Не будем лукавить.
Как только в один ряд ставятся два понятия, «национализм» и «социализм», — они сразу же сливаются в одно: с коричневыми рубашками, черными мундирами, горящим Рейхстагом, концлагерями, мировой войной, Холокостом, Нюрнбергом и так далее. Это — табу, запретный плод, специально повешенный в райском саду нашего сознания. Одних он неодолимо притягивает к себе, другие от него столь же неодолимо шарахаются.
Заметим, что в результате «полузапретными» плодами оказываются по отдельности, сами по себе, и «социализм», и «национализм». У каждого из них, как у Луны, помимо легальной, освещенной лучами солнца, стороны, подразумевается наличие и теневой, обратной, черной, куда лучше не заглядывать, чтобы не оказаться очарованным этим «слиянием двух лун» и не получить раз и навсегда клеймо «нациста».
Между прочим, это клеймо ставится, как правило, теми, кто также прошел «слияние двух лун». Но только не с «темной» их стороны, а с вполне «светлой». Тут я неожиданно сам для себя оказался на весьма странной территории, где можно встретить Василия Васильевича Розанова с его «Людьми лунного света», Герберта Уэллса с его селенитами и даже Николая Носова с «Незнайкой на Луне», поэтому вернусь из волшебного мира художественных метафор в более четкий и жесткий мир предметно-логического знания.
Что касается «национализма», то придётся немного повториться. На мой взгляд, в современных российских условиях «национализм» — это вовсе не «естественное мировоззрение политического субъекта русского большинства», а проект «нациестроительства», весьма направленный и жесткий. Поскольку реализуется он под воздействием «нациестроительных» проектов ряда этнических меньшинств России — по трансформации русского народа в российскую нацию, превращения русских в россиян.
Что же касается «социализма», то последние девять-десять лет от этой проблематики я был далек, и многое в трактовке данного понятия, наверное, успело измениться. Во всяком случае, «социализм» как триединство социальной справедливости, социальной свободы и социального согласия — для меня несомненная новелла. Можно даже сказать, открытие, которое еще предстоит осознать и освоить.
А поскольку невежество мое в этом важнейшем вопросе, согласно афоризму Спинозы, ни в коем случае не может считаться аргументом, прошу учесть возможность совершенно иной — не функциональной, а аксиологической — трактовки понятия «социализм».
Приведу наглядный пример такой аксиологической трактовки. Несколько лет назад одному тогда еще очень маленькому мальчику, проживавшему в славном российском городе Воронеже, задали банальный вроде бы вопрос: «Чем овощи отличаются от фруктов?» Немного подумав, он выдал, по-моему, гениальный ответ: «От овощей остаются очистки, а от фруктов — объедки!»
Так вот, что должно остаться от нашего «социализма» при условии его полной реализации, какие очистки или объедки?
Надо признать, что классики коммунизма, будучи людьми незаурядными, тоже не слишком «заморачивались» по этому поводу и четко сформулировали: содержанием «социализма» должно стать общественно осознанное повышение производительности труда вплоть до уничтожения труда как такового. Что это значит?
Это значит, что труд должен слиться с производством, должен быть поглощен им, что непроизводительный труд должен исчезнуть. А поскольку производство немыслимо без потребления, поскольку непотребленный продукт нельзя считать и произведенным — в общественно значимом смысле, тут возникают контуры совершенно иной, нежели известные нам, системы ценностей. Ведь в современной человеческой цивилизации — при любой ее ипостаси — процессы производства-потребления по-прежнему разомкнуты, то есть все мы фактически трудимся на свалку и пустыню, зажаты между свалкой и пустыней как между Сциллой и Харибдой — так что вскоре неминуемо будем ими раздавлены.
Возникает вопрос о переходе на максимально замкнутые циклы производства-потребления. В каких масштабах будет осуществляться этот переход? Глобально, в масштабах всего человечества сразу, или в масштабах отдельных человеческих сообществ, включая сообщества национальные?
Отвечая на этот вопрос, осмелюсь предположить (только предположить!), что второй вариант несколько вероятнее первого. А значит, некий гибрид социального национализма (в его демократическом или аристократическом варианте) имеет определенные шансы на выживание и развитие.
Обратимся теперь от этой квази-теории к некоей квази-практике. Есть ли в России политические структуры, способные — хотя бы в принципе — синтезировать подобные представления? Удивительно, но такие структуры уже есть. С одной, «социалистической» стороны — это КПРФ, как раз перед выборами неожиданно ударившая по «неотроцкистам». С другой, «националистической», стороны — это «Великая Россия», как раз перед выборами неожиданно лишенная возможности в них самостоятельно участвовать. Наконец, с третьей, «обратной», не аксиологической, а функциональной, стороны, это «Справедливая Россия», декларирующая себя и как партия социальной справедливости и как партия национального возрождения. Похоже, именно в этом треугольном контуре и стоит ожидать на практике заявленного выше теоретически «слияния двух лун».
