Соседство с Западом отнюдь не делает задачи российских властей простыми. Скорее верно обратное — сила интеллектуального и культурного воздействия Запада на страну, усиленная технологиями «мягкой власти» (soft power), в последнее время резко актуализировало вопросы суверенитета российской государственности. Последнее проявилось в доктрине «суверенной демократии» как текущей цели государственного развития России, которая была выдвинута Заместителем Главы Администрации Президента Российской Федерации В.Ю. Сурковым пару лет назад, и постепенно и настойчиво введена им в центр политологического дискурса страны.
Практически все выступления Суркова по поводу «суверенной демократии» содержат определенный набор идей.
Во-первых, безусловный суверенитет Российского государства в пределах своей территории.
Во-вторых, продолжение существования России в рамках западной цивилизации. Неизменным во всех выступлениях Суркова также является призыв к развитию своего, российского, поля смыслов, которое могло бы обеспечить теоретическую базу российской политики, компенсируя воздействие западного интеллектуального поля.
В этом плане становится интересным осознать те аллюзии, которые могут возникнуть на Западе при получении мессиджа Суркова.
«Cуверенитет» в его западном понимании
Понятие «суверенитет» в западном понимании сформировалось во времена феодальной вольницы, когда западно-европейское общество искало социальные решения для создания и поддержания крупных общественных структур — государств, позволяющих концентрировать необходимые ресурсы для общественного развития, а также согласовывать действия больших масс людей. Изначально источником суверенитета являлось право завоевания. Если группе вооруженных людей во главе с каким-то «паханом» удавалось установить свою власть на какой-то территории, победив других бандитов, или просто подчинив мирных тружеников, то право «пахана» на поборы с населения (дань) было неоспоримым. Понятно, что непредсказуемость результатов войны культивировало удачу, и основной символ удачи — победу в качестве естественного знака благоволения богов, и, таким образом, Божья воля выступала в качестве единственного источника суверенитета, реализуя себя через успех в завоевании территорий.
Однако существование таких ранних государственных образований было очень зыбким. Ему угрожали и соседние шайки со своими «паханами», стремившиеся увеличить свои зоны контроля, и восстания жителей-тружеников, не понимавших своего счастья быть обобранными бандитами, и перераспределения ролей в самой шайке. Последнее, в частности, могло произойти, когда «пахан» по каким-то причинам терял контроль над ситуацией, и допускал появление сильного конкурента. Кстати, подобная раннефеодальная динамика являются частью опыта людей, переживших романтику 90-х годов XX века в России.
Традиционная сильная зависимость людей от клана/племени была персонализирована связью «вассал-суверен» и личной преданностью вождю в качестве основной человеческой благодетели. При этом обычно «кормление» подчиненных в ранних государствах осуществлялось вождями через передачу им захваченных ресурсов (в то время главным образом земель) в ничем не оговоренное распоряжение. Однако скоро стала очевидной непродуктивность такого подхода: некоторые подчиненные умудрялись со временем сконцентрировать в своих руках ресурсы, превышающие ресурсы «пахана», что позволяло им устраивать маленькое внутреннее завоевание. К сожалению, в истории не осталось имени того гения, который догадался заменить такое ничем не ограниченное право собственности на землю правом распоряжения землей с отягощением каждого участка определенным перечнем услуг. Так личная уния «вассал-суверен» была усилена подведением материальной базы в виде феода — при отсутствии оказания оговоренных при пожаловании феода услуг суверену феод у вассала (или у его наследников) изымался.
Человеческое общество структурировалось в виде пирамиды: каждый человек был обязан иметь суверена. При этом проблема верховного суверенитета была разрешена в рамках христианской религии — верховный суверенитет жаловался достойному Богом через процедуру помазания.
Другая проблема — возникновение смут при смене вождя — была разрешена через установление принципа наследования. Приоритет права наследования над правом завоевания утверждался в течение нескольких столетий, причем для этого сначала активно использовался институт «соправления». То есть в виду неочевидности права наследования для баронов королевства, которые зачастую отстаивали свое право считать короля лишь «первым среди равных», король делал сына-наследника своим соправителем, проводя его через процедуру помазания будучи еще в силах, то есть — при своей жизни. В подобной борьбе сформировались и закрепились монархические принципы, четко определявшие источник верховного суверенитета в государстве в виде Бога, который наделял суверенитетом монарха при его (монарха) помазании на царство.
