И все-таки к новой миссии России!

Поскольку тексты "Новая миссия России" и "Гуманитарный манхеттенский проект" вызвали живой интерес и даже полемику, я, выражая, чувство благодарности к читателям и тем, кто написал отзывы, все же воздержусь от прямого спора. Он рискует превратиться в личностную перепалку и частную дискуссию, которая будет неинтересна большинству посетителей сайта. По совету редакции АПН, я предлагаю текст в развитие темы.

***

Одним из самых вредных заблуждений, которое разделяют и элита и широкие слои общественности в России, является то, что "Россия отличается от Запада тем, что она более субъективна, человечна, душевна, эмоциональна, идеалистична, романтична… Вот Запад, тот да, рационален, механистичен, научен, прагматичен, насквозь материален. А Россия…. Эх… Россия… Если надо разум, расчет, науку, технику, машину, то это на Запад, а если песню, душу, человечность — то это в Россию".

Это мнение было целиком и полностью оформлено в конце XIX — начале XX в. плеядой русских философов и историков, включая Хомякова, Аксаковых, Вл. Соловьева, Ключевского, Бердяева, Франка, Булгакова и других.

Эти мыслители, начиная с "Философических писем" П. Чаадаева, задались вопросом: "А для чего вообще Россия существует в мире? Зачем Бог ее создал? В чем ее призвание? В чем, как говорят сейчас, ее миссия?". Естественно, искали они "самобытность", сравнивая нашу страну с другими (и, прежде всего, с Европой). А поскольку все названные товарищи были европейски образованы, знали по нескольку языков, учились у немецких профессоров и проч., то и сопоставляли они Россию с Западом с помощью той терминологии, которую в этих университетах усвоили. И сравнивали, естественно, в том отношении, в каком сама Европа себя с кем–либо сравнивала.

Например, есть в европейской философии противоположности субъективного и объективного, разума и эмоций, знания и веры. Сама Европа предписывает себя ориентацию на объективное познание с помощью разума. Русские "искатели самобытности" тут же объявляют, что оставшиеся бесхозными вера, субъективность и эмоции — принадлежат России. Причем, они принадлежат давно, и они лучше, чем знание, разум и объективность. Вот и весь фокус. Никто из них даже и не задумался над тем, что прилагают к России европейский метр, вместо того, чтобы, наоборот, попытаться Европу измерить российским аршином. А для этого, нужно породить сам "аршин", то есть собственную систему категорий, выросшую из осмысления собственного бытия. А это и есть работа настоящих философов, которой наши "философы" как раз и пренебрегли. Гораздо легче взять уже готовое какое-нибудь западное учение и по принципу "баба Яга против" объявить своим все, что сам Запад оставил на столе недоеденным. Но теперь уже объедки объявляются настоящим блюдом, а все западная пища — напротив — помоями. Короче, все с противоположным знаком! Вы, дескать, говорите, что эмоции — это пена на поверхности океана познания, а мы, русские, говорим, что эмоции — это океан, на котором знания — это пена! Кто прав — неизвестно, скорее всего, "истина посередине", скорее всего, "правы и те, и те", и "надо друг друга дополнять". Но зато, как минимум, выглядит все очень внушительно. Дескать, вот есть западная философия — у нее одна точка зрения, а вот есть русская — у нее другая. Они, как минимум, "равновелики", они "дополняют друг друга", "видят две стороны одной истины". Ай, Моська, знать она сильна!

