Эта статья является реакцией на несколько текстов [1], недавно опубликованных на АПН, касающихся попытки анализа современного положения русского национализма и предложения путей преодоления установившегося кризиса.
Соглашаясь с авторами по целому ряду тезисов, я бы все-таки хотел указать на ряд неучтенных ими системных факторов, касающихся национализма, невнимание к которым, на мой взгляд, приводит к предложению неэффективных путей преодоления существующих проблем.
Учитывая необходимость осветить неохваченные Виктором Никитиным и Денисом Чуковым проблемы, критика коснется не только концепций реформы русского национализма, но и его самого как такового. Заранее оговорюсь, критика носит строго интеллектуальный характер и не предполагает никаких, модных в сегодняшней полемике переходов в поле личной критики или критики с моральных позиций, которые вряд ли являются продуктивными хоть в каких-то полях, кроме публичной ссоры и привлечения внимания падких на зрелище массовок.
Национализм: социализм, либерализм, консерватизм?
Касаясь проблемы существования русского национализма, первоначально хотелось бы определиться с его состоятельностью как политической идеологии, выявить дискурсивные связи русского национализма и найти его положение в существующем идеологическом спектре.
По стандартной для политической науки классификации, идеологии Современности делятся по принадлежности к трем основным трендам: социализму, либерализму и консерватизму. Ключевая проблема заключается в том, что мы не обладаем автореференцией русского национализма ни на один из данных дискурсов. Грубо говоря, непонятно, что такое национализм: первое, второе или третье. Более того, в большинстве своем вопрос остается открытым для решения читателя даже в рамках текстов различных авторов, позиционирующих себя в качестве именно русских националистов. Только единицы четко заявляют свою позицию (например, Пётр Милосердов, четко артикулирующий свою принадлежность к дискурсу социализма[2]). В большинстве же случаев это самопозиционирование остается, как минимум, не проговоренным - а часто, полагаю, и вообще не совершёным.
Последнее диктуется во многом очень редким удобством позиции русского националиста для практически любого интеллектуала, кроме разве что прямо идущего на конфликт с властью - или, наоборот, желающего стать винтиком системы. Это связано с тем, что состояние подобной «блуждающей точки» открывает большую свободу как высказываний, так и формата их фиксации в реальности. Дискурс любой идеологии ограничивает политического мыслителя в определенных суждениях: существует ряд вопросов, где он не способен, не порывая с дискурсом, менять свою позицию, или допустимой оказывается только очень медленная реформа определенных концепций. Эти узы дискурса заключают интеллектуала в специфические тиски истины, желание порвать с которыми, мягко говоря, обычно более чем велико.
С другой стороны, я бы не стал утверждать, что русский национализм предоставляет абсолютную свободу в этом отношении. Как и любой системе мысли, этому дискурсу присущи определенные техники интерпретации, контролирующие свободу мыслителя и вынуждающие его представлять ряд событий только в рамках легитимных контекстов. Но эти структуры все же не налагают того массива ограничений, который бы возник в случае ясного позиционирования относительно ключевых идеологических трендов.
Многими представителями русского национализма данная «освобожденность» характеризируется как позитивная и продуктивная, «позволяющая собирать под одним флагом представителей самых разных взглядов». Позволим себе усомниться в справедливости подобного суждения. В первую очередь, речь идет о том, что поддержка подобной позиции приводит к размыванию политической идеологии, превращению ее в фактически исключительно гражданскую позицию. Не касаясь вопроса о том, плохо это или хорошо само по себе, нужно понимать, что для системы мысли предполагающей себя как политическую, а не просто социальную или общественно-полезную, это не допустимо. Правда, на этом проблема отсутствия позиционирования не заканчивается.
Вопрос выявления себя на идеологическом спектре важен для политического дискурса еще и тем, что это позволяет определить свою социальную опору в обществе, выстроить свои интересы по продвижению собственной политики по уровням власти и обретения ею статуса господствующей в перспективе. Дабы не вдаваться в длительное теоретизирование относительно работы данного механизма, обратимся к эмпирическому доказательству этой системы.
В большинстве своем русские националисты указывают в качестве своей социальной базы русский народ, а защиту его интересов ставят центральной задачей движения. Но было бы несправедливым говорить о том, что данное утверждение находит внятное подкрепление в реальности. Количество людей, посещающих всевозможные мероприятия русских националистов в Москве, лишь в очень редких случаях достигает чисел, превышающих тысячу. Заметим, что мы говорим о городе федерального назначения, чей статус напрямую указывает на большую вовлеченность людей в политику. Кроме того, в Москве проживает свыше 10 миллионов человек, из которых русскими является не менее 75% жителей столицы. Не правда ли, цифры говорят сами за себя?
