Полная версия интервью программе Александра Зимовского "Жесткий разговор" (Первый канал телевидения Республики Беларусь)
Александр Зимовский. Михаил Витальевич, в одной из ваших публикаций я обнаружил термин «трофейная экономика», который вы употребляете применительно к России. Какой смысл Вы в него вкладываете?
Михаил Ремизов. В одном из посланий Федеральному Собранию российский президент признал, что мы до сих пор проедаем советское наследство. И это касается не только России. Все бывшие республики СССР получили в качестве багажа большой объем материальных и нематериальных ценностей, которыми можно распорядиться по-разному. Можно превратить их в капитал, т.е. в средство воспроизводства и создания новых ценностей. А можно превратить их в трофей, т.е. в средство извлечения немедленной и максимальной прибыли для тех лиц, которым удалось соответствующую собственность захватить, поставить под контроль.
Второй путь гораздо проще, гораздо выгоднее для многих элитных групп, и требуются чрезвычайные усилия государства, чтобы с него свернуть. К сожалению, нам это до сих пор не удалось.
Итоги приватизации так и не легитимированы в глазах общества, многие представители крупного бизнеса в России ведут себя как временщики.
Рейдерство стало главной формой экономической деятельности. Т.е. приоритетно не производство новой собственности, а захват и передел уже существующей.
Эксплуатация природных ресурсов остается хищнической с точки зрения качества выработки месторождений.
Многие производства работают на износ, без затрат на амортизацию.
В целом, имеет место колоссальное недоинвестирование в основные фонды. В том числе, кстати, в приоритетном для власти энергетическом секторе. В этом смысле, я согласен с теми экономистами, которые говорят, что избыточное количество денег в руках российского правительства – это признак плохой работы. На фоне существующего хронического недоинвестирования.
Все это и есть проявления "трофейной экономики". Об этих проблемах сейчас много говорится в России, даже на официальном уровне. Это хорошо. Но переломить ситуацию пока не хватает сил. Или желания.
А.З. Как вы полагаете, реалистичен ли проект превращения в энергетическую сверхдержаву?
М.Р. Весь вопрос в том, как понимать эту идею. Если это пропагандистская упаковка для сырьевой экономики, то никакого интереса она не представляет. И в этом качестве, кстати, она уже отжила свое.
Но это не единственный вариант. Идею энергетической сверхдержавы можно воспринимать и как довольно серьезный проект. По сути, как проект проведения новой индустриализации на базе высокотехнологичной энергетики, например, атомной и производства энергетических продуктов с высокой добавленной стоимостью. В этом качестве у нее есть хорошие перспективы. Россия должна использовать свои естественные преимущества, природные богатства, для совершения технологического и промышленного рывка.
А.З. Может ли в сырьевом государстве появиться мощное националистическое движение, возглавляемое некоей контрэлитой?
М.Р. Вопрос сложный. Если коротко, то я думаю, что может. По крайней мере, сырьевой характер государства этому не помеха. Даже наоборот, это очень мощный стимул. И кстати, опыт многих национальных движений в сырьевых странах это показывает.
На мой взгляд, главная проблема, которую должен решить политический национализм в России – это даже не проблема миграции (она важна, но во многом является производной), а проблема справедливого использования общенационального достояния. И в том числе, природных богатств страны.
Для того, чтобы эти природные богатства были не сырьевым проклятием, не фактором колониальной зависимости, а работали на самостоятельное развитие страны, необходимо, чтобы народ чувствовал себя полноправным хозяином своей земли и ее богатств. В основе многих наших проблем в социально-экономической сфере лежит, как уже было сказано, психология временщиков. Преодолеть ее можно только на пути создания национального государства.
И главное, для того, чтобы экспорт природных ресурсов работал на все общество, а не только на узкую прослойку элиты, необходимо, чтобы элита и население были связаны друг с другом прочными узами национальной солидарности. Это единственное, что связывает простых людей и людей, у которых есть власть и деньги.
Вот для чего русским необходим политический национализм. Без него невозможно поставить элиты на службу обществу.
Насколько это реализуемо в ближайшее время – отдельный и сложный вопрос.
А.З. Русская, то есть, скорее российская внешняя политика выглядит заложницей сырьевых монополий. От Германии требуется лишь публичное заявление о том, что газопровод через Балтику нужен, а от участников тегеранского саммита подтверждение того факта, что в Каспийское море впадает Волга, а вытекает нефть, причем в строго заданном направлении. Не слишком ли примитивно для дипломатии 21-го века?
М.Р. Точнее было бы сказать, что российская политика является не заложницей сырьевых монополий, а заложницей групп, контролирующих сырьевые монополии. Это не совсем одно и то же.
Что же касается проблемы статуса Каспия и проблемы строительства СЕГ на Балтике, то я согласен, позиция Москвы по этим вопросам несколько противоречива. На Каспии Москва настаивает на многостороннем решении всех вопросов, в том числе, исходя из общих экологических соображений, поскольку не заинтересована в строительстве новых трубопроводов в обход ее территории. На Балтике, строго наоборот, хочет ограничить круг принятия решений участниками консорциума. Не берусь сказать, насколько это удастся, в обоих случаях.
Вероятнее всего, в этом вопросе возобладают интересы Европейского Союза как целого. А они состоят, как мне кажется, в том, чтобы и СЕГ был построен, и новые маршруты поставки каспийских энергоресурсов в обход России были созданы.
А.З. Если внимательно, и даже не очень внимательно анализировать западные СМИ, то нетрудно прийти к мысли, что Россия – враг №1. А она – Россия, все качает и наращивает объемы поставок... Не напоминает 21 июня 1941 года, когда эшелоны с сырьем и зерном все еще гнали из СССР в рейх?
М.Р. Я не думаю, что эта аналогия точна. Потому что обострение между Россией и Западом по состоянию на данный момент не кажется по-настоящему серьезным.
Просто к той функции, которую Россия выполняла – функции донора энергоресурсов – прибавилась еще одна функция. Функция картонной "империи зла". Обе функции очень важны и для Запада в целом и для отдельных его составных частей. Роль картонной "империи зла", т.е. страны, которую несложно превращать в жупел, но которая при этом не производит реальной геополитической экспансии, эта роль очень полезна для Запада. Она позволяет Соединенным Штатам оправдывать свой военный бюджет и присутствие в Европе, она позволяет Европейскому Союзу консолидироваться перед лицом чуждой ему силы. И наконец, она просто соответствует инерционным, косным стереотипам, которые сложились в европейском общественном мнении. И надо сказать, что Кремль успешно выполняет эту роль, при том, что ему пока удается не оказываться в реальной изоляции. Я думаю, что серьезных предпосылок к реальной изоляции пока нету, потому что, в общем-то, нынешняя политика Москвы стратегическим интересам и Соединенных Штатов, и Евросоюза, так или иначе, отвечает.
А.З. В этом контексте вопрос – в ком Россия вообще нуждается: в транзитерах или в союзниках?
М.Р. Здесь ответ довольно простой. России как сырьевой периферии Европейского Союза нужны транзитеры. России как региональному центру силы, как региональной сверхдержаве, конечно, нужны союзники.
В основе любой геополитики лежит очень важная способность выстраивать союзнические отношения. Попросту говоря, нашим союзником должно быть выгодно. А врагом должно быть опасно. У нас часто бывает наоборот: нашими врагами быть совсем не опасно, а нашими союзниками быть неудобно, непрестижно. Мы часто ставим их в сложное положение. Начиная, я бы сказал, еще с конца 80-х гг., когда Советский Союз всех своих союзников во всем мире демонстративно сдавал и предавал. Очень не хотелось бы, чтобы для постсоветской России это стало нормой и привычкой.
Потому что в конечном счете отношения с такими союзниками, как Беларусь, являются даже не вопросом уважения к партнеру. Они являются вопросом самоуважения. Россия, обладающая достаточным уровнем самоуважения, безусловно, будет рассматривать Белоруссию как стратегического союзника. Поскольку она заинтересована и в отношениях экономической интеграции – хорошо, что идея Таможенного союза переходит, наконец, в практическую плоскость. Она заинтересована и в совместной оборонной системе. Она заинтересована в режиме максимального благоприятствования для русского языка и русской культуры – который Белоруссия, безусловно, предоставила, единственная, фактически из всех стран постсоветского пространства. Все это и есть признаки и элементы реального союзничества, которые необходимы нам, если мы хотим стать полноценной региональной державой.
Есть и еще один момент. Мы видим, что сегодня любой глобальный кризис моментально бьет по периферийным экономикам, причем гораздо сильнее, чем по ядру системы. И мы будем продуваемы всеми ветрами глобализации, если мы не выстроим свою достаточно объемную, обладающую большим внутренним рынком, надежными механизмами защиты, хорошей производственной инфраструктурной базой – региональную экономическую систему. Свое экономическое большое пространство. Россия в одиночку его не выстроит. Нужна Белоруссия, нужен Казахстан, желательно, даже Украина. Но для того, чтобы эти страны действительно были нашими союзниками, необходима комплексная политика, а не политика сырьевого эгоизма.
А.З. Последний вопрос. Михаил Витальевич, пойдет ли руководство России на эксперимент с созданием однопартийного или коалиционного правительства на основе нового состава Госдумы, имея перед глазами опыт Украины?
М.Р. Сегодня украинский опыт ни коим образом не может отвратить Кремль от создания партийного правительства, просто потому, что состав российского парламента будет гораздо более монолитен. Если речь пойдет о парламентском правительстве, это будет правительство "Единой России". Причем я выступаю за то, чтобы оно было строго однопартийным, потому что в этом случае и ответственность "Единой России" должна быть выше. Необходимо отставать принцип, согласно которому "Единая Россия" будет нести полную ответственность за результаты деятельности этого правительства. Поскольку эти результаты будут в определенный момент, с высокой вероятностью, очень сложными, неоднозначными, а то и откровенно отрицательными, "Единая Россия" должна будет уступить место левой партии или левой партийной коалиции.
Реализуемо это? Гипотетически, да. Мне не кажется, что Владимир Путин, возглавляя "Единую Россию" видит эту партию, положим, на ближайшее десятилетие, гегемоном российской политической жизни. Мне кажется, он действительно нацелен на двухпартийную систему. И для того, чтобы она состоялась, нужно поддерживать баланс между партиями. Нужно сначала дать возможность "порулить" одной партии, а потом дать возможность "порулить" другой партии. Во всех государствах состоявшейся демократии так примерно и происходит. С одной стороны, есть рамочный консенсус, который гарантируется бюрократией, который у нас будет гарантироваться верховной властью, а с другой стороны, есть возможность смены социально-экономических курсов, смены приоритетов.
Желательно, чтобы в России сложилась такая двухпартийная модель, где право-либеральное и лево-социалистическое правительство сменяли бы друг друга и обязательно несли ответственность за результаты своей работы. Получится или нет – посмотрим. Украинский опыт пока оказывается негативным по одной простой причине – недостаточно сильная роль президента. Эта модель может работать только в том случае, если президент контролирует силовые структуры, если он является действительно общенациональны арбитром, имеет мощный авторитет и имеет возможность экстренного вмешательства в ситуацию, если она развивается не так, как должно.
