Российские партии: когда же придет настоящий день?

Даже те, кто понимает условность российских партий, (то, что мы, например, уже давно обозначили как феномен «квазипартийности»), почему-то с приближением выборов по пропорциональной системе начинают активно муссировать партийную тему.

Если говорить о цехе политологов, то здесь, легко прочитывается стремление коллег перейти, наконец, к практике «нормальной» политической науки и поскорее интегрироваться в этот цивилизованный научный мейстрим, сравнивая отечественный и зарубежный опыт партийных выборов. Можно понять и интерес политических журналистов, которые в силу своих занятий и интересов испытывают потребность в «настоящей» политике. И действительно, появление новых игроков на партийно-политическом поле, в принципе, должно вносить новизну в практику партийной конкуренции, влиять на политическую жизнь как «внизу», так и «наверху».

Но так ли это на самом деле, если присмотреться к реалиям нынешней российской политики? Что, разве от факта появления новых партий (например, «Справедливой России») существенным образом зависит формирование правительства, изменение в проведении политического курса, предложение и реализация в нашем обществе новых политических инициатив? Нет, подобные вопросы звучат риторически, и ответы на них, в основном, будут отрицательными.

Также, на наш взгляд, в возрастающей степени теряют свое значение и традиционные (получившие распространение в нашей стране в 1990-е годы) электоральные исследования. Так, результаты голосования на выборах в Федеральное Собрание РФ влияют на реальную политику еще меньше, чем в ельцинскую эпоху. Конечно, представляет некоторый интерес результат электоральной конкуренции между «старой» «Единой Россией» и «новой» «Справедливой Россией» или возможности появления в Думе какого-либо новичка. Но, опять же, какое это имеет отношение к реальному содержанию внутренней и внешней политики РФ?

Для того чтобы развивалась «нормальная» политическая наука, в России необходима «нормальная» политическая практика. В частности, это создание реальных стимулов для развития партий, «нормальные», то есть свободные и справедливые (хотя бы частично) общенациональные выборы. Но даже по сравнению с 1990-е годами степень свободы здесь неуклонно сокращается, парламент уже не является ареной для борьбы партийных фракций, в силу подавляющего, доминирующего положения одной из них, и вообще стал «не местом для дискуссий». Также, в силу известных новаций, существенным образом сокращаются возможности для регионального представительства в федеральном парламенте.

Каждая их данных проблем имеет немало ответвлений и широко дебатируется, а также подвергается анализу как частная проблема, но в целом мы вновь и вновь возвращаемся к партийной проблематике. Это происходит так, как будто бы эти «партии» действительно формируются в недрах российского общества, отражают интересы его отдельных сегментов, характеризуют определенные социальные расколы (размежевания, «кливажи») и вообще — «партийные выборы имеют значение». Имеет ли смысл в таких обстоятельствах самозабвенно считать партийные проценты и прикидывать партийные шансы, чтобы включить современную Россию в поле сравнения со странами, где публичная политика и партийная конкуренция действительно имеют место? По-моему, при сложившихся обстоятельствах делать вид, что в РФ существует партийная конкуренция, от которой зависит что-то существенное, и думать, будто бы наши партии могут играть некую самостоятельную роль без запрета/одобрения со стороны президентской администрации — это значит дурачить самих себя и публику.

Причины ситуации, сложившейся в России, в общем-то, понятны и подробно описаны. Слишком коротким оказалось временное расстояние между «руководящей и направляющей» ролью КПСС, буйной протопартийностью эпохи перестройки и переходом к выборам по пропорциональной системе. Не забудем и того, что возникновение многопартийности в России происходило в условиях жесточайшего системного и структурного кризиса, а также социальной травмы, вызванной распадом СССР и последующими событиями. Однако, партийная структура, сложившаяся после, мягко говоря, неординарных событий 1993 года стала в дальнейшем консервироваться. Этот тезис кажется спорным для 1990-х годов, особенно для середины ельцинского десятилетия, которое, наоборот, казалось бы, отличалось чрезмерным уровнем политической фрагментации и буйной пестротой политического спектра.