Как-то несколько лет назад, в одном гуманитарном журнале, мне попалась статья "величайшего современного африканского философа". Имя его я даже не потрудился запомнить (кажется, Сенгор), почему, будет ясно ниже. В предисловии говорилось, что философ этот представляет из себя "голос Африки", которая раньше была "угнетаема колониализмом". А теперь, дескать, благодаря таким людям, как этот, "все стали понимать, что Африка — целый континент, континент со своей культурой", что она самобытна, что "самобытность надо беречь", что это "иной мир", "альтернативный Западу", и проч., за эти вот взгляды африканцы безумно любят своего первого великого философа. Что же я увидел в статье? Естественно, пассажи типа, "в отличие от белых негры не рациональны, а эмоциональны",… "они не такие объективные, как белые, но зато они очень субъективны, что тоже очень важно". В неграх, в отличие от белых, "развита интуиция"… Если "белые материальны, прагматичны, то африканец очень духовен, его мир полон духов…", что "белые и негры друг друга дополняют". И прочее. Такое ощущение, что я читал книгу Бердяева "Русская идея". Только замени "негров" на "русских" и все. Абыдно, слушай, да?! Так, что же, негр от русского не отличается? Отличается. Мы все знаем это абсолютно точно. Но дело как раз в том, что самобытность, как России, так и Африки, исчезает именно потому, что эти сенгоры и бердяевы, все эти "славянофилы" и "негрофилы" вместо того, чтобы действительно выражать самобытность самобытно, используют чуждую этим самобытностям европейскую категориальную сетку, в которой для всех не-европейцев заготовлено общее прокрустово ложе. Для европейца действительно, все русские, негры, турки и прочие — на одно лицо (эмоциональны, с большой душой, неразумны и проч.). А то, что именно так же выходит и у славянофилов с негрофилами — говорит только об одном: сами они типичные европейцы, которые решили противопоставить себя Западу внутри западно-европейского мышления и с его же помощью.

Но чему ты себя противопоставляешь — от того ты и зависишь, ты несамостоятелен, ты не есть без этого противопоставления, отбери у тебя язык, на котором ты противоречишь, и ты вообще останешься нем, перестанешь существовать.

Поэтому, вопреки возникшей в постсоветском духовном пространстве ностальгической моде на "русские идеи", вопреки восторженным экстазам по поводу "великой русской философии" и ее духовности, вопреки трепетному придыханию, с которым произносятся имена Бердяева, Лосского, Булгакова и проч., нужно твердо сказать: тот приступ русского мышления, тот урок был в целом неудачен, он был неадекватен российскому бытию, он не возвеличил, а маргинализировал и "африканизировал" Россию, он добился прямо противоположных результатов, чем те, которых пытался достичь (вместо выражения самобытности — ее затемнил и извратил, вместо обоснования самостоятельности — делал зависимым от противопоставления Западу), что все достижения этого урока чисто отрицательные (мы теперь знаем, как не надо мыслить), что все популярные в интеллектуальных кругах идеи, имеющие корни в так называемой "русской философии", должны быть подвергнуты ревизии.

***

Когда говорят, что "Запад объективен, а не субъективен", то забывают или не знают, что слово субъект было создано Декартом и теории субъективности прорабатывались затем Спинозой, Лейбницем, кантом, Фихте, Шеллингом, Гегелем, Ницше. И все это представляет единую традицию в том числе и Ницше не смотря, а скорее даже благодаря переворачиванию и радикализации проблематики Декарта.

Когда говорят, что "Запад рационален, а не эмоционален", то забывают или не знают, что все "психологии" и "теории души" были проработаны уже у Аристотеля. что теория аффектов была проработана у Спинозы, теория эмоций в английской философии, что все "новаторство" Фрейда, Юнга и весь расцвет психологической проблематики в XX веке — это прежде всего западное явление!

Когда ищут "призвание России и русскую идею" тоже в конце концов, забывают или не знают, что концепция "призвания" была рождена в протестантской теологии Лютера, конститутивной для запада, если верить Веберу а слово "идея" искусственно слово — выдуманное Платоном одним из отцов-основателей всего западно- европейского мира. Об этом надлежит вспоминать всякие раз, когда кто-то ругает запад за его "материализм", а Россию называет "идеократической цивилизацией". Да, слово "материя" тоже западное, но это не отменяет того, что а идеализм — это вообще сущность Запада.

Когда Запад ругают за антигуманизм, то забывают или не знают, что слово было создано в древнем Риме, возродилось в эпоху Возрождения и с тех пор неустанно наполнялось новыми смыслами, вплоть до марксистской и экзистенциалистской интерпретации гуманизма.

Господство Запада (и Америки, как квинтэссенции Запада) над планетой имеет исключительно духовные, гуманитарные основания.

