Казалось бы, что может один человек. Двадцатый век вроде бы выучил нас видеть, что — не может ничего. Один человек — это всего лишь букашка, листик в толстой амбарной книге, стандартизованный и легко заменяемый винтик. Болтик, а не хозяин своей судьбы.
«Сила солому ломит», «что сильные мира сего скажут, так тому и быть», «сопротивляться бесполезно, надо играть по их правилам».
Ложное видение. Хотя очень и очень многие считают именно там. Двадцатый век получился веком добровольных рабов.
На дворе уже следующий, двадцать первый век. Может быть — в нем все будет по-другому, и честь и слава одиночек вернётся вновь.
Один человек — если он Личность — может все.
Но кто становится личностью? Что нужно для того, чтобы в одиночку начать делать историю? — спросите вы.
А ничего не нужно. Только захотеть. «Нет ничего, что устоит перед силой желания», — учили мудрецы хасидизма.
Есть люди, у которых вообще нет судьбы, жизнь их подобна жизни травы, есть те, с кем судьба играет как кошка с мышкой, а есть те, кто сами играют с судьбой.
А кто выигрывает в этой игре и что вообще есть тут выигрыш, и есть ли вообще — это уже отдельный разговор.
Вот история жизни одного из таких.
* * *
Итак.
Австрийский барон, польский генерал, военнопленный-каторжник, русский революционер, американский повстанец, командир Камчатки и король Мадагаскара, великий шахматист.
Бениовский, как обозначено на титульном листе его мемуаров, comte Maurice-Auguste Benyowsky, Móric Beňovský по-словацки,
Móric Benyovszky по-венгерски, Matthew или Maurice Benyowsky или Benovsky по-английски. По-русски (но в открытой литературе в 18 веке о нем писать было запрещено) — Бейпоск, Бейновск, Беньовский, Беньевский, Беневский, Мориц Август Бемнёвский, сам же герой подписывался по-русски: барон Мориц Анадор де Бенев.
По-видимому, многое из деланного им вдохновлялось «утопией» Томаса Мора, а некоторые идеи об организации общества были использованы впоследствии его преемником на королевском престоле острова Мадагаскар королем Андрианампуйнимерина (1787–1810), создателем трудовых общин — фукунулан, и единого государства, в основе которого также лежал этот принцип общины — но об этом позже.
«Человек маленького роста с красивым лицом и хорошими манерами, весьма находчивый в разговоре», — так описала Бенёвского в зените его славы модная французская писательница Стефани-Фелисите Дюкре де Сент-Обен, графиня де Жанлис. (Жанлис. Нечто о графе Беневском и английском историке Джиббоне // Bестник Eвропы. — 1804. — Т. 15. — № 9).
Он родился 20 сентября 1746 у подножья Малых Карпат, в городке Врбове в восточной Словакии. Так городок именуется, впрочем, сейчас — в те времена же его называли или Vrbau по-немецки, или Verbó по-венгерски, Словакия тогда была частью венгерской части австро-венгерской империи. (Оттуда происходил еще один примечательный персонаж, достойный отдельного рассказа — рав Йосеф Хаим Зоненфельд (1849 —1932) — с 1910 по 1920 главный раввин Иерусалима и главный противник религиозного сионизма, но о нём в другой раз).
Национальность Морица, на наш счёт, определить довольно сложно. В Австро-венгерской империи, как в почти любой настоящей империи, разделение подданных по национальным клеткам чертилось не так, как в буржуазных государствах. Правильно будет сказать, что его отец по национальности был генералом на службе Императора Австрийского, а мать — баронессой венгерской короны.
Наши же современники насчитывают в нем венгерскую, словацкую и польскую кровь — и каждая из наций причисляет его к своим.
В 1996 году, в честь 250 - летия со дня рождения героя, словаки даже выпустили серебряные медали стоимостью 200 словацких крон. Впрочем, дата эта спорна — по утверждению некоторых современников, будущий король добавил несколько лет, чтобы приписать себе славу участия в юности в нескольких знаменитых сражениях.
Вырывать свою жизнь у судьбы Мориц принялся с юности. Военную карьеру начал в 16 лет, в составе родной австрийской армии во время Семилетней войны.
Когда войнам кончилось, оказалось, что родовое имение после смерти родителей заняли родственнички (законно или нет — за давностью лет не определишь), указав юному офицеру на дверь. Случай в то время не первый. Большинство таких бедолаг, получив ногой под зад на пороге родового гнезда, отправлялись пропивать горе и остаток состояния в гусарских компаниях, а потом устраивались тянуть лямку в каком-нибудь полку. Но Мориц был не таков.
Из своих верных слуг и завербованных наемников-гайдуков он создал вооруженный отряд, и набегом а-ля Котовский выбил узурпаторов из имения.
Однако зятья и сводные сестры нажаловались королеве Марии-Терезии, и королева Венгерская и Богемская, эрцгерцогиня австрийская повелела конфисковать имение Бенёвского, а его самого отдать под суд, причем среди обвинений значилось и обвинение в церковной ереси.
Но Мориц был не из тех, кто покорно дает себя посадить, ждать суда он не стал, а бежал в соседнюю Польшу. Здесь как раз начиналось жаркое дело — наступал последний акт вековой борьбы ляхов и москалей. Русские через своих ставленников, в первую очередь через короля Станислава-Августа Понятовского, любовника Екатерины Великой, стали прибирать Польшу к рукам, русский посол князь Николай Васильевич Репнин получил решающий голос в делах внутреннего управления. Свободолюбивая шляхта поднялась на защиту своей wolność, всех древних прав и привилегий. В 1768 г. на Подолии, в городе Баре была созвана «конфедерация», и началась война. Молодой барон храбро провоевал два года, пока не попал в русский плен.
