Голосование депутатов-фламандцев против франкофонов (которые демонстративно покинули при этом покинули зал заседаний), предпринятое 7 ноября текущего года в общебельгийской Палате представителей, станет значимой датой истории королевства Бельгия, и без того богатой на конфликты.
В результате «фламандской инициативы» страна уже более 150 дней переживает острый правительственный кризис. Долгосрочные последствия этого кризиса предсказывают бельгийские эксперты. Голосование еще раз продемонстрировало хрупкость соглашений, заключенных в 1970-х годах между фламандской и валлонской общинами, которые стали точкой отчета в процессе преобразования Бельгии в федерацию.
В этой связи имеет смысл привести краткую историческую справку.
Бельгия — уникальное государственное образование. Его появление на свет в 1830 году было компромиссом для посленаполеоновского «европейского концерта», определявшего характер и содержание международной политики до середины XIX века.
Компромисс — тот феномен, который определяет суть внутренней и внешней политики Бельгии с момента ее создания и по сей день, что позволяло бельгийцам считать себя бельгийцами, невзирая на национальные, языковые и политические различия. В то же время противоречия на оси «Фландрия — Валлония», которые во второй половине XX века вылились в откровенный сепаратизм, были заложены изначально, в момент создания бельгийского государства.
То, что по меркам международной политики выглядело выгодным компромиссом, с точки зрения внутренней политики стало основой культурного конфликта между фламандцами и валлонами. Уже в
В свою очередь, законы 1920—1930-х гг. установили равенство фламандского и французского языков. Фламандский стал языком управления во Фландрии. Во-вторых, в
Однако все эти обстоятельства стали довеском, отягчающим общий фон той экономической рокировки, которая произошла в Бельгии после Второй мировой войны. Именно экономические изменения 50—60-х гг. XX века обусловили усиление фламандского сегмента в хозяйственном комплексе страны и всплеск фламандского сепаратизма.
Здесь необходимо учитывать, что сепаратизм в Бельгии никогда не был валлонским. Валлонские националисты активизировались лишь в ответ на деятельность сепаратистов из Фландрии. Например, по данным
С момента создания Бельгии и до Второй мировой войны Валлония в бельгийской экономической структуре занимала ведущие позиции. Валлонская экономика являлась ядром промышленной революции, добывая уголь, производя сталь, строя железные дороги6. За счет Валлонии Бельгия до
Вплоть до начала 1960-х гг. экономическая ситуация по-прежнему складывалась в пользу Валлонии. Однако в дальнейшем Валлония утрачивает экономическое преимущество над Фландрией. Существует точка зрения, согласно которой причина тому состояла в том, что основные посты в правительстве Бельгии заняли фламандцы. Именно из-за позиции центральной власти и финансовых структур — считает валлонский экономист Ив де Васейж — Валлония пропустила вторую промышленную революцию (развитие нефтяной промышленности, автомобилестроения, строительство автодорог).
Объективно же на ситуацию влияли иные причины. Происходило осознание того факта, что базирующаяся на угледобыче и металлургии промышленная структура Валлонии постепенно устаревает, инвесторы изымали капиталы из традиционных отраслей и вкладывали в новые, более перспективные.
Тут следует обозначить вторую причину экономического лидерства Фландрии, которая как раз на полную мощность воспользовалась второй промышленной революцией. Удачное географическое положение, близость морских портов (Антверпен, Гент, Зебрюге, Остенде), политическая стабильность привлекали во Фландрию иностранные и бельгийские инвестиции. Возводились заводы по сборке автомобилей, нефтеперерабатывающие заводы, и так далее. Новая экономика Фландрии потеснила традиционную индустрию Валлонии.
Окончательный же раскол политического поля произошел в 1960-е гг. Трехпартийная система (католики, либералы, социалисты) переросла во многопартийную: партии разделились по лингвистическому и региональному признакам. Этот процесс был обусловлен экономическим перевесом Фландрии, вызвавшим рост фламандского национального сознания, что вкупе с демографическим перевесом Фландрии — 5,5 млн фламандцев на 10 млн жителей— вызвало подъем массового национального движения.
Точкой отсчета федерализации Бельгии принято считать
В 1970 г. была произведена первая ревизия конституции страны. В ней законодательно закреплено существование трех общин: фламандской, франкофонной и германоязычной (все три языка стали государственными) и трех регионов: Валлонии, Фландрии и Брюсселя. Однако границы этих регионов не были определены.
В
В 1980 г. была вторично пересмотрена конституция. Фландрия и Валлония получили статус автономии. Дополнительные поправки к конституции незначительно расширили финансовые и законодательные полномочия регионов. Затем последовало создание двух региональных ассамблей, формировавшихся из существующих членов национального парламента от избирательных округов в соответствующих регионах.
