из этой сферы. Если раньше балкарцы мечтали о том, что бы Путин приехал в Приэльбрусье покататься на лыжах, то теперь такая перспектива приводит их в ужас, ибо чревата, как и для сочинцев, утратой для коренных жителей права жить на своей земле.
С «балкарским вопросом» связан так же вопрос Тырныауза, города в Баксанском ущелье, ранее одного из главных центров в СССР по добыче вольфрама и молибдена (в КБР сосредоточено половина мировых запасов этих металлов).
Бывший некогда градообразующим предприятием и почти полностью разрушенный в период перестройки Тырныаузский горно-обогатительный комбинат, несмотря на многочисленные проекты, не восстанавливается.
ПРОМЫШЛЕННОСТЬ
Существовавшая в советское время в Кабардино-Балкарии высокоразвитая промышленность, в том числе оборонная, ныне почти полностью исчезла.
Из крупных предприятий в КБР полноценно функционирует только Прохладненский кабельный завод: конкурентоспособное современное предприятие работающее, в основном на экспорт. Несколько предприятий пребывают в «полумертвом» состоянии, при котором объем и ассортимент производимой продукции составляет ничтожную часть от объемов советского времени. Множество предприятий практически прекратило существование.
Справедливости ради надо признать, что в последнее трехлетие некоторые, некогда крупные и, казалось бы, практически «мертвые» предприятия (ремонтный и полупроводниковый заводы и швейная фабрика в Прохладном, Терский завод алмазного инструмента, Нальчикские заводы электровакуумный и низковольтной аппаратуры), стали «полумертвыми». Однако о полноценном функционировании большинства заводов речь идти уже не может: в лучшем случае производство восстанавливается на уровне отдельных цехов и линий.
Одной из причин невозможности полноценного восстановления производства является отсутствие квалифицированных кадров. Большое количество квалифицированных специалистов (от инженеров из «оборонки» до трактористов и школьных учителей) в последние годы из КБР эмигрировало по экономическим причинам. Почти полностью уничтожена и учебная база для подготовки квалифицированных рабочих кадров для промышленности.
Так, например, в некогда промышленном городе Майском (там находился один из крупнейших в СССР заводов рентгеновского оборудования и крупный, ныне полностью уничтоженный, завод по производству испытательно-измерительного оборудования для ВПК), все предприятия практически прекратили существование, а квалифицированные рабочие в большинстве своем вымерли физически. Если предприятия и будут восстанавливаться (в принципе, такие процессы в бывшей «оборонке», с подачи Центра, мало-помалу, но идут), то к станкам будет просто некого поставить.
Некоторое количество предприятий по переработке сельхозпродукции было построено за счет средств местных бизнесменов в последние годы. Но существенного влияния на экономику они не оказывают, и существенного влияния на социально-экономическую сферу не оказывают.
Причем очень часто наблюдается интересная тенденция: открывая новое предприятие, бизнесмены из «титульных национальностей» набирают в штат родственников и земляков, привозя их на работу порой за десятки километров. Стремление местного бизнеса поднять «малую родину» приводит к тому, что в КБР есть районы (Урванский) где социальная ситуация намного лучше чем, к примеру, в соседнем Терском или в кабардинском горном Зольском.
Новопостроенных предприятий в республике буквально единицы, и они являются отдельными «островами благополучия» на фоне массового износа и старения построенной в советское время производственной базы, и тотального господства примитивно-архаичных форм хозяйственной деятельности.
Промышленный потенциал КБР в значительной мере существует до сих пор за счет господдержки, уровень которой в последние годы увеличивается (хотя в целом по РФ он снижается). Вопрос, насколько дотационные деньги идут именно на поддержку промышленности, и насколько оправдана такая поддержка в каждом конкретном случае, остается открытым.
Надо отметить, что современные высокоинтенсивные производства имеют одну особенность, крайне негативную социальном плане. Они не требуют, в отличии от предприятий советского времени большого числа работников. Таким образом, большая часть населения объективно остается «за бортом» модернизированных предприятий, которых к тому же мало. Результаты громогласно провозглашаемых местными властями КБР «мер по борьбе с безработицей» весьма и весьма скромны. Официально провозглашаемый уровень безработицы составляет в КБР около 23% ( в 3 раза выше общероссийского уровня) экономически активного населения, в реальности же гораздо выше. Из-за огромной трудовой конкуренции общий уровень оплаты труда крайне низок даже по общероссийским меркам, в КБР до сих пор нередки многомесячные невыплаты зарплат, очень часто практикуется «черный» наем на работу без юридического оформления. 19,5% населения официально признано находящимися за чертой бедности.
В экономико-хозяйственной жизни наличествует «фрагментарно-точечный» подход, инвестирование направленно на гарантированное получение прибыли в максимально короткие сроки. Системного же подхода, направленного на реанимацию всего комплекса республиканской экономики пока нет. Промышленное производство в КБР в целом отличается примитивной технической оснащенностью, слабой конкурентоспособностью продукции, высокими бизнес-рисками, в том числе по причинам административных барьеров, правовой незащищенностью и крайне низкой инвестиционной активностью.
И только один вид производства процветает в КБР — изготовление спирта и водки. В этой области республики занимает одно из лидирующих мест во всей Российской Федерации. Водочное производство, благодаря слабому правовому контролю над налогово-акцизной сферой, в 90-е и начале 2000-х годов развилось в главную статью промышленности КБР.
В настоящее время это производство постепенно входит в правовые рамки, но остается лидирующей отраслью промышленности КБР.
СЕЛЬСКОЕ ХОЗЯЙСТВО
Самой проблемной областью в КБР остается сельское хозяйство.
При наличии одних из самых лучших в России почв, высокоинтенсивное в советское время сельхозпроизводство Кабардино-Балкарии, в настоящее время почти полностью разрушено и существует, как правило, в виде личных подсобных хозяйств или чахлого арендного фермерства.
На всю Кабардино-Балкарию осталось всего два крупных сельхозхозяйства: в русском селении Новоивановском и казачьей станице Екатериноградской (для сравнения — только в одном, соседнем с КБР Моздокском районе Северной Осетии, их пять). Но и эти два хозяйства, в значительной мере выполняющие «витринно-демострационную» функцию (в 2001 году в Екатериноградскую возили Путина), сельхозпредприятия существуют только благодаря «великой милости» власть предержащих, и никто не уверен, что данная «милость» будет вечной.
В девяностые годы в КБР было принято множество внутренних правовых актов, подчас противоречащих общероссийскому законодательству. В частности, были приняты положения о передаче территориально-административным образованиям земель сельхозназначения с правом сдачи их в аренду. В связи с этой правовой «миной» ситуация с современным правовым положением сельхозземель становится крайне запутанной. Большая часть бывших колхозов не была акционирована по общероссийскому образцу, когда колхозники при ликвидации колхоза могли получить пай земли и (или) часть техники. Кабардинские колхозники, в отличие от других российских регионов, не получили в собственность ни «колеса от трактора», ни заросшего бурьяном клочка земли. Остатки умирающих колхозов были превращены непонятно во что. К примеру, были созданы малопонятные в правовом отношении структуры типа ЗАО РНП (закрытое акционерное общество работников народного предприятия).
До недавнего времени «авгиевы конюшни» правовых отношений в сфере сельского хозяйства КБР никто и не пытался разгребать. Такое положение было выгодно — или казалось выгодным — очень многим. На наследстве разрушенных и разграбленных колхозовкормятся очень многие, а «рвать по живому» не хочет никто.
В настоящее время руководство КБР предлагается новая модель земельным отношений, при котором произойдет акционирование земель между постоянными жителями республики по административно-территориальному признаку, без права продажи акций и с сохранением контрольных пакетов акций в руках госструктур. Насколько такая новая (?) схема прозрачна в правовом отношении и эффективна в экономическом, судить трудно.
Чтобы реально возродить сельхозпроизводство и сельхозпереработку надо проводить огромную работу: восстанавливать ирригационную сеть, выдавать кредиты на восстановление сельхозпроизводства и контролировать их использование, восстанавливать систему закупок и переработки продукции. Но, хотя планы восстановления ирригационных сетей и заявлены, пока государство системную работу восстановления всего сельскохозяйственного комплекса практически не ведет. Причина проста: решить проблемы сельского хозяйства республики, не входя в конфронтацию с интересов правящих в республике кланов, невозможно.
КРИЗИС «БИЗНЕС-ПОДХОДА»
Современная ситуация в КБР показывает — практикуемый ныне Кремлем в отношении Кавказа «новый подход» с опорой на «профессионалов» и предоставлением им полной свободы рук в обмен на лояльность является тупиковым.
Несмотря на некоторые признаки реального (а чаще мнимого) экономического и социального улучшения ситуации (за последние пять лет внутренний долг КБР сократился в два раза, но объем дотаций на душу населения увеличился в три раза, на развитие КБР потрачено 8 миллиардов рублей, из них 70% — федеральные дотации), «новый курс» Кремля лишь способствует углублению и расширению системного кризиса, в котором пребывает современный Кавказ.
Какими бы успешными в рыночном бизнесе не были бы «молодые профессионалы», в роли руководителей административных субъектов они малосостоятельны.
Кланово-экономическая система в регионе складывалась десятилетиями, еще с советских времен и (что ныне признается всеми) является главной причиной кризисов и стагнации экономической и социальной жизни. Медленно, но верно старая кланово-экономическая система вела и ведет регион к коллапсу. Но при «новом кавказском курсе» Кремля с опорой на «молодых профессионалов» данный коллапс наступит гораздо быстрей. Пришедшие извне «внешние управляющие» для эффективного управления ресурсов и средств не имеют, являясь чужеродным элементом в уже сложившейся административно-экономической системе и лишь провоцируя различные формы аллергической «реакции отторжения», порой перерастающие открытую борьбу.
Как результат — происходят постоянные попытки передела собственности (надежды на то, что уже заработанное «на стороне» богатство умерит новые аппетиты «варягов» оказались излишне оптимистичными) включающие в себя весь спектр возможных действий: от рейдерских захватов до изменения «под себя» законодательной базы. Медиа-пространство зачищается с целью установления полного контроля за СМИ. Использование административного ресурса в политических и в экономических целях стало нормой жизни.
Сложившаяся за десятилетия кланово-экономическая система — это сложное многоуровневое явление, которое невозможно изменить заменой «верхнего элемента» сложившихся структур. И все попытки сделать из какой-либо кавказской республики квази-аналог крупной бизнес-корпорации, где все по утрам поют гимн, а потом идут работать на отведенные им места — бесперспективны.
Кавказ не Тайвань и не ранняя Южная Корея, где бедность и экономическая сегрегация компенсировались государственническими чувствами и общегражданским кредитом доверия властям в плане экономического строительства. В Кабардино-Балкарии для поддержания в обществе кредита доверия Президенту КБР теперь уже требуется постоянная апелляция к авторитету Президента РФ, авторитет которого в обществе пока еще весьма высок (хотя и этот ресурс далеко не бесконечен). Баннерами изображением рукопожатия двух президентов и надписью «План Путина — План Канокова» заставлены все автотрассы республики.
Жители Кавказа хорошо помнят советские времена, когда все поля были засеяны, бетонные ирригационные каналы были заполнены водой, а рабочих руки требовались в каждом колхозе и на каждом предприятии. На Кавказе никогда не будет безропотно принята современно-капиталистическая «третьемирная» модель, для которой характерна «нищета на фоне богатства» и «архаика рядом с высокими технологиями». Пока всё общество не ощутит реального улучшения экономической, правовой (особенно правовой!) и социальной ситуации, общекавказский кризис будет нарастать.
Опыт КБР (и не только) показывает «бизнес-хозяйственники» могут более или менее эффективно делать деньги для себя, когда же дело касается реальных нужд населения и стратегических задач развития вверенных им республик их, наработанный в специфических условиях 90-х годов, рыночный «бизнес-опыт» малоэфффективен. «Бизнес-подход» в применении к кавказской реальности только усугубляет кризисные процессы: провоцирует дальнейшую структурную диспропорцию и отсутствие динамики в экономике, консервацию социального, культурного и национального размежевания общества, деградацию административно-правовой системы.
«Бизнес–подход» на Кавказе так же приводит к разрушению последних коллективистско-коммунитарных (не только остающихся от коммунистических времен, но и традиционалистских, патриархально-архаичных) «духовных скреп» общества, что порождает в населении ощущение безысходности, как в плане материального состояния, так и смысловой и ценностный вакуум. Следствием становсятся различные фрустрационные социальные явления: от роста алкоголизма и самоубийств до возникновения террористических сетей.
Как и во многих других общественно-политических начинаниях, «новая кавказская политика» Кремля характеризуется демонстрационностью и имитационностью.
Вместо введения действительно «внешнего» управления и экономического и социального реформирования происходит лишь внешняя имитация изменений, что в будущем неизбежно приведет к необходимости рано или поздно вводить режим «чрезвычайного положения», в том числе и в области экономики.
Однако чем сильнее будет позволено развиться эрозионным процессам, тем более болезненным будут меры по исправлению ситуации, а в перспективе, после прохождения некой «точки бифуркации» (которая, похоже, уже пройдена в Чечне и Ингушетии), позитивное изменение ситуации станет вообще невозможным.
