Принято считать, что за последнее время с европейской политической сцены ушла большая часть политиков, с которыми у президента Путина сложились близкие партнерские отношения. При этом только появление Гордона Брауна во главе британского кабинета можно считать «преемничеством», тогда как победа Саркози выглядит вызовом курсу Ширака, а успехи Проди в Италии и Меркель в Германии оказались прямым поражением Берлускони и Шредера. Но следует ли ждать радикального изменения курса европейских правительств по отношению к Москве? Скорее всего, нет.
Можно спорить о том, является ли Европейский союз «исторически новой формой» государственности или же группой стран, неспособных выработать единую внешнеполитическую линию — но уже сейчас практически не вызывает сомнения тот факт, что слова и дела европейских политиков в отношении России серьезно расходятся с их реальными поступками. Периодически заявляя (как это сделал, например, в конце августа председатель Комиссии ЕС Баррозу), что «перспективы отношений между ЕС и Россией будут зависеть от качества российской демократии [on the quality of democracy in Russia]», европейцы все чаще строят отношения с нашей страной безотносительно к этому фактору. Какие причины обусловливают подобный курс?
Существует соблазн объяснить такое парадоксальное положение вещей дипломатическими талантами и личным обаянием президента Путина. Тот же Баррозу рискнул назвать российского президента «самым “европейским” лидером, которого я встречал в стране за пределами ЕС [the most European of all the leaders of an outside country I have met]». Можно предположить также, что европейцы опасаются портить отношения с Россией, осознавая растущую зависимость от нее как поставщика дефицитных энергоресурсов. В то же время расчеты показывают, что европейская экономика почти вдвое более энергоэффективна, чем американская; она может относительно легко выдержать повышение цен на нефть до $100 за баррель и выше; при этом Россия сама не может перекрыть поставки газа и нефти в ЕС как по техническим, так и по финансовым причинам, а кремлевские газовики не упускают случая, чтобы подчеркнуть надежность поставок из России.
Некоторые эксперты идут еще дальше и указывают на то, что европейских политиков и чиновников просто «покупают» в дикой и коррумпированной России; в качестве подтверждения этому тезису иногда приводят целую серию фактов. Сомнительную сделку 2005 года между «Газпромом» и Central Energy Italien Gas Holding AG, подконтрольной другу Берлускони, бизнесмену Бруно Ментасти Гранелли (позже расторгнутую итальянским антимонопольным регулятором). Переход Шредера на работу в качестве главы Совета директоров в компанию Nord Stream AG — она реализует проект строительства газопровода по дну Балтики, одобренный непосредственно перед его отставкой с поста федерального канцлера. Недавние покупки на аукционе по продаже имущества «ЮКОСа» концерном итальянских фирм Eni и Enel компаний «Арктикгаз», «Уренгойл, Инк» и других активов, сделанные в интересах «Газпрома» — покупки, накануне которых Проди вел «активные телефонные консультации» с президентом Путиным.
Во всех этих объяснениях есть, видимо, некая доля правды, но при этом ни одно из них не представляется нам исчерпывающим.
Россия интересна Европе не как площадка для отработки процесса расширения зоны демократии и законности, каковой выступает Европейский союз. Она является для нее поставщиком сырья, и не более того. В связи с этим большая часть простых европейцев обеспокоена воинственными заявлениями ее руководителей (показательно, что подавляющая часть этих заявлений были произнесены в «дружественной России» Германии).
В то же время европейским энергетическим компаниям Россия открывает значительные возможности для развития бизнеса: так, сегодня 25% всей продукции лидера европейской энергетики — группы British Petroleum — производится в России, и здесь же находятся 29% ее балансовых запасов нефти. Другие крупные компании — Total, E.ON и те же Eni и Enel — тоже заинтересованы в своих российских операциях. При этом нужно признать, что бизнес в России — зачастую не вполне прозрачный и чистый — вряд ли способен поколебать институты, работающие в том числе в самых недемократических государствах планеты.
Заметим также: ситуация с западными инвесторами в России (где в декабре 2006 г. «Газпром» приобрел у них за $7,45 млрд. контрольный пакет в «Сахалине-2», а летом этого года забрал у BP Ковыктинское и Верхнечонское месторождения за $800 млн.. при их рыночной цене в $3 млрд.) выглядит все же лучше, чем с российскими «ЮКОСом» и «Русснефтью», а диалог властей с ними может считаться более «цивилизованным», чем действия казахского правительства, взявшего судя по всему, курс на национализацию проекта, проводимого Eni на Кашаганском месторождении.
Поэтому в Европе отношения с Россией в последнее время превратились из фактора внешней в элемент внутренней политики — и европейские политики закрывают глаза на ситуацию в нашей стране не по причине таланта наших переговорщиков или своей продажности, а в силу давления, которому их подвергают собственные энергетические компании. Их мощь известна: по рейтингу Financial Times-500 за 2007 год, 5 из 10 крупнейших компаний ЕС представляют энергетический сектор, а суммарная капитализация 10 крупнейших энергокомпаний Евросоюза превышает $830 млрд. В июле этого года усилия именно этих гигантов, а вовсе не кремлевской администрации, по сути, сорвали имплементацию директив 2003/55/EC и 2003/54/EC, которые предполагали масштабную либерализацию европейского энергетического рынка.
Для успехов в конкурентной борьбе европейские компании — как, впрочем, и любые другие — готовы закрыть глаза на многое, что не привыкли видеть политики. И именно это различие в подходах мы считаем причиной нарастающего диссонанса в отношении европейских бизнесменов и чиновников к России — диссонанса, в своей крайней форме обнаружившегося в реакции британского бизнеса на резкие заявления Блэра о России накануне встречи G-8 в Германии. Можно с уверенностью сказать, что Европа готова долго терпеть ту ситуацию, которая сложилась в России со свободой прессы, демократией и правами человека — и чиновникам в Москве не следует всерьез опасаться изменения отношения к нашей стране. Тот же Саркози, в ходе предвыборной кампании акцентировавший внимание на правах человека, недопустимости «вооруженного насилия» в Чечне и попрания свободы прессы, тотчас же после встречи в Хайлигендамме назвал Путина своим другом, и уж подавно не рассорится с ним после разрешения для Total участвовать в Штокмановском проекте.
Однако я бы не спешил говорить о том, что это согласие Европы закрывать глаза на реалии российской политической жизни может радовать большинство россиян. Оно ни в коем случае не является проявлением «энергетической сверхдержавности» нашей страны, как не свидетельствует оно и о партнерском отношении Европы к России. Скорее налицо нечто другое: европейцы начали преодолевать свои прежние ожидания «европейской России». Они довольны «европеизировавшимися русскими», которые в нужный момент ценовой нестабильности поддерживают спрос на элитную недвижимость, дорогие яхты и английские футбольные клубы — но к России они все больше относятся как к Анголе или Нигерии, которые можно и нужно использовать, но в жизнь аборигенов не следует вмешиваться. И это отличная новость для тех, кто находится внутри кремлевских стен, но плохая — для всех остальных россиян.