Остался нерешенным вопрос о статусе Брюссельского региона, о его географических границах и экономических полномочиях. Обострение национальных противоречий в небольшом округе Ле-Фурон привело в
В 1989 г. Брюссель получил права региона. Там была создана региональная ассамблея и правительство. Однако парламенты регионов формировались из депутатов национального парламента из соответствующих регионов. Следовательно, они не удовлетворяли требованиям автономии валлонской и фламандской сторон.
Наконец, правительственная реформа вошла в заключительную стадию. В
Как видно, бельгийская федеративная модель предусматривает два типа субъектов федерации — культурные сообщества (фламандское, французское, немецкое) и экономические регионы (Фландрия, Валлония, Брюссель).
Регионы и сообщества имеют свои законодательные ассамблеи, избираемые прямым всеобщим голосованием, и органы исполнительной власти. Они обладают широкой автономией, в частности, в сфере международных связей, вплоть до права заключать международные договоры по вопросам, отнесенным к их исключительной компетенции.
В итоге Бельгия превратилась в своеобразную «тестовую площадку» «европейского федерализма», реализовав на практике модель децентрализованного и «регионализированного» государства, основанного на принципе этнического и лингвистического плюрализма. Бельгийский опыт территориального реформирования выглядел достаточно привлекательно и перспективно — пока идея регионализма, подкрепленная идеологией национализма, не поставило под сомнение само существование национального государства Бельгия.
В этом отношении весьма показательным оказался недавний конфликт. Комиссия по внутренним делам Палаты представителей после недельных дискуссий вынесла на голосование предложение депутатов-фламандцев, предполагающее отделение электорального и судебного двуязычного округа Брюссель-Хал-Вилворде. Данный округ представляет собой своеобразную «гибридную целостность», объединяющую 19 коммун региона Брюссель и 35 коммун от провинции фламандский Брабант. В итоге округ является своеобразной «надстройкой» над «лингвистической границей», разделяющей «одноязычную» Фландрию и двуязычный Брюссель. Данная граница, пересекающая страну с Востока на Запад, разделяет сегодня территорию Валлонии и Фландрии. Она была установлена в 1962-1963 годах, еще до федеративной реформы.
В течение уже долгого времени, фламандское большинство в общебельгийском парламенте ставило вопрос об отделении округа Брюссель-Хал-Вилворде с целью достижения «языковой гомогенности» фламандской территории. Франкофоны же, напротив, утверждали, что фламандцы стремятся лишь «забетонировать» границу между регионами, имея в виду будущую независимость Фландрии. Одновременно с этим они были обеспокоены судьбой проживающего в округе франкоговорящего меньшинства (около 150 тысяч человек), проживающего на этой территории, особенно в тех муниципалитетах, где франкофоны являются большинством (Jean-Pierre Stroobants. Vote historique des Flamands contre la minorité francophone // Le Monde. 08.11.07).
Отделение Брюссель-Хал-Вилворде, заявленное в 1999 году региональным парла-ментом Фландрии, является прелюдией к реализации масштабного плана реформирования институтов бельгийской федерации, продвигаемого фламандскими христианскими демократами (лидеру которых Иву Летерму было поручено формирование федерального правительства по итогам последних парламентских выборов). Партии франкофонов, участвовавшие в дискуссии о судьбах округа, изначально оппонировали этой инициативе и пытались приостановить рассмотрение фламандской инициативы в парламенте.
В результате заседания комиссии по внутренним делам, одобрившей данную инициативу Фландрии, четыре ведущих партий франкофонов, заявили в совместной декларации «о целенаправленной политической агрессии», которая «разрушает национальное единство». В итоге парламент франкоговорящей общины проголосовал за постановление, определяющее «конфликт интересов», который позволяет заблокировать прохождение данной инициативы на 120 дней. Одновременно был задействован и другой предусмотренный федеральным законодательством инструмент — так называемый «тревожный звонок», позволяющий франкофонам «заморозить» рассмотрение данного законопроекта в течение двух месяцев.
В итоге предпринятое фламандским большинством голосование за законопроект не будет иметь юридических последствий в течение достаточно долгого времени.
В то же время, «фламандская инициатива» незамедлительно скажется на процессе переговоров, ведущихся лидером парламентского большинства Ивом Летермом: либеральные и центристские партии франкофонов приняли решение приостановить свое участие в процессе создания нового кабинета. Они планируют определить свою политическую политическую позицию в начале следующей недели.
Г-н Летерм, таким образом, вторично потерпел неудачу в своих попытках инициировать формирование проправительственной коалиции. В итоге он был вынужден был отправиться 8 ноября с докладом к королю Альберту Второму с докладом в его резиденцию во дворец Лекен.
В итоге этой встречи король потребовал от Ива Летерма приложить все необходимые усилия к тому, чтобы новое федеральное правительство было сформировано в как можно более короткие сроки. Король также уполномочил председателя Палаты представителей и Сената инициировать дискуссию о будущем федерации и взаимоотношениях фламандской и валлонской общин. Последнее скорее выглядит скорее попыткой сделать «хорошую мину» при плохой игре (Leterme poursuit, le Roi consultera // Le Soir. — Jeudi 08 novembre 2007).
