Понятно, что к кому попало похмеляться не пойдешь. Утреннее похмелье «интимнее всякой интимности», как метко замечал Веничка Ерофеев.
К Владимиру Солоухину, замечательному русскому писателю — приходили, когда он приезжал на лето в свой деревенский дом.
…Второй опохмельщик вел себя иначе. Он некоторое время стоял на пороге, оглядывая нас, потом делал несколько стремительных шагов и бухался на пол в поклоне, о каких мы только читали в книгах из времен крепостного права, но которых в натуре никто из нас никогда не видел. Тотчас мы бросались к нему и пытались поднять, а он вырывался и, как бы мы не теребили его, старался принять прежнюю позу. После долгой возни он наконец объявлял:
– Пока не нальешь — не встану.
Еще один «опохмельщик» пришел как-то утром к Солоухину с колом в руке.
Бедолага повернулся ко мне спиной, чтобы не сказать — задницей, и потребовал:
– Бей!
– Помилуй, за что же я тебя буду бить, да еще колом…
– Бей, но налей стакан!
Что характерно — все эти сцены не вызывали в Солоухине не малейшей раздраженности! Это сегодня современные писатели, завидев «русского мужика» без высшего образования, брезгливо зажимают нос…
Да, я хочу поговорить о таком явлении, как русофобская литература.
* * *
Собственно, литература «фобов» всякого рода пишется широко — да продается по-разному. Скажем, Климов был и остается параноиком, и читатели его аналогичны. Но русофобскую литературу создают самые лучшие и популярные перья страны!
Вот, к примеру, мегапопулярный фантастический сериал. Магия, шмагия, волшебные города и тайные магические ордена. Но в середине повествования мы натыкается на такое:
Капитан «Зуздарги» — этого самого корыта, — он брезгливо махнул рукой в сторону парусника. — Его зовут Плюхай Яйцедубович.
– Как-как? — я ушам своим не поверил.
Таким образом Макс Фрай (персонаж, а не автор) знакомится со «страмослябскими пиратами» — проще говоря, русскими, неведомо каким путем проникшими в волшебный мир (очевидно, специально для того, чтобы его загаживать). Среди пиратов обитают такие колоритные персонажи, как «Давыд Разъебанович» и «Пучегор Пучегорович», а вся речь состоит из фраз типа «Етидрёный хряп», «Куляй на хур!» — в общем, около любой пивной пиратов поняли бы без переводчика. Пираты (автор деликатно определяет их как «одно из восточнославянских племен») празднуют такие странные праздники, как Узорная Мазаница (мажут все вокруг себя навозом) и Бздёх, описание которого я опущу, щадя стыдливость читателя. Поскольку на пиратских кораблях женщин не положено, то русские (простите, страмослябские) пираты сожительствуют аналогично с той же национальности свиньями.
Вся эта фантастика сочинена не в ведомстве Альфреда Розенберга, а хорошей, в общем-то, писательницей Светланой Мартынчик (широкому кругу читателей она известна под псевдонимом Макс Фрай — так же зовут и персонажа, от имени которого ведется повествование).
Казалось бы, в волшебном мире все по-другому устроено — так живописуй себе схватки волшебников и черных магов! Но разгадка кроется тут в отношении Макса Фрая как персонажа к пиратам — любое их действие, даже самое невинное, вроде приглашения на ужин, вызывает у Фрая волну неутихающего раздражения. Наконец Фрай-персонаж находит выход — забирается на рею, где и сидит на протяжении всего путешествия, изредка писая на головы обитающих внизу пиратов. Естественное положение для русской интеллигенции…
Если в волшебном мире можно было бы уж как-то обойтись без «страмослябов» (о которых, как метко замечает Фрай, не принято говорить в приличном обществе), то кто уж посмеет упрекнуть Акунина за яркое живописание русских нравов и обычаев?
Роман «Алтын-Толобас» дает хорошее представление о том, что в России за 300 лет ничего не изменилось, и ничего не может измениться.
Справа стоял небольшой гипсовый Ленин в кепке и с вытянутой рукой. Николас удивился, ибо в газетах писали, что все культовые памятники тоталитаризма давно снесены. Очевидно, здесь так называемый «красный пояс», решил магистр и вошел в станционный зал.
Там пахло, как в давно засорившемся туалете, а на лавках лежали и спали грязные, оборванные люди — надо полагать, современные клошары, которых называют «бомжами». Разглядывать этих живописных челкашей Николас постеснялся и поскорее прошел к стеклянной буфетной стойке.
От нервного возбуждения тянуло на что-нибудь особенно крамольное: хот-дог или даже гамбургер. Однако на тарелках лежали только неровные куски белого хлеба с жирной черной колбасой, завернувшимися кверху ломтиками сыра и маленькими ссохшимися рыбешками. Вид этих сэндвичей заставил Фандорина содрогнуться.
А 300 лет назад? Да то же самое!
Толкнул дощатую дверь, оказался в полутемном сарае. Шибануло в нос кислым, гнилым, тухлым. Шведский лейтенант сказал правду, пахло от московитов не амброзией.