Следующий этап развития данной категории явилась конкуренция между универсалистскими и «местечковыми» подходами к определению верховного суверенитета. Универсалистский принцип базировался на монотеизме христианской религии, служившем основой для идеи единственности верховного суверена для всех людей. При этом на роль такого единственного правителя претендовали как церковная власть в лице Римского Папы, так и светская власть в лице Императора. Результатом исторических процессов, закрученных напряжениями в многоугольнике Папа — Император — европейские короли и прочие акторы, стала Вестфальская система, успешно похоронившая универсализм.
Было признано равенство суверенитетов нескольких имевшихся традиционных государственных образований, и вся территория Европы была поделена между ними. При этом государства в лице их верховных правителей получили право полностью определять все вопросы жизни людей на подчиненной территории, включая исповедуемую религию. Большинство признанных в Европе государств были наследственными монархиями. Однако следует отметить, что в числе европейских государств Вестфальской системы были также другие системы. Например, были выборные монархии, среди которых особое место занимает Римско-Католическая Церковь. Было также несколько республик.
Еще одно направление политической мысли Европы возникло из борьбы подчиненных слоев государства против произвола власть имущих. В этой борьбе возникли и/или укрепились такие важные политические идеи, как законодательство, независимое судопроизводство, представительская власть. Важным этапом данной струи политической мысли стало возникновение концепции общественного договора. В рамках данной концепции властные институты государства объявлялись результатом Божьей воли, являвшей себя в виде компромисса основных политических акторов. Дальнейшее развитие данной концепции естественно ввело в оборот понятие нации — сообщества тех самых политических акторов государства, определяющих параметры общественного договора на контролируемой территории. При этом появилась новая трактовка источника суверенитета — источником суверенитета государства продолжал оставаться Бог, но действовал он уже не напрямую через монарха, а являл свою волю подданным государства через его, государства, нацию.
Очевидно, что обозначенные две идеи об источнике суверенитета не могли не схлестнуться между собой, что и определило последующее развитие данного понятия. При этом основное направление такого развития определялось переходом доминирования в умах людей от монархического принципа к национальному.
Успех Голландии (закрепленный, кстати, Вестфальским договором), проба пера в Англии, образование США, и, наконец, Великая Французская Революция четко показали главный тренд эпохи. Нация окончательно становилась основным источником легитимности государственного суверенитета, оставляя чисто монархический принцип историческим динозаврам. При этом монархи поумнее также оседлали национальный принцип, и поставили его себе на службу. На национальной основе произошло объединение Германии (вокруг Пруссии) и Италии (вокруг Савойи) с созданием соответствующих монархий, на национальной основе развивались монархии и республики Франции, монархия Великобритании, Скандинавские монархии.
К концу XIX века в Европе оставались лишь два динозавра, упорствовавших в защите монархического принципа — Австро-Венгерская и Российская империи. Вследствие этого, в ожесточенной конкурентной борьбе европейских государств в XIX веке не могла не возникнуть идеология, заточенная на забой динозавров. Имя этой идеологии — национализм. Как просто — обозвал какой-нибудь этнос в империи нацией, вспомнил о безусловном суверенитете нации над контролируемой территорией, вывел отсюда право нации на самоопределение — и кушай динозавра, пока куцый мозг последнего подчинен доминанте «священного монархического принципа».
И, действительно, в результате встряски Первой мировой войны Австро-Венгрия была стерта с карты Европы, а Россия была хорошенько пообкусана. Заметим, что ни Германия, ни Италия при этом особо не пострадали. Не говоря уж о других национальных королевствах. Только кое-где монархии были заменены на республики, и все. Что еще раз подтверждает безусловное доминирования нации как источника государственного суверенитета в европейском политическом сознании.
Другим интересным моментом данного этапа политического развития Европы является факт, что в XIX столетии принятие национального принципа государственности создавало крупные нации, которые определяли (и определяют до сих пор) развитие мира, а в XX столетии национализм плодит лишь мелкую политическую подтанцовку.
К сожалению, исторический урок результатов Первой мировой войны не пошел России впрок. Захватившие власть большевики считали, что победа социалистической революции вводит в действие новый принцип источника суверенитета государства — классовый принцип. Вследствие этого понятие «нация» — как источник суверенитета государства в целом — было выведено в России из политического лексикона.
В пику же различным национализмам был введен конструкт этнос=национальность (недо-нация), и каждой национальности (недо-нации) в соответствии с ее рангом было выделено по недо-государству. То есть, в основе большевистского государства была оставлена мина, которая и взорвалась уже на нашей памяти. Россию славно обкусали еще раз, породив очередной рой мелких государственных образований. Югославия, использовавшая в своем государственном строительстве те же идеи, была стерта с карты Европы. При этом Западу не пришлось даже затрудниться с придумыванием нового инструментария.