Все разговоры о том, что запад господствует благодаря экономической мощи, что соблазняет всех иных потребительской, изобильной материальной жизнью основаны на желании польстить себе и не соответствуют историческим фактам. Вплоть до XVIII века Восток в целом было богаче Запада. Именно там по преданию находился библейский рай, именно здесь правили могущественные цари, фараоны и императоры. Именно восточный дворец был синонимом роскоши и разврата, именно восточный рынок был синонимом "рыночной экономики", именно здесь пролегали великие шелковы е и иные торговые пути. Как греки были нищими в сравнении с Персией, так и позже Европа крестовых походов была нищей в сравнении с Османской империей, Индией, Китаем.

Мнение о том, что величие Запада основано на военной силе так же легко опровергается историческими данными. Восток был зачастую сильнее Запада и запад не захватывался и не разорялся Востоком только потому, что в нем видели дикую нищую пустыню, в отличие от обильного и солнечного востока. Во всяком случае, войны велись постоянно и с переменным успехом, о каком-то постоянном превосходстве, раз и навсегда захваченной инициативе говорить не приходится. И так вплоть до XVI–XVII века, века колонизации.

А вот о духовном лидерстве Запада, как раз можно говорить с момента его рождения, в Греции, и с "возрождения" в Европе. Именно дух обеспечил Греции победу над Персией. Именно греческих дух вел Александра Македонского и через него был распространен на всю "ойкумену". Именно греческая ученость была образцом для римлян. Именно наследниками эллинистического мира и Рима видела себя Византия. Именно от греков набирались мудрости и арабы, через которых потом Европа заново познакомилась со своими же истоками после Крестовых походов.

Именно на основе возрождения прежней Греко-римской философии стали возможны научные открытия Нового времени, успехи в технике, научно- техническая революция, вслед за ней военное и экономическое господство над всем миром, продолжающиеся и по сей день.

Всякий, кто говорит о "бездуховности Запада" извращает дело с точностью до наоборот, и так будет всегда заблуждаться насчет своих возможностей, будет не в состоянии будет не поставить проблему Запада и России, ни решить ее.

То, что Запад всегда заботился в первую очередь о духе, показывает нам со всей очевидностью, например, различная судьба Червонной и Великой Руси. А. Невский, как известно, предпочел мир с Востоком и войну с Западом, а Даниил Галицкий, соблазнившись королевской короной и помощью в борьбе с татарами со стороны Папы, выбрал союз с Западом. Вместо помощи в Галицию пришли католические миссионеры, иезуиты, тевтонцы, ксендзы и проч. начавшие не с захвата материальных ценностей, а с уничтожения православного духа. А духовный слом, в свою очередь привел и к потере политического суверенитета и к невиданной экономической эксплуатации. Всякому епископу или боярину, переходившему в католичество, сулились дворянские привилегии и экономические блага — имения. Запад отдавал материальное, чтобы получить себе душу. Наоборот, Орда, подобно дикарям, соблазнялась бисером. Ей не было дела до православной церкви, истории, культуры, языка русских и даже до политической власти. Важны были материальные подношения и внешняя лояльность. Восток, наоборот, за материальное, готов был закрывать глаза на духовное. Если на Руси 300 лет взращивался "комплекс превосходства" по отношению к угнетателям-чуркам. То в Галиции все это время жили с ощущением того, что тут находится окраина (Украина) Европы. От того-то мы потом восстановили и политический суверенитет и экономическую мощь и на несколько столетий вперед поставили себя как величайшее государство мира, несколько раз били объединенные силы всей Европы идущей на нас, а русские, ставшие так называемыми "украинцами" остались со сломленной душой, чужими среди своих, своими среди чужих и до сих пор они являются янычарами Запада, воюющими против своих же братьев. Вот как выгодны инвестиции в дух, которые сделал Ватикан! Уже более, чем полтысячи лет нет Орды, а незаметное иго для малороссов все еще длится. Не внешнее, а внутреннее насилие оказалось страшнее. На Россию иго подействовало как вавилонское пленение на Израиль, она вышла из него верной традициям, закаленной, мобилизованной, с четким ощущением своей самости, так, что И. Грозный на предложение "давай жить как Европе" от А. Курбского ответил: "Россия не есть Европа, Россия есть Израиль!". Это означало признание гораздо более высокого статуса: мы, подобно Израилю — есть избранный народ, а не какая-то там окраина Европы! Долгое время нашей миссией было несение единственного истинного православного христианства. Но не политический суверенитет нуждается в "обоснованиях, идеологии и миссии", а миссия только и способна дать суверенитет! Во всех войнах с Европой, которые начинала всегда она, и в которых мы всегда побеждали, мы бились не за суверенитет, а за спасение души, и за страну, которая удерживает мир от падения в ад (даже в последнюю войну это было так, так как существование СССР было светом надежды всему "трудовому человечеству").