Сначала его отправили в Киев, затем местный губернатор приказал выслать его в Казань. Там же оказался и его боевой товарищ, швед Адольф Винбланд, также воевавший волонтёром на стороне конфедератов.
Морица определили на постой к купцу Степану Силычу Вислогузову, владельцу двухэтажного каменного дома с флигелями.
Жить, в принципе, было можно — но неволя, пусть и комфортабельная, категорически не подходила барону.
Улучив момент, он пробрался в кабинет хозяина и выкрал бумагу, удостоверявшую личность и дававшую право на проезд казенным транспортом (фотографий, отпечатков пальцев и прочих полицейских гадостей тогда не было, напомним). С этим документом Беньовский и Винбланд бежали в Санкт-Петербург, чтобы оттуда на любом попутном корабле вернуться через Балтику в Польшу. Однако их выдал шкипер голландского судна, на котором намеревались отплыть беглецы.
Беньовского и Винбланда схватили и снова сослали, на этот раз на Камчатку. Казалось бы, наступил конец.
Из населенных пунктов в то время на Камчатке были три острога: Нижний, Верхний и Большерецкий. В административном центре Большерецке был казенный командирский дом, в нём помещалась канцелярия командира коменданта Камчатки капитана Нилова, церковь, 4 кладовых амбара, 23 купеческих лавки и 41 обывательский дом на 90 "постояльцев" — и 70 человек гарнизона, из которых 40-50 всегда были в разъездах.
В 1770 году Бенёвского доставили в острог Большерецкий, где и расконвоировали. Бежать с Камчатки все равно было некуда и не на чём, край света, точка жизни.
Поселили его в квартире Петра Хрущова, бывшего Лейб-гвардии Измайловского полку поручика. К тому времени Хрущов провел в ссылке девять лет. Его «вины» указаны в "Своде законов", 1762 года:
"Октябрь 24. Манифест. Лейб-гвардии Измайловского полку поручик Петр Хрущов обличен и винился в изблевании оскорбления величества... Хотя мы собственно наше оскорбление в таком злодеянии великодушно презираем, но не могли пренебречь правосудием к обиженному народу, видев в нем возмутителя общего покоя... надлежит Петра Хрущова и Семена Гурьева, яко главных в том деле зачинщиков четвертовать, и потом отсечь головы; но в рассуждении нашего правила о наблюдении монаршего милосердия... обоих Петра и Семена бывших Хрущова и Гурьева ошельмовать публично, а потом послать их в Камчатку в Большерецкий острог на вечное житьё..." Компания на Камчатке к тому времени вообще подобралась хорошая: "В царствование Петра II, Анны Иоанновны и Елизаветы Петровны Якутская область была наводнена ссыльными привилегированных сословий, обвиненными происками временщиков в государственной измене. Якутские воеводы не раз доносили Сибирскому приказчику, что все остроги заняты колодниками".
В тот момент в «столице Камчатки» отбывали наказание много разных замечательных людей.
Ипполит Семенович Степанов, отставной ротмистр, помещик Московской губернии, был избран депутатом в Комиссии о сочинении Уложения (1767 год) от дворянства Верейского уезда. Комиссия эта, — по сути, Государственная дума того времени, — состояла из избранных от различных сословии депутатов и должна была выработать новое Уложение законов Империи. Но созвала его Екатерина в чисто декоративных целях, молчаливо предполагалось, что депутаты подпишут все, что предложит начальство. Наивно-честный Степанов не врубился в особенности текущего демократического процесса и попытался отстаивать своё мнение на будущие российские законы в столкновении с графом Григорием Орловым — тогдашним эквивалентом Администрации Президента. За что и оказался немедленно на Камчатке.
Был там и Иосафат Батурин, подпоручик армейского Ширванского полка, соcланный за то, что считал незаконным свержение Петра III; адмиралтейский лекарь Магнус Мейдер; камер-лакей правительницы Анны Леопольдовны, матери малолетнего императора Иоанна V, Александр Турчанинов, сосланный еще в 1742 году за заговор против Елизаветы в пользу Иоанна Антоновича. Ему был урезан язык и вырваны ноздри.
Большинство из ссыльных были обречены сидеть там до конца жизни, — которая, впрочем, обещала быть недолгой:
"В зиму 1768 – 1769 г. свирепствовала в Камчатке оспа, похитившая 5767 инородцев и 315 человек русских заезжих людей. Вслед за этим бедствием обнаружился повсеместный неулов рыбы, которая заменяет здешним жителям хлеб". "Между тем наступила зима 1769 и 1770 г., а с нею и голод. Трудно описать все бедствия, перенесенные камчадалами... В пищу употреблялись кожаные сумы, езжалые собаки, падаль и, наконец, трупы умерших от голоду своих родственников".
Но Бенёвский совершенно не собирался доживать свой век в русском плену.
Бенёвскому удалось организовать бунт и массовый удачный побег ссыльных за границу — первый и единственный пример в истории каторги и ссылки государства Российского за всю его историю.
(Продолжение следует)
Кроме воспоминаний Бенёвского в тексте использованы книги: Сергей Иванович Вахрин. «Встречь солнцу. (История освоения Камчатки)», Петропавловск-Камчатский, Камшат, 1996 г., 350 с.; Игорь Муромов. «100 великих авантюристов». Изд. «Вече». М.; 1999г. 608 стр.; и газетные статьи.