Происходит это, на мой взгляд, по совокупности целого ряда причин.
Та социальная общность, которая выставляется как фундамент русского национализма, слишком велика для того, чтобы реагировать в необходимый унисон даже на обладающие достаточной информационной поддержкой события. То есть обычный москвич чаще всего не способен увидеть в русском, которому адресуются воззвания себя. Речь идет не о разделении идей, а о практическом включении того или иного лица в Движение. Но обоснование данной проблемы, как базирующейся на чуть ли не онтологической пассивности, равно как и в плохих социальных условиях «обычного русского» вряд ли может считаться справедливым. Куда большую проблему среди граждан вызывает непонимание возможной (если вообще существующей) программы русского национализма по отношению к защите интересов русских. Обильные прокламации против засилья этнических мафий и нелегальных иммигрантов хотя и регулярно вызывают «внутреннюю» поддержку населения, но не более того. Это связано с тем, что проводимые общественные мероприятия, как показывает практика, не искореняют никаких проблем, с которыми сталкивается «обычный русский», как, например, точечной застройки, нарушения различных норм муниципального, гражданского, жилищного и земельного права, совершаемых представителями криминалитета, бизнеса или администрации за счет народа.
Благодаря этому возникает парадоксальная ситуация, когда русские националисты оказываются не знающими русского народа и его реальных интересов и проблем. Это диктуется, в том числе и «феноменологическим» познанием русского народа, производимым в личных беседах, в рамках бытовых разговоров, но не «интервью», направленных на фактическое исследование и фиксирование реального контекста и ситуации.
Подобные условия разрывают фактическое представительство русскими националистами русских, а в отсутствии реальной репрезентации интересы предполагаемой базисной группы подменяются собственными интересами или интересами конкретного поля, к которому принадлежит тот или иной русский националист, которые отождествляются с интересами русского народа. Так социальной опорой русских националистов фактически становятся, как бы ни тавтологично звучало, русские националисты. Чтобы быть правильно понятым, я хочу дополнительно сказать, что, описывая данную ситуацию, я никоим образом не хочу обвинить представителей национализма в неискренности и лжи, что на основании подобных же фактов позволяют себе тенденциозные публицисты, старательно зарабатывающие себе капитал антифашиста. Строго говоря, все эти механизмы действительно работают только за счет настоящей уверенности в истинности и честности своих убеждений.
Хорошей демонстрацией тому является пресловутая склока, связанная с проведением Русского Марша в 2006 году. Если бы это было десять обманщиков, то они бы относительно легко смогли договориться как лучше «торгануть воздухом», чтобы максимизировать прибыль - только десять верящих в свои идеи могли пойти на долгий и с практическо-эффективной точки зрения бесполезный спор, который вдобавок чуть не закончился грандиозной провокацией. Обманщики не обманываются, они обманывают. Русские националисты – отнюдь не лжецы и шарлатаны, но это, к несчастью, не отменяет того, что для того, чтобы превратить себя в политическую силу, им нужно многое изменить и сделать, и в себе в том числе.
Описывая сложившуюся вокруг русского национализма ситуацию, невозможно обойти вниманием случай Кондопоги.
Важность этой истории связана с тем, что любая политическая идеология, направленная на преобразование общества, должна иметь некое Событие, которое бы увязывало ее быт непосредственно с Бытием, служило эталоном и образцом для подражания. Тем самым, которым стала для коммунистов Великая Октябрьская Социалистическая Революция. Именно с больших букв. Это был прорыв к невозможному, фиксирование трансцендентной Истины в имманентном. Подобным подходом было и дальнейшее отношение коммунистов к этому Событию – оно было неповторимым, но к нему нужно было стремиться, пытаться повторить, повторить несмотря на его невозможность, то есть создать такое же Событие, также открывающее, метафизически говоря, доступ к Бытию.
Политика же со стороны сторонников националистического движения обернулась, как это ни прискорбно, тем, что Макс Вебер называл «стерильной возбужденностью». Несмотря на попытки некоторых мыслителей закрепить этот статус События за произошедшим в Кондопоге, большинство стало тиражировать это название, превращая его в маркер уже чуть ли не любой пьяной драки, в которой участвовали русские и кавказцы. Такая рутинизация События привела к окончательной потере последнего, превращения его в громкий, но уже лишенный того онтологического содержания лозунг. Сомнительная информационная победа оказалась поражением в истинно политическом смысле.
Борьба из подполья
Проблема растраты огромного символического капитала (пусть и в благих целях) приоткрыла и очень плохую подготовленность русского национализма в плане ведения непосредственно политических действий.
Дело не только в случае с Кондопогой, но и организации деятельности Движения в целом.