Однако, как бы не были велики наши военные победы, суверенитет, который держится силой оружия, — недостаточен и является только предпосылкой подлинного духовного суверенитета. Гарантированно суверенен, только тот народ, чей суверенитет никто не только не может, но и не хочет колебать. А это возможно только тогда, когда народ обладает ценностью в глазах других народов, когда он уникален, незаменим и неповторим, когда он несет миссию нужную всем другим народам. Нам говорят, что "Россия строит демократию". Зачем? Чтобы быть еще одним 125-ым демократическим государством?

В мире есть одно государство, которое не просто недемократично, а руководимо человеком с абсолютной властью. Но его никто не причисляет к "оси зла". Это государство не обладает экономикой, не обладает природными ресурсами, не имеет армии, не имеет атомной бомбы, но, его никто не хочет завоевывать. Более того, когда умирает его глава, лидеры всех стран приезжают на похороны. Речь о Ватикане. Суверенитет его держится только на том, что это центр католичества, мировой религии. Точно так же Вашингтон является "Ватиканом демократической религии" и он решает, что является демократией, а что ересью, и всякий, кто принял этот дискурс, кто принял эти правила игры уже не суверенен, он может быть сколь угодно демократичным, но если Вашингтону что-то не понравится, то еретик будет вынужден "идти в Каноссу". Когда-то "Меккой и Ватиканом мирового коммунизма" была Москва, и мы решали кто коммунист, а кто ренегат и ревизионист. Сейчас мы играем по чужим правилам, и значит — мы не суверены. Суверенитет — это духовный суверенитет. Такой суверенитет лучше всякой армии, атомной бомбы и экономики. Все разговоры, что атомное оружие есть гарантия суверенитета, ничего не стоят.

Если в стране правит элита, хранящая деньги на Западе, то она никогда и не подумает воспользоваться оружием для удара по Западу, где лежат ее деньги, в целях сохранения суверенитета. А значит, если элита духовно в другом месте и духовно порабощена, любое оружие в ее руках — бесполезно, его все равно что нет. В конечном итоге, всякий суверенитет — духовный. Никогда ни одна страна не исчезнет, если в мире все не будут представлять мира без этой страны, если не только она сама, но и весь мир заинтересован в том, чтобы она была, потому что она несет духовный свет миру.

Так, Петр Великий, хоть и победил шведов, которые главенствовали над всей Европой, сам признавал духовное лидерство Европы. Он понизил, упразднил патриаршество, поразил в правах Православную церковь, которая была сердцем и организатором борьбы с игом, вела миссионеров на восток и расширяла пределы России, которая дала миссию Московскому царству, явившись организатором ополчения против вдвое превосходивших силы России панской Польши, которая поставила на престол самих Романовых.. за это многие славянофилы ненавидят Петра и повторяют вслед за современниками, что он Антихрист. Однако нельзя видеть в Петре просто жалкого подражателя Западу, какого-нибудь саакашвили или ющенко тех времен. Если для последних счастье быть последними в Европе, то проект Петра состоял в том, чтобы стать в Европе первым. Россия и Санкт- Петербург должны были не просто победить Запад, а стать центром западного мира и центром Европы вообще! Подобно тому, как Патриарх Никон в порыве реализации идеи "России-Израиля" всерьез создавал под Москвой Палестину (Иорданом, Голгофой, Сионом, Вифлеемом, новым Иерусалимом, Назаретом и проч.) Петр Великий хотел создать в России новую столицу, которая была бы большей Европой, чем Европа. Речь шла о том, чтобы победить Запад его же оружием, духом, идеями, Просвещением. Именно поэтому Петр начинает перекачку мозгов, переписывается с главным философом того времени Лейбницем, делает ставку на флот, как основу тогдашнего могущества. Не случайно Татищев потом подсказал Страленбергу (благодаря которому мы до сих пор делим части света так, а не иначе), что граница Европы и Азии проходит по Уралу: Санкт-Петербург оказывается как раз центром, столицей Европы!

О духовном лидерстве России мечтает Ломоносов, который говорит о "собственных Платонах и быстрых разумом Невтонах"…. Даже дворянство было освобождено Екатериной от службы только для того, чтобы в обществе появился огромный слой людей, каждодневной обязанностью которого будет производство духовных ценностей (искусства, философии, науки…). Не получилось… Проект Петра утонул в подражательстве и низкопоклонстве перед Европой. Возникло как бы две России. Одна, народная, все еще была православной. Другая, Россия дворянская была европейской. Постепенно она даже перешла на другой язык. У нас могли быть лучшие в мире балерины, но не мы создали балет, у нас могли быть отличные художники, но не мы создали живопись. Да что там виды искусств, мы не создали даже стилей! У нас могли быть шедевры романтизма и классицизма, но не мы создали романтизм или классицизм, как стили. Россия не породила ни одного философа уровня Платона и не одного ученого уровня Ньютона, вопреки пророчествам Ломоносова. Наверное, это и невозможно: было вообще. Грубо говоря: ты можешь проигрывать в футбол, ты можешь всех выигрывать в футбол, но в обоих случаях ты играешь в футбол, и все это раскручивает Англию, которая футбол породила. И так во всем.

Все победы России, прежде всего военные победы, делались народом на основе прежней православной миссии, воевали за спасение души, а не за свободу! Ушаков уже канонизирован, Суворов обязательно будет канонизирован на ближайшем Соборе. Кутузов приказывал обносить иконой Божьей Матери войска перед любой битвой. Поход Наполеона привел нашу про-европейскую элиту в смятение: она не могла понять, как Европа может вообще напасть на нас, и эта элита была лишена воли к сопротивлению. И опять дело решил православный народ. После победы над объединенной Европой (а у Наполеона служили все) никто не задался вопросом: как это вообще было возможно? Каким духом? Наоборот, стали учиться у побежденных, наоборот, с новой силой захлестнули страну волны западомании: декабристы, Герцен, разночинцы, либеральная и социалистическая интеллигенция…

Даже когда императоры опомнились от просвещенческого масонского дурмана (что было в моде и порядке вещей при дворе Елизаветы, Екатерины, Павла, Александра) и стали уделять внимание "православию и народности", вспомнили про священный Царьград, когда часть элиты России (православные святители, религиозные публицисты, консервативно настроенные писатели, философы-славянофилы) начали робкие попытки поиска собственных духовных оснований, это было сделано, как показано в самом начале очерка, уже в западных формах и терминах, то есть заведомо бесперспективно. Все это уже заранее на Западе, а значит и нашими западниками, было маркировано и заклеймено как реакция, средневековое мракобесие.

Запад всегда знал, что язык, логос, не такая безобидная вещь, как кажется. Когда, в эпоху Просвещения, на основе определения сущности человека как свободы, сложилась новая концепция истории, тогда либерализм изначально получил в этой концепции привилегированное место. Либерал — тот, кто всегда и во всем исходит из сущности человека. А она, свобода, свободная сущность требует освобождения от традиционных оков, от всего старого и преднайденного. Естественно, это не могло привести ни к чему, кроме как к эскалации свободы. Каждый следующий объявлял себя более свободным и прогрессивным, чем предыдущий, а каждый предыдущий с точки зрения нового, объявлялся реакционным и консервативным.