При этом сам Летерм не склонен говорить о своей возможной отставке, поскольку выдвинувшие его фламандские демохристиане подтвердили, что «пойдут во власть» только при условии, если премьер-министром станет их нынешний лидер. При этом фламандский кандидат на пост премьера, не взирая на остроту сложившейся ситуации, подтвердил свое намерение провести в жизнь реформу институтов федерации в случае своего утверждения на этом посту.
Что означает происходящее для Бельгии? На взгляд автора, можно говорить вот о чём:
1) Вдохновленный идеями культурно-исторического и политического реванша фламандский национализм (в лице правых фламандских партий, наиболее влиятельной из которых является «Влаамс беланг» Филиппа де Винтера с опорной базой в Антверпене, а также все более склоняющихся к принятию аргументов правых фламандских «центристов»), утвердив себя в качестве монопольно доминирующей политической силы во Фландрии и преобразовав под себя ее политическое и культурное пространство, приступил к переделу влияния в масштабах всей Бельгии и к попытке демонтажа федеративных механизмов.
2) Федеративная реформа, начатая в 1970-е годы с целью сохранения единства федерации, привела к ослаблению политических позиций валлонов на уровне федеральной власти (подтверждением чему стали последние волюнтаристские действия депутатов-фламандцев в общебельгийском сенате). В результате представители Фландрии, занимающие руководящие посты на федеральном уровне власти (подобно лидеру фламандских демохристиан Иву Латерму), которому сегодня поручено формирование правительства, испытывая все большее давление со стороны «своих» праворадикалов, неизбежно пойдут на дальнейшее ослабление (и фактически — демонтаж) институтов бельгийской федерации.
3) Общебельгийские институты и символы власти крайне ослаблены и постепенно сводятся к «реликтовому» состоянию. С 1970-х годов в Бельгии отсутствуют общенациональные партии, король Альберт Второй (в отличие от своего действительно авторитетного в глазах всех бельгийцев отца Бодуэна) значительным политическим авторитетом не обладает, а федеральные институты, подверженные постоянным трансформациям, теряют свой авторитет. В итоге продолжает разрушаться и общебельгийская идентичность (подтверждением чему стали итоги недавно проведенного центральными каналами бельгийского ТВ конкурса «Великие личности в истории Бельгии», когда нидерландоязычная и франкофонная аудитории продемонстрировали практически взаимоисключающие приоритеты);
4) Движение франкофонов Бельгии (ведущей партией которого является Демократический фронт франкофонов) заметно уступает своим фламандским конкурентам в политической силе и пассионарности, и не в состоянии выдвинуть и противопоставить экспансивному национализму ясную стратегию как общебельгийского строительства, так и защиты культуры, языка и идентичности франкофонов. Определенная вина в подобном положении дел лежит и на «материнской» для бельгийских франкофонов Франции, в которой десятилетиями практиковалось пренебрежительное отношение к бельгийской нации (без различения на фламандцев и валлонов), что лишило франкоговорящую общину страны столь необходимой для нее моральной и политической поддержки.
5) В итоге активно продвигаемая сегодня Германией концепция «европейского феде-рализма» с учетом национально-региональной специфики (с постепенным ослаблением института национальных государств) (См: Glotz P. Der Irrweg des Nationalstaats: europaische Reden an ein deutsches Publicum. — Stuttgart, 1990. — S. 89-125) на уровне Бельгии берет верх над французской по происхождению идеей государства-нации, до последнего времени отстаиваемой валлонской общиной.
Бельгия, изначально являвшаяся продуктом идеологем Х1Х века, своим вполне возможным распадом может подтвердить данную закономерность.
Каковы перспективы? Один из лидеров бельгийских франкофонов Поль-Анри Гандебьен в своей опубликованной в 2006 году в Брюсселе книге «Бельгия: последняя четверть часа», считая неизбежным распад Бельгии вследствие дальнейшей экспансии фламандского национализма, призывает франкоговорящую общину готовиться к разделу страны с переходом Валлонии под юрисдикцию Франции, будучи готовыми «забрать с собой» исторически и де-факто сегодня франкофонный Брюссель.
Однако будет ли готово к реализации данной цели движение франкофонов, до сих пор успевавшее лишь реагировать задним числом на нарастающую экспансию фламандцев?
И будет ли объединенная Европа готова противостоять натиску агрессивного этнонационализма от Косовской Митровицы до Антверпена, который, вырвавшись на свободу, уже готов выйти за рамки правовых и любых цивилизованных ограничений, способен разрушить существующую архитектуру государств и территорий?
От ответа на этот вопрос зависит будущее самого европейского проекта.