Абсолютно неотлаженная, на грани с несуществующей, система экономического обеспечения Движения привела к тому, что любые националистические организации оказались сильно институционально зависимы от одного-двух спонсоров. Это вызвало схлопывание реальной борьбы и заменой ее на регулярные, но в большинстве своем ничего не приносящие митинги и всевозможные круглые столы. Которые хоть и приносили интеллектуалам из националистической среды возможность говорить, но, к несчастью, этим и ограничивались.
Куда хуже, что это же привело русский национализм к ряду имплицитных связей с либеральным дискурсом, ориентированным именно на такие построения и сводящим политику и политическое к отдельным PR-акциям и избирательным кампаниям, тесно связанных с «демократически регламентированным» процессом выборов. Все остальное выбрасывалось за пределы Движения.
Довольно показательна в этом плане и организация «русской правозащиты», которая (при массе положительных черт) скрепила национализм с либеральными ценностями Права и Свободы. Это не привело к дисциплинаризации националистического дискурса либеральной парадигмой, но привело к работе фактически только в рамках разрешенного доминирующими слоями, и практически полному отказу от любой деятельности, коль скоро последняя могла вдруг обернуться «несанкционированной».
Очевидно, что проведение подобной политики не только сделало невозможным полноценную победу, но обрекло русских националистов на социальную зависимость от тех господствующих, в оппозиции которым изначально формировался сам русский национализм. Насколько выгодным является статус легальной уличной оппозиции режиму для русского национализма, оставим решать читателю.
Новые песни о старом
Однако, несмотря на все вышеописанные противоречия, сам русский национализм в лице своих представителей опознает свою кризисную ситуацию и ищет пути решения проблем. Но, к несчастью, пока пути к этому предлагаются далекие от эффективных.
Так, Виктор Никитин считает необходимым предложить русскому народу «другую жизнь». При всей симпатичности данного тезиса так и остается неясным, как это сможет решить проблемы, описанные выше. Окажется ли это предложение действительно обращенным к русскому народу и увидит ли русский народ в этом что-то радикально отличное от предыдущих лозунгов.
Ещё больше сомнений вызывает концепция «революции социальных сетей», предложенная Денисом Чуковым. Возможно, я не смог понять смысл и суть идеи, предложенной автором, но я не увидел в данном предложении ничего нового относительно давно описанного механизма «смены поколений», только выраженного чуть иным языком, чем это делается классической социологией. Еще сомнительней смотрятся утверждения об асоциальности русского народа, который, если уж на то пошло, составляет большую часть современного российского общества. Строго говоря, это демонстрирует, что скорей уж асоциальна все остальная часть общества.
Похожим образом обстоит ситуация с поднявшейся волной вокруг отказа от алкоголя, курения и прочих вредных привычек в националистической среде. Никоим образом не желая охарактеризовать подобное поведение как негативное, считаю, что не представляется возможным не признать, что подобные доктрины выдают скорее религиозную или социальную группу, но не политическую, которая по природе своей должна стремиться к универсализации, включении в себя людей исходя из минимального количества внешних признаков. Иначе это чревато маргинализацией и внутренними расколами политического движения, приобретающего за счет такой активной «социальной позиции» в политическом смысле уже практически сектантский характер.
Вместо заключения
Автор статьи не считает себя достаточно компетентным для того, чтобы предложить манифест, способный предоставить необходимые средства преодоления того системного кризиса, в котором оказался русский национализм. С другой стороны, я надеюсь, что описание механизмов, оказавшихся присущих национализму проблемспособно помочь тем, кто решит сделать это. Если, конечно, таковые найдутся.
В качестве пожелания удачи тем, кто возьмется на конституирование русского национализма как самостоятельной и универсальной политической идеологии, приведу в завершение отрывок из манифеста Политической Организации, созданной во Франции в 1984 году Бадью, Лазарюсом и Мишель[3]. Возможно, кому-то он послужит источником вдохновения.
«Следует понимать, что можно обращаться к государству и не будучи депутатом. Можно жить в стране и говорить нет политике государства этой страны. Государство – только за себя и за те партии, которые обеспечивают его функционирование, что называется парламентскими партиями. Одна из главных идей политики на стороне людей – это, что политика государства не является демократической. Государство функционирует, разделяя людей на две части – на бедных и более слабых и на более сильных и мнящих себя таковыми. Не существует политики, которая не была бы организованной; как и не существует организованной политики, которая не организовывалась бы в политических противостояниях.»
[1] Имеются в виду статьи: Виктор Никитин «Другая жизнь. Часть I» и Денис Чуков «Революция социальных сетей».
[3] Цит. по Бадью А. Мета/Политика: Можно ли мыслить политику? Краткий трактат по метаполитике. Пер. с фр. Б. Скуратов, К. Голубович. М: Издательство «Логос», 2005, 238 с.