Когда либералы "загнали клячу истории" насмерть, что выразилось в перманентном смертоубийстве миллионов людей, сопровождавших первые буржуазные революций в Европе, они потеряли популярность у народа и симпатии вернулись к тем, кто называл себя консерваторами. Но консерватизм означал всего лишь, что изменения должны совершаться медленно, с общего согласия, не за счет разрушения старого, а за счет плавной эволюции и т.п. Принципиально же сама схема истории и взгляд на сущность человека не претерпели изменений. Консерваторы согласились с тем местом, которое им определили либералы, правда, теперь это место оценивалось не как однозначно негативное, но как нужное и имеющее свою функцию. Легко увидеть, что приоритет в этой схеме все равно остается за либералами. Именно они, быстро ли, медленно ли творят историю. Именно они являются источником социальных инноваций, которые потом уже, в свою очередь, позже консерваторы консервируют, сохраняют. Вот уже 200 лет считается нормальным, когда в молодости человек является либералом и революционером, а к старости — консерватором. Подлинная трагедия консерватизма состоит в том, что он согласился с этой, по сути дела, либеральной моделью. Консерватизм согласился с тем, что свобода признается "самой существенной сущностью человека", согласился с тем, что история есть прогресс свободы и эмансипации, согласился с тем, что вперед историю движут всевозможные революционеры, со своим скромным местом тормоза или якоря в движущемся механизме истории. А что? Тормоз не менее важен, чем газ….

Но не пришла ли пора переосмыслить эту концепцию трехсотлетней давности? Не пришла ли пора иначе взглянуть на сущность человека, на движение истории? Не пришла ли пора консерватизму отказаться от своего имени, от своей клички, данной врагами-либералами, и породить себе имя из себя самого в соответствии со своей настоящей сущностью, которая вовсе не состоит в том, чтобы стремиться "оставить все, как есть" и "сохранять старое и традиционное"?

В "Лекциях по философии истории" Гегель говорит, что есть большая разница между тем, знают ли люди о том, что они свободны или нет.

Прогресс свободы — это теперь объявленная суть истории, но история движется быстрее, когда сами люди, творящие историю, знают о том, что они свободны и сознательно и необходимо делают то, что раньше было лишь случайностью. Свобода теперь проявляется как необходимость, как то, без чего нельзя обойтись, как то, что сознательно хотят и волят, а не то, что бывало лишь от случая к случаю. С этого момента, когда появляется либерализм как умонастроение и сознательная политика, история приобретает совершенно другой ход. Разрывы истории становятся правилом, все только и стремятся их совершить и углубить.

Эта "перманентная революция" "загоняет клячу истории", потому что смена новаций и их производство интеллектуальной элитой идет быстрее, чем народы успевают уследить. Опоздавшие опаздывают навсегда, превращаются в тормоз, а революционеры вынуждены прибегать к массовому информированию о происходящем (Просвещению), либо насилию, подтягивающему идущих не в ногу, либо уничтожающим их. Соответственно, большинство не справляется с темпом культурной элиты, либо не хочет умирать, они выдают сознательное сопротивление, ре-акцию, а потому так и называются реакционерами или контр-революционерами.

Естественно, что авангардом авангарда является молодежь, поскольку это единственная страта в обществе, которую ничего не держит в прошлом, которой действительно нечего терять. Молодежь энергична, склонна к экспериментам в том числе и над собой. Но в то же время молодежь легко обманывается ей легко внушить нечто старое под видом нового, просто потому, что она не отличает нового от "хорошо забытого старого". Старики, часто оказываются прогрессивнее молодых, потому что настаивают на действительно новом, в отличие от юного поколения, которое бунтует против отцов, поднимая на щит ценности дедов, сами не зная того.

Но, с другой стороны, и этот механизм разумен, так как новое, которому следовали отцы, может оказаться так же не освобождающим, тупиковым вариантом. В этом случае, дети, следующие ценностям дедов, оказываются "реставраторами будущего", то есть они переносятся в точку выбора, на тот перекресток, где был совершен неверный выбор и делают новый выбор, реализуют нереализованную возможность истории, которая осталась "под паром", про запас. Вот в таких танцах, два шага вперед, один назад и движется история, конкретные решения которой определяются текущим соотношением сил между либералами и консерваторами.

Идейная борьба разворачивалась между "консерваторами" (феодальные порядки, церковь, национальное государство, деревня, семья, ступенчатая избирательная система и проч.) и "либералами" (наука и техника, промышленность, город, свобода слова, институты гражданского общества, равные избирательные права всем видам меньшинств, предпринимательство без границ). Мы можем вспомнить либеральные периоды буржуазных революций и периоды реставраций. Так, после кровавейшей французской революции мировая мысль обогатилась творениями первых сознательных консерваторов Э. Берка и Ж. Де Местра. Колебания от консерватизма к либерализму были таковы, что было непонятно приживется ли вообще концепция истории как "прогресса свободы".