Однако на практике преждевременное застывание раскола между «реформаторами» и их противниками было связано с подрывом стимулов к развитию партий, потому что они, даже добившись определенного успеха на выборах, не могли получить в свои руки реальную власть. Эти и другие особенности формирования российской политической системы под воздействием «суперпрезидентской» Конституции образца 1993 года заставляют говорить о кризисе института политических партий. В дальнейшем этот кризис был усугублен установлением чрезвычайно высоких заградительных барьеров, порогов для входа на поле партийной конкуренции. Наиболее известные из них — это 7-процентный барьер при выборах в Думу и многие региональные ассамблеи, а также вообще «драконовское» законодательство о партиях, которое чрезвычайно затрудняет появление здесь новых акторов. Разумеется, действующие политические игроки установили эти пороги в своих интересах, воплотившихся в реализации политической монополии в России узкой группы лиц (которую злые языки после известных перестановок в правительстве уже называют «партией дачного кооператива «Озеро»).

И сейчас смена правительства никак прямо не связана с выборами в Госдуму в декабре 2007 года. Эта связь имела место и была бы понятна избирателям, если бы по итогам выборов формировалось правительство. А поскольку по Конституции 1993 года такое вовсе не обязательно, то соревнования в партийно-командном зачете проходят на запасном поле российского политического стадиона.

Весьма дискуссионной является также целесообразность запрета на создание региональных партий (в совокупности со всей тенденцией к гиперцентрализации).

Таким образом, на наш взгляд, искусственно и чрезмерно был затруднен процесс партийно-политического обновления, объективная потребность в котором весьма велика. В итоге множество граждан нашей страны не может найти в предлагаемом партийном «меню» ничего подходящего, и в перспективе останется абсентеистским.

В который уже раз будем выбирать между медвежьими профилями и красными флагами, за которыми непонятно, какое скрывается содержание. (Ну, и еще «выхухоли», а также всякая мелочь). Если понятие политического рынка рассмотреть как метафору, то мы увидим «административный рынок» с огромным дефицитом предложения. Следуя нашему сравнению, можно сказать, что если за последние 15 лет мы далеко ушли от «совка» в потребительской сфере, то в области политики застряли очень сильно. Следуя нашему сравнению, можно сказать, что вместо уютного кафе, где со вниманием относятся к вкусам посетителей и обхаживают постоянных клиентов, в партийно-политической сфере мы оказываемся в советской столовке. Там «грязно и невкусно», а потребитель имеет мало возможностей влиять на меню — жри, что дают, и не высказывай лишних претензий, все равно разносолов по твоему вкусу не предложат.

Итак, ни выбирать из предложенных партий, ни делать прогнозы при существующей в России практике выборов сейчас дело неблагодарное. Прежде всего, непонятно, кем для этого нужно быть: разбираться в электоральной политике, интересоваться партийными программами или подвизаться в качестве «кремленолога», который имеет доступ к соответствующей информации (многие просто делают вид, что имеют) и / или по малейшим косвенным признакам отслеживает и пытается предугадать изменение отношений на политическом Олимпе. Аппаратные интриги значат для картины выборов больше, чем волеизъявление населения, начиная с того, какое «меню» будет предложено избирателям. Нормальных, свободных выборов у нас сейчас нет, а то, что есть, по-моему, не особенно интересно.

Все же вызывает некоторый интерес результат «партии власти», которая в последний год, как известно, раздвоилась на «Единую» и «Справедливую Россию». «Единоросы», завладев монополией на принятие решений в Думе, одобрили немало дурацких и вредных для населения законов. Кто, спрашивается, голосовал за монетизацию льгот, в том виде, который был предложен стране и вызвал отчаянные протесты? А какие ужасные решения принимались в близкой автору сфере образования и науки! Но политическая безнаказанность и отсутствие достойных оппонентов могут порой сыграть с самим монополистом злую шутку. Так, переход, к чисто пропорциональной системе выборов в ГД (отказ от избрания половины депутатов Думы по одномандатным округам) невыгоден самой так называемой «Единой России». Правда, мы не решимся однозначно утверждать, что переход к чисто пропорциональной системе — это решение самой «Единой России» (от которого единороссов отговаривали некоторые эксперты). Возможно, кому-то из кураторов «ЕР» стало просто «в лом» возиться с регионами и одномандатными округами и процесс «выборов» был упрощен и оптимизирован до нескольких партийных списков. Все-таки рано, очень рано ерососсы почувствовали себя «партией власти». За власть то они по-настоящему не боролись, а те, кто их во власть продвинул, теперь их несколько отодвигает, чтобы потом, возможно, и вовсе задвинуть. (Как поступили, например, с надоевшим и отработавшим свое брендом «Нашего дома России»). Так или иначе, но в уходящей Думе ерососсы добились конституционного большинства не по итогам партийного голосования в 2003 году (примерно 1/3), а за счет привлечения одномандатников. Теперь же такого резерва у грызловских «медведей» не будет, а для того, чтобы по пропорциональной системе получить хотя бы простое большинство — нужно сильно постараться, и, разумеется, не только агитаторам и кандидатам от «Единой».

Что осенью будет задействован пресловутый административный ресурс, в этом можно даже не сомневаться. Скорее всего, важная ставка делается на назначенных губернаторов, членов «ЕР». Контроль над самим избирательным процессом и ходом голосования будет также немаловажен для реализации планов «ЕР». Но все равно, 50% по результатам предвыборных опросов единоросы пока не набирают, а могут и в декабре не дотянуть до половины.

А тут еще мироновская «партия власти» №2. Это и есть вторая интрига будущих выборов. Сколько они могут получить? Повторят ли хотя бы успех «Родины» — предыдущего политтехнологического проекта, который был придуман на Старой площади и вышел из-под контроля кураторов (когда Д. Рогозин «отвязался»). В принципе, «Справедливая Россия» претендует на очень перспективную электоральную нишу. Сильная и эффективная левая (левоцентристская) партия в России давно нужна. При существующем социально-экономическом положении, левых настроениях значительной части электората и т.д. наличие сильной оппозиции на этом фланге могло бы быть очень полезным для страны и общества в целом, но «левые» политические предпочтения населения в реальной российской политике в основном, игнорируются или используются в преимущественно популистских целях. Дефицит демократии — что поделаешь! Не для того же элитные группировки захватывали при Ельцине власть и собственность, чтобы сейчас «делаться» в соответствии с волеизъявлением избирателей.

Формально, по охвату партийных активистов, по количеству избирателей в России есть вроде бы сильная левая оппозиция — КПРФ. Да, «сильная, смелая…» Это только на словах, в своей пропаганде она такая, а на деле зюгановцы преимущественно занимают соглашательские позиции, или, выражаясь их слогом, являются чистыми ревизионистами и оппортунистами. Коммунисты сейчас находятся на периферии российской политики, зато функционеры КПРФ устроены вполне неплохо. Справедливости ради, надо сказать, что все последние годы коммунистическая партия находилась под сильным идеологическим и политическим прессингом со стороны власти. Зюганову и Ко ясно дали понять, что власть они ни в коем случае не получат. Но если вы называете себя наследниками Ленина… Понятно, все дело в том, что аппаратчики-зюгановцы — это никакие не наследники революционных традиций. Они — даже в кадровом отношении — преемники партноменклатуры эпохи брежневского застоя, с соответствующими привычками, человеческим материалом и т.д.

Закономерно, что КПРФ теснят на российском политическом поле. Эта партия и дальше будет терять голоса и мандаты. Но вопрос в том, кто теснит?

Повторяется расклад Учредительного собрания, и «эсеры» побеждают «большевиков». Да, в нормальных политических условиях у «СР» имелись бы неплохие шансы на то, чтобы стать влиятельной левой партией, некоторые даже считают, что так и будет. Но в существующих условиях это мало реально. В данном случае не только и даже не столько из-за административного давления. Представляется, что ахиллесовой пятой «эсеров» является кадровый вопрос. В партию Миронова, как говорится, «кабаном ломанулись» отодвинутые номенклатурщики-аппаратчики, пиарщики-мордоделы, которым не досталось хороших мест в «партии власти №1», или которые выпали из рядов самой власти. Сомнительно, что этот контингент введет в ряды «Справедливой России» приверженность к социал-демократическим идеям. Тут бы получить если не кормило власти, то хотя бы место у партийной кормушки. Такие кадры — смогут они ли решить сложные задачи, стоящие перед «СР»? Хотя в следующую Думу три названные структуры пройдут, непонятно пока, с каким процентом.

Будет ли кто-то еще — вот это пока, в самом деле, неясно. Если говорить о так называемой «либерально-демократической партии», то в специфических условиях постсоветской России организация Жириновского — надо отдать ему должное — была чрезвычайно эффективной структурой, делавшей дело (то есть бизнес) в области политики, выборов, лоббизма и всего с этим связанного. Здесь даже можно вынести за скобки вопрос о генезисе структуры, возглавляемой этим харизматиком: всякие слухи о Ф. Бобкове, попыткам включиться в процесс «перестройки» и т.д. и т.п. На последних выборах имиджевая находка «мы за русских, мы за бедных» удачно переплавила существующее положение дел в рекламный слоган. Поддержка действующей исполнительной власти при этом не ослабевала никогда.

Но всякому, даже самому успешному и прибыльному бизнесу когда-нибудь приходит конец. С весны этого года у жириновцев наблюдается видимый кризис, который в центральных СМИ, пишущих о политике, освещается с рефреном: «крысы бегут с тонущего корабля». Малышкин, Митрофанов — это только наиболее заметные фигуры. Удастся ли ВВЖ выкрутиться и на этот раз, получить свою фракцию — не факт. Он всегда был верным союзником россиянской власти и голосовал в том парламенте по важным вопросам «как надо». Нынче же его партию-фракцию могут принести в жертву, потому что при переходе на чисто пропорциональную систему голосов не хватает уже самим единороссам. Зачем в этих условиях расходовать электоральные (и не только) ресурсы еще и на Вольфовича? Ничего личного. Только бизнес.

Остается еще вопрос о Союзе правых сил. Социологи дают здесь противоречивые прогнозы. Кроме того, раньше уже случалась недооценка шансов СПС по преодолению выборных барьеров. Да, прохождение его в ГД не является невозможным, но как, и за счет чего?.. Вот мне недавно забросили в почтовый ящик две бесплатные партийные газетёнки. Одна, красная — орган местных коммунистов, другая, с синими заголовками — листок СПС с портретом Н. Белых на первой странице. Цвет заголовков разный, но содержание, что у «левых», что у правых» — один популизм, обещания «поднять и повысить».

Столь явное сближение предвыборных стратегий непримиримых вроде бы идеологических противников нуждается в своем объяснении, и поэтому позволим себе небольшое отступление, касающееся российского избирателя. Здесь для нас, помимо ставшего классическим с легкой руки Роберта Даля вопроса «Кто правит?», не менее важен ответ на вопрос «Кто голосует?». Кто бросает бюллетени на избирательных участках в путинской России?

Во-первых, это миллионы людей подневольных, иногда почти рабски зависимых: солдаты бедной армии или работники богатых компаний, которых начальство заставляет голосовать за начальство, строго при этом контролируя. Другая важная категория при управлении выборами состоит из многомиллионного контингента бюджетополучателей: бедных бюджетников, нищих пенсионеров. Трудом последних были в значительной степени созданы расхищенные в период приватизации советские активы, и сейчас старики как манны небесной ждут очередной мизерной прибавки к пенсии. Многие бюджетники выполняют объективно необходимый всему обществу труд, который недооценен, как минимум, в несколько раз. При наличии нормальной политической системы вопрос об этом непременно бы был поставлен в политическую повестку дня, и, так или иначе, решён. Сейчас же власть отделывается небольшими подачками, которые удобно приурочивать к выборам, перед которыми бедные надеются получить хоть что-то. А оппозиции, левой и правой, остается играть на поле невыполнимых предвыборных обещаний, ведь доступа к административному ресурсу КПРФ и СПС практически лишены. Оппозиции только и остается, что надеяться на гениев избирательного пиара и «политтехнологий». Например, на последних выборах в так называемый региональный парламент в Коми республике список СПС, к удивлению многих, туда прошел. Позднее, местные правозащитники устроили скандал, обвинив представителей «правых» в подкупе избирателей. Обвинение было (еще) не доказано в суде, но повышенный процент голосов за «буржуйскую» партию, отданных в бедных, далеких деревнях вызывает немалое удивление.

При этом потенциальный электорат либеральных (без кавычек) сил, состоящий из самодеятельного населения, способного к самообеспечиванию, «выборами без выбора» зачастую брезгует, не идет голосовать, если не имеет каких-то деловых интересов или, наоборот, какого-то особого протестного куража. А недавно ведь и графу «против всех» отменили. Таким образом, бедные и зависимые избиратели являются электоральной опорой «суверенной демократии». Но ведь если посмотреть на эволюцию демократических институтов, то в истории, всё было ровно, наоборот: с помощью жестких цензов участие в выборах жестко ограничивалось; приобщение к политике, право голосовать было привилегией. В современной российской политике всё иначе — такая политика. Административно-силовое давление, популистский обман, фальсификации и подкуп избирателей - таковы ее основные инструменты.

Собственно, даже попытки российских правителей и их политтехнологической и медийной обслуги «обмануть политику», свести ее исключительно к бизнесу и пиару — вполне удались. Дальше здесь ехать некуда. Стране остается только гнить, дожидаясь обострения кризиса или, прости, Господи, революции (вероятность которой пока, к счастью, минимальна). Связывать политическое обновление с деятельностью партий и электоральным циклом 2007-2008 гг. в целом, бесперспективно. Интригой выборов являются только вопросы о сохранении «Единой Россией» доминирования в Думе и попадания туда каких-то новых групп депутатов. Но, по большому счету, что это изменит? Повторим, что в предлагаемом партийном меню сейчас попросту НЕЧЕГО ВЫБРАТЬ, хотя, разумеется, выбирать будут, и выборы пройдут, как положено (хозяевами нынешней России). «Партия власти» (реальная), так или иначе, сохранит свои приводные ремни и «шестер(ён)ки».

Что касается попадания в Думу какого-нибудь партийного новичка — то вероятность этого весьма мала. Хотя могут случиться и различные сюрпризы. В стране политических чудес такие сюрпризы вполне возможны: предсказуемость российской политики сейчас — это такой же миф, как и установление стабильности в нашем царстве-государстве. Нет, и не может быть какой-то устойчивой предсказуемости и стабильности в государстве, политика в котором определяется волей одного человека и непрозрачными механизмами теневого влияния. Подлинная политическая стабильность устанавливается тогда, когда в стране укоренились демократические институты; предсказуемость же политики обеспечивает непредсказуемость выборов.

В силу этого, тема новых партий и политического обновления (несмотря на нехорошие ассоциации, связанные с этим словом, вспомним: горбачевское «обновление» социализма) становится еще более актуальной, хотя и в неблизкой перспективе. Но проблема политической новизны здесь разворачивается в иной плоскости. Это, например, появление новых политических стилей, нового политического менеджмента (который ставит целью не только «освоение бюджетов», но ориентирован на общественно значимые цели), а также политических сил, способных составить идеологическую конкуренцию нынешней власти и сформулировать новую общенациональную повестку дня, подкрепив все это организационными возможностями. Могут ли к реализации этих задач подключиться наши политические партии? Вероятность этого, надо признать, невелика, но она все же существует. Официально зарегистрированные партийные структуры могут, в принципе, использоваться как легальный плацдарм для вызревания политических инноваций. Возможно. Связано это будет не с практикой продажи партийной структуры «под ключ» новому владельцу, а использованием такой структуры при артикуляции и агрегации политических интересов, которые в нынешней ситуации не находят выражения.

Что бы там не говорили про то, что телевизор заменил парламент, а место партий занимают «проектные» структуры во главе с администрацией президента и прочие благоглупости в таком роде, — лучшего института, чем действующие политические партии для связи между обществом и властью пока людьми не изобретено. Однако сами партии, старые или новые, смогут выполнить эту функцию лишь в случае существенной трансформации других институтов в России, связанных, прежде всего, с разделением политической власти. Тогда и для российских политических партий наступит их настоящий день.