Постоял на пороге, привыкая к сумраку. Несколько длинных столов, за ними молчаливые — нет, не молчаливые, а тихо переговаривающиеся — бородатые оборванцы. Перед ними глиняные кружки либо квадратные штофы толстого зеленого стекла, одни побольше, другие поменьше. Пьют часто, запрокидывая голову рывком. Пальцами из мисок берут рубленую капусту. В дальнем углу стойка, за ней дремлет кабатчик.
Или вот ещё:
По единственной улице Корнелиус ехал не спеша, с любопытством оглядывался по сторонам. Такой нищеты он не видывал даже в Польше. Ни курицы, ни плодового деревца, ни телеги. Даже собак, и тех нет. Удивило, что из крыш не торчат печные трубы — кажется, здесь топили по-черному, как у самоедов на далеком Севере.
Люди, однако, попадались. Сначала древняя, лет шестидесяти, старуха. Она выскочила из щербатых ворот, когда вороному вздумалось опростаться на ходу, покидала в подол мешковинной юбки дымящиеся яблоки (обнажились землистого цвета тощие ноги) и, плюнув вслед иностранцу, засеменила обратно.
Съест, что ли? — испугался Корнелиус, но потом успокоил себя: для огородного удобрения или на растопку.
Корнелиус фон Дорн, прибывший в Россию при царе Алексее Михайловиче, и Николай Фандорин, приехавший сюда искать библиотеку Ивана Грозного, застают в России одно и то же — нищету, свинство и зверство русских варваров.
«Алтын-Толобас», безусловно, заслуживает прочтения — если бы Альфред Розенберг дожил до наших дней, то после публикации этого романа ему оставалось бы только застрелиться. На первый взгляд кажется, что сильнее Акунина о России не напишешь…
Хотя и в этом романе есть одна небольшая натяжка. Фандорины считают себя русскими, и едут в Россию «за корнями», хотя этнически фон Дорн — немец, и родовое гнездо Фандориных находится где-то в Германии. Поразительно, но та же ситуация с Максом Фраем (персонажем) — читателю даются многочисленные намеки, что он выходец то ли из Нюрнберга, то ли откуда-то из Восточной Германии…
Чувства Дорнов и Фраев к России понять легко. Среди подобных авторов-персонажей — автор «Майн Кампф» и Фридрих Энгельс, который предвкушал, что в 20-м веке самое имя грубых славянских народов будет стерто с лица земли…
И Адольф Гитлер, и Фридрих Энгельс не были лишены литературного таланта. Но правда, что Акунин пишет лучше.
Блистательный (и откровенно русофобский) роман Михаила Юдсона «Лестница на шкаф» был за короткое время издан в России аж два раза! Впрочем, к этому автору претензий быт не может. Если волшебный мир и немецкие герцоги фон Дорны могут обойтись без России, то Россия никак не может обойтись без евреев — жертв извечного инфернального садизма русских:
Вокруг миряне, сняв шапки, истово хлебали чай, расплескивая при толчках вагона, хрустели вприкуску, говорили о том, что вчера в церкви Вынесения Всех Святых опять заплакала угнетенно чудотворная икона Василья Египтянина, а с малых губ Пресвятой Вульвы-великомученицы слетел вздох; что в Раменском экзархате на звоннице колокол, отбивавший точное время, сам собой ударил в семь сорок и остановить бесовские перезвоны было весьма непросто; в Охряной Лавре же кой-какие мощи, источавшие по сей день благовонную мирру, запахли вдруг чесночищем; и, наконец, шо при ремонте шпал на станции Охотный ряд нашли глубоко замурованную капсулу с заветами некоего Лазаря Моисеевича сыну своему Еруслану и планом тайных ходов под всей Москвой, чтоб, значит, отсидеться, когда грянет час расплаты, мужик перекрестится и придут громить.
Сходились все, утирая вспотевшие шеи, на том, что это видано ли, льды небесные, какие мучения на русской земле от проклятых недоверков, и не дивиться надо, а давить давно этих выползней до последнего-с!
Или:
«Осторожно, православные, двери закрываются! — выл вагонный кликуша. — Следующая станция — Площадь Жидов-та-Комиссаров!»
Поразительным образом фабула романа Дмитрия Быкова «ЖД» повторяет фабулу «Лестницы на шкаф» — о том, как одичавшая Россия бьет ЖД, с целью собственного спасения. «И ЖД не перебили, и Россию не спасли», — суммировал бы я содержание этих романов старинной пословицей.
«Мой глупый земляк Солоухин зовет вас в лес соленые рыжики собирать. Да плюньте вы ему в его соленые рыжики!» — говаривал Веничка Ерофеев, больная совесть России. Веничка, этнически чистый, как стакан «Московской», выходец с Русского Севера — как же он ненавидел окружающее его хамство! А почти ничего другого Ерофеев и не замечал (почитайте хотя бы «Записки психопата»). Тяжелая душевная болезнь русофобии глодала классика — такая же тяжелая, как навязчивый антисемитизм, которым страдал Вагнер.
Да, разговор мы начали с того, что к Солоухину, когда он жил к деревне, приходили опохмеляться его земляки.
Наверное, дачи есть и у Чхарташвили (который Акунин), и у Макса Фрая. Но вряд ли русские мужики зайдут к ним утром за опохмелкой.