Уроки развития категории «суверенитет»
В свете накопленного практического материала по современной политике можно сделать следующие выводы о западном понимании суверенитета государства:
1. Единственным источником государственного суверенитета является нация.
2. Нация в первом ее понимании — это сообщество основных политических акторов на занимаемой государством территории, которые участвуют в процедурах политического управления страной (в частности, в процедурах заключения/перезаключения общественного договора). Если данные процедуры хорошо регламентированы и допускают возможность бескровной смены правящей команды, то соответствующие нации являются «свободными», а соответствующие государственные образования называются демократиями.
3. Наряду с национальными государствами в мире существуют империи — несвободные государственные образования, стремящиеся к угнетению как своего населения, так и своих соседей. Свободные нации должны безусловно помогать угнетаемым.
4. Естественно приходим к другому пониманию нации — нации — это те этнически однородные группы людей в империях, которые хотят покончить с имперским угнетением. Данные группы безусловно достойны права на самоопределение и образование своего свободного демократического государства. Чем больше наций обнаружится в империи — тем лучше — сообщество свободных наций будет более более разнообразным (а каждое новое государство — маломощным и, вследствие этого, беспроблемным для лидеров свободного мира).
5. Другое понимание нации не распространяется на страны, где доминирует первое ее понимание, как бы того не хотелось соответствующим этническим группам. Такие группы являются не нациями, достойными самоопределения, а сепаратистами, сражающимися против свободного мира на стороне сил зла. Именно поэтому именно Косово является уникальным случаем «хороших ребят» (и еще — неявно — масхадовская Чечня), а Корсика, Страна Басков, Каталония, Приднестровье, Абхазия и другие — безусловные «плохиши», по которым плачет тюремная решетка.
И вот когда в дважды за столетие пообкусанной России я слышу тезисы: «Мы — империя», «Россия — многонациональное государство», и другое подобное, я задаюсь себе вопросом — а мозги-то у этих ребят есть? Ведь Россия из-за подобного словоблудия уже откатилась к границам XVII века, и все этим динозавризаторам страны неймется... «Империя», туда-же... Западникам даже напрягаться придумывать что-то новое не придется — вот вам на разделку динозаврик, который сам себя уже довел до нужной кондиции...
Также и с мессиджем Суркова: «Суверенитет без нации? — увольте... Мы здесь у себя на Западе не понимаем, как таковое может быть... Видимо вы подаете нам знак, что Империя (сами говорите, что вы — «многонационалия») по нашему недосмотру уже окрепла на нефтедолларах... Нам теперь следует от вас только ожидать усиления угнетения своего населения и сворачивания свобод — иначе зачем вы противитесь работе наших мониторящих грантоедов... По-видимому, вы вновь собираетесь в поход против свободных наций — Мюнхен, растущий военный бюджет, и прочее... Начинаете, естественно, с соседей — бывших подчиненных, которым вы страшно завидуете из-за того, что они вырвались от вас на свободу. Поэтому мы их будем защищать безусловно, даже не вникая в то, правы ли они, или нет. Просто потому, что они — рубеж свободного мира, на который опять наползает эта ваша Империя Зла...»
С волками жить...
На мой взгляд, чтобы выжить, страна обречена на державный национализм. Ни одна другая стратегия не позволит стране удержаться в силовом декомпозирующем поле западного представления о политических реалиях. В этом плане нашим власть имущим, которые и так по сути являются «стыдливыми» российскими националистами, было бы неплохо избавиться от этой своей «стыдливости» и провозгласить курс на создание нормального в западном понимании национального государства. Это позволит снизить уровень несоответствий в видении России и мира западной элитой. И, соответственно «выбивать деньги» на поддержку национальных сепаратистских движений станет труднее.
Естественно придется похоронить динозавризаторское наследие большевиков. Проще всего это будет сделать через политику приватизации этнического, выведя этнос из политики, поступив с этническими вопросами так же, как в свое время поступили с религиозными вопросами при отделении религии от государства. При этом для расчистки общественного дискурса имеет смысл удалить из политического лексикона слово «национальность», как имеющее несовместимые с нормальным развитием государства семантические коннотации. Это, в принципе, тоже будет нетрудно сделать, поскольку мы имеем действующий синоним — слово «этнос».