В XIX веке либерализм победил окончательно и стало всем ясно, что уход всяких церквей, вечных ценностей, деревенского сознания, сословий с их предрассудками и проч. это вопрос времени.

***

Но!!! Начиная с середины XIX века, классический либерализм и сам начинает переживать кризис. Да, конечно, молодежь и интеллигенция стремились быть "прогрессивными" и "современными" в плане политических свобод и разного рода эмансипаций, но гораздо моднее и современнее было быть… социалистом или коммунистом. Весь мир видел успехи капитализма, весь мир видел успехи науки и промышленности, весь мир понимал, что прогресс неумолим и весь мир стал понимать, что и этот капитализм так же уйдет, как ушел мир, который был до капитализма. Тот, кто первым покажет, что это будет за мир, кто нарисует призрак будущего, кто заполнит вакантное место могильщика капитализма, тот обречен на великую любовь всех прогрессивных людей.

И Маркс прекрасно составил свой "Манифест". Он спекулировал на том, что только что видели все вокруг — как буржуазия расправилась с феодализмом. И он показывал, что абсолютно та же судьба ждет буржуазию. Пролетариат не придумывает ничего нового, он просто продолжает дело начатое буржуазией и уже скоро без нее. То, что пролетариат берет у буржуазии пример во всем, сквозит в каждой строчке "Манифеста". Интеллигенция, писатели, поэты, журналисты живописали ужасы рабочей жизни, все крупные писатели поднялись тогда на живописаниях "Униженных и оскорбленных" Это был рецепт успеха у публики, что у нас, что в Европе, что в Америке. Не проходило и десятилетия, чтобы в Европе не вспыхнула очередная революция или коммуна. XX век просто взорвал ситуацию, передовой класс выходил на арену. Миром заправляли разные Интернационалы, Коминтерны и профсоюзы. Революция случилась в России, не потому что это было "самое слабое звено капитализма", как утверждал Ленин, а потому что Россия была самой консервативной и тем самым самой провинциальной с точки зрения либерализма страной. Эффект провинциализма знаком каждому. Если вы приедете в провинциальный город, то увидите, что местные модницы одеваются моднее, (но безвкуснее) чем столичные дамы. Вкус- критичен, а мода догматична. Услышав, что в Европе в моде Маркс, наша интеллигенция, не имеющая философского вкуса, чтобы не отстать от моды сделала из марксизма икону. Тем, самым, из провинции она превратилась в авангард мирового прогресса, стала "святее Папы Римского". Вообще 1910–20-ые годы — для всего мира это власть левого прогрессистского бурного, ревущего, отмороженного, как сказали бы сейчас, поколения. Регтайм, революция, секс, кокаин, Маркс, стихи, кино, живопись, кабаре, — вот он "Серебряный век", что в Париже, что в Москве, что в Берлине, что в Нью-Орлеане.

В мире царствует модерн и авангард, пишутся "Манифесты" и рождаются "измы", но самыми авангардными были русские авангардисты, которые дорвались до практики (никогда консерватизм не может законсервировать ситуацию навсегда, чем дольше он ее держит, тем сильнее прорыв). Либералы расшатали трон, но не успели воспользоваться плодами своей победы, для массы они уже стали консерваторами и контрреволюционерами, революция должна быть перманентной. Та же волна грозила Европе, но революция напугала Европу.

Сначала Первая мировая с ее обострением национализма (а, значит, консерватизма) чуть приглушила тему, но не надолго. Революция в России, путчи в Европе, в странах Восточной Европы, в Китае…, подъем борьбы с колониализмом. Имя Маркса на всех прогрессивных флагах. Джин выпущен из бутылки.

Торжество социализма либералам удается сдерживать лишь противопоставляя коммунизму не собственные неконкурентоспособные либеральные идеи, а идеи тех, с кем недавно боролись, идеи консерваторов. Это идеи Бога, расы, государства, семьи, собственности. Идеи почвы…

Кