"Что есть народ? Что есть нация? Что есть государство?", — повторяют они и бессмысленно моргают глазами"… Именно так, почти как по Ницше, наше нынешнее общество воспринимает эти фундаментальные понятия для каждого народа. "Мы, русские, россияне…", — раздаётся с высоких трибун бессмысленное заклинание. Так и остаётся непонятным, в каком соотношении находятся между собой эти два объекта. Не то они тождественны друг другу, но тогда, причём здесь "многонациональный народ Российской Федерации", как записано у нас в Конституции? Не то одно часть другого, но тогда возникает вопрос — что именно чьей частью является? Не то это совершенно разные и взаимоисключающие реалии. Кто же мы — русские или россияне?
Те, кто сверху вещает нам, как откровение, новую идеологию "российской гражданской нации", особо не задумываются над этим. Им и без того всё ясно. Они знают ответы на три вопроса, поставленные в начале. Их моргания вовсе не бессмысленны. Им хорошо, на уровне банковского счёта, известно, что государство — это большая корпорация им подобных по выкачиванию денег. Такое "государство", естественно, учреждено не на века, а только на срок, потребный для извлечения запланированных сумм. Ясно также, что есть народ. Это объект выкачивания средств, благодарная дойная коровушка. И что такое нация, в принципе, тоже понятно. Нация — это, в их системе, та психологическая реалия, которая позволяет народу верить в то, что "государство" существует не только для доения его, народа, но и для охраны этого самого народа от неких волков лютых. Обеспечивает народную верность и покорность своим "пастухам". В общем, нация, по их понятиям, есть то, что, хотя и существует лишь в воображении, но поддерживает существование "государства" до той поры, пока из народа ещё можно что-то качать. Идеологическая химера единения народа и власти…
Разумеется, такое "государство" без нации обречено на скорое исчезновение. Такой народ, длительное время веривший в то, что государство существует в том числе и для него — народа, оказывается в итоге перед необходимостью выработать из себя не виртуальную, а настоящую нацию. Нацию, способную строить государство — не корпорацию по эксплуатации народа, а иерархическую самоорганизацию народа в его интересах. Иначе народ сгинет с лица Земли и из Истории.
В сущности, нация есть не больше и не меньше, как государствообразующий народ. Всё остальное — от лукавого. Народ становится нацией только в государстве. Государство есть единственная известная по истории форма национальной самоорганизации, никакой иной человечество не знает. То, что существуют другие формы организации народов — диаспоры, культурные автономии и т.д. — лишь доказывает, что не всякий народ является нацией.
Но, говоря о государствообразующем народе, не следует зацикливаться только на этническом аспекте данного понятия. Государствообразующей может быть, например, только часть этноса — его ярко выраженная сословная группа. Государствообразующим народом Киевской Руси были русы — господствующая аристократическая верхушка всех восточнославянских племён, воспринявшая ираноязычный этноним элиты мощного государства, существовавшего в верховьях Дона в VIII — нач. IX вв. (1). В эпоху русских городов-государств (волостей, земель), до недавнего времени неправильно именовавшуюся, по западноевропейской кальке, "периодом феодальной раздробленности", государствообразующим народом каждой земли — Новгородской, Полоцкой, Суздальской и т.д. — были общины главных городов (2). Этим городским политическим нациям были подчинены меньшие города — пригороды ("на чём старшие урядят, на том и пригороды станут" — древнерусская "конституционная" формула господства главного города в земле). Междукняжеская усобица в конце XII века в Суздальской Руси была борьбой новой политической "нации", возросшей в новой княжеской столице — Владимире, против старой "нации" — суздальцев, за преобладание в земле. Воевали в те времена новгородцы с суздальцами, полочане со смольнянами… Разные нации — но части одного этноса.
Впрочем, аналогичная же ситуация сохранялась в Германии вплоть почти до конца XIX века. В каком-то смысле, учитывая раздельное существование Германии, Австрии и Швейцарии, она длится и в наши дни. Но нас всё-таки интересует положение с нами. Кто мы? Русская нация или всего лишь русский народ как часть российской нации?
Рискну высказать соображение, что в настоящее время о русской нации можно говорить только с некоторыми оговорками. Это проявится более наглядно, если сравнить последние 15 лет русской истории с теми же годами в истории другой нации — сербской, оказавшейся в схожей ситуации. Объективному процессу распада Югославии сербская элита противопоставила идею собирания сербских земель в одно государство, невзирая на существующие межреспубликанские границы. Только агрессия со стороны Запада, сначала скрытая, потом явная, помешала осуществиться этому плану. Тем не менее, сербы, несмотря на подавляющее превосходство сил противника, мужественно держались в этой борьбе 8 лет.
Есть предположение, что столь экспансивное неприятие сербских устремлений со стороны Запада было вызвано намерением примерно наказать сербов, дабы русским было неповадно пытаться осуществить нечто подобное на пространстве распадающегося СССР. Возможно, это так, и вероятно, что резкая перемена курса Запада, почти до конца 1991 года поддерживавшего Милошевича, испугала рвавшееся к безраздельной власти республиканское руководство РСФСР. В результате, не имевшие, в большинстве случаев, никакого этнографического и исторического обоснования административные границы между союзными республиками СССР получили статус государственных.
Русские, как и сербы, оказались в положении разделённого народа. Но со стороны русских, в отличие от сербов, не было предпринято серьёзных попыток к воссоединению. Перед роспуском СССР идеи, которые могли бы привести к возникновению "российского Милошевича", ещё высказывались время от времени. Так, в сентябре 1990 года А.И.Солженицын в своём знаменитом манифесте "Как нам обустроить Россию?" выдвинул план пересоздания Российского государства по признаку национальных границ. Александр Исаевич отнёс к русской нации все три православных восточнославянских народа, за вычетом униатствующих западноукраинцев. Новая Россия, по его разумению, должна была включить в себя РФ, Белоруссию, Украину (кроме Галичины) + северные области Казахстана с преобладанием русского населения. Известно, что из всех позднесоветских руководителей наиболее яростным критиком программы Солженицына выступил Н.А.Назарбаев.
В 1991 году идея создания Русского государства по этнографическим границам была положена в основу платформы Русской партии В.И.Корчагина. Однако на тот момент это была уже маргинальная идея. Она не пользовалась никакой поддержкой руководства РФ, стремившегося к роспуску Союза, захвату своей доли общесоюзного достояния и не желавшего поэтому ссориться с руководством других республик из-за судьбы какого-то там русского народа…
Вместо идеи национального государства, возобладавшей в других пока ещё советских республиках, ельцинская команда провозглашала лозунги изоляционизма в границах РФ. В каком-то смысле это тоже была форма национализма, так как господствующим рефреном призывов к развалу СССР звучало: "Россия и так велика и обильна, что обойдётся без этих неблагодарных соседей по Союзу, мечтающих об отделении!". Надо признать, что значительная часть национально-мыслящих людей в тот момент поверила этим демагогическим заявлениям, чем и объясняется феноменальный успех Ельцина на выборах 1991 года. Многие тогда думали так: "Нужно, чтобы сначала был центр по собиранию этнических русских земель, и этим естественным центром станет РФ". Но после Беловежского сговора курс на легитимацию сложившихся границ стал определяющим в политике РФ по отношению к соседям.
События начала 1990-х годов, как и последующие, показали, что у русских временно не оказалось государственной элиты. Принадлежности к этносу и к нации не всегда совпадают! Русские во власти не образуют сплочённых групп, действующих во имя национальных интересов. Наоборот, они сегментированы по корпоративным группировкам, сосредоточенным, иной раз, вокруг представителей других национальностей и клановых структур оных. Они занимаются обслуживанием интересов не своего народа, своей нации, а своей группировки, зачастую работающей в узкоэтнических интересах, только совсем не русского народа.
В частности, это видно на примере Казахстана, где до 25 % местных начальников — русские. Однако именно эта административная прослойка всегда представляла из себя одну из наиболее прочных опор казахской власти, независимо от ситуации с соблюдением прав основной массы русского населения республики. Десятилетия "пролетарского интернационализма" сформировали такую систему отбора "русской элиты", при которой вверх продвигались, как правило, не те, кто больше радел за свой народ, а те, кто в своей успешной карьере видели средство возвышения над своими соотечественниками. Этот механизм до сих пор работает по всему СНГ, в том числе в России, где он особенно пагубен.
Можно до бесконечности спорить о том, насколько соотносятся между собой понятия "русский" и "россиянин" и предлагать методики выявления принадлежности к русской нации, определения "русскости" и т.д. Это совершенно ненужное занятие, потому что окончательный ответ в такого рода спорах может дать только тоталитарная власть с её монополией на истину. А такого результата ни один нормальный человек, разумеется, не хочет. Но терминологическую ясность внести нужно. И здесь сразу хочется задаться вопросом: почему принадлежность именно к русской, а не российской нации должна рассматриваться как оскорбительная для национального достоинства татарина, башкира, украинца и т.д.? Тем более, если с этой принадлежностью связано сознание исторической ответственности за судьбы многовекового полиэтничного государства-цивилизации?
Как верно пишет Виталий Аверьянов, "в былые времена прилагательные "русский" и "российский" были абсолютными синонимами… Ведь те же татары, если называть их "россиянами", не становятся ни ближе к русским, ни ближе к себе. Называясь же "русскими татарами", они почувствуют себя более значимыми и в своей принадлежности России, народу и государству в целом, и в принадлежности к своему этносу".
При этом отпадает разделение на доминирующий этнос и нацменьшинства. Как справедливо отмечал И.Л.Солоневич, "ни одна нация в истории человечества не строила и не постигла такой государственности, при которой все втянутые в орбиту этого строительства нации, народы и племена чувствовали себя — одинаково удобно или неудобно, но так же удобно и неудобно, как и русский народ". С высоты ещё полувекового исторического опыта мы можем добавить: если было неудобно, то русскому народу в этой государственной стройке иногда бывало даже неудобнее, чем другим.
Один из распространённых мифов — миф о том, что у русских была Империя, но не было своего национального государства. При этом под "национальным государством" подразумевают нечто подобное тому, что складывалось у французов после революции конца XVIII века. Но, при такой трактовке, буржуазная нация оказывается явлением чрезвычайно кратковременным в масштабе Истории. Думается, всё же, нация связана не только с развитием капитализма и становлением индустриального общества.
Нация — это не эгалитарно-всесословное смешение, а активный носитель и сеятель национального сознания, политически-креативная элита. Если нация — действительно государствообразующий народ, то уместно вспомнить слова Ивана Ильина (на которого, кстати, сейчас так любят ссылаться придворные российские идеологи): "Во всяком государстве и при всяком строе власть должна принадлежать лучшим людям".
Русское национальное государство возникло во 2-й половине XV столетия. Причём характерно, что русская государственная элита того времени уже имела сильно смешанное происхождение. "Вся Русская равнина со своими окраинами была представлена этим боярством во всей полноте и пестроте своего разноплеменного состава, со всеми своими русскими, немецкими, греческими, литовскими, даже татарскими и финскими элементами". Положение не изменилось и в дальнейшем. Аристократия нерусских этносов инкорпорировалась в русскую государственную элиту, воспринимая этику её государственного служения. Были, правда, исключения — масса остзейского рыцарства и польского шляхетства (с XVIII-XIX вв.), но они не меняли общей тенденции. Не всегда эта элита оказывалась на высоте своего призвания. Но сам факт её полиэтничного происхождения доказывает: нация в государстве — всегда одна. Присутствие в государстве иной нации, помимо государствообразующей, влечёт рано или поздно раскол государства. Как, кстати, и произошло с Российской Империей век назад, когда возникновение моноэтничных контрэлит возвестило о складывании новых наций.
Таким образом, многовековой опыт указывает нам только одно понимание нации. Нет и не может быть российской нации, отличной от русской. Русская же нация — это союз лучших людей русского этноса с лучшими людьми других этносов, спаянный служением русской государственности. В идеале же этот союз должен распространяться на всех представителей всех этносов русского государственного союза. Нация — это аристократия, не отделяющаяся от народа, а поднимающая его массы до своего уровня. Очевидно, что никаких правовых градаций здесь существовать не может. Нация имеет только одно правовое оформление — государство.
В наше время видимое единство остатков Российского государства сохраняется благодаря лишь тому, что, помимо властных элит, разбросанных по корпоративным (газпромовской, еэсовской и т.д.) и квазинациональным (татарстанской, якут-сахасской и др.) квартирам, пока ещё всё-таки существует, хотя и в политически приниженном положении, Русская нация — миллионы людей, верных исторической России. Это не только этнические русские, но и многие татары, карелы, коми, аланы, калмыки, шорцы,… украинцы, белорусы, молдаване, казахи, немцы… Далеко не все из них сейчас живут в РФ и являются её гражданами. Они могут занимать разное общественное положение и по-разному относиться к политике, но объединяет их одно.
Только наличие этой общности, не вполне осознаваемой её членами, предохраняет РФ от окончательного распада и вселяет надежду на осуществление каких-то форм постсоветской интеграции. Пассивное, а кое-где и активное сопротивление этой лучшей части народа насильственному уничтожению русско-советского державного наследства, а также её упорная приверженность общей исторической памяти, ещё кое-как сдерживают алчность антигосударственных приватизаторов, присвоивших себе право говорить от имени "наций".
Существует лишь один технический вопрос: как произвести отбор и консолидацию Русской нации как народной аристократии и привести её к власти (по возможности, в наибольшем числе государств, чьи народы исторически сопричастны к русскому державному строительству)?
1. См.: Галкина Е.С. Тайны Русского каганата. М.: Вече, 2002.
2. См.: Фроянов И.Я. Киевская Русь: очерки социально-политической истории. Л., 1980.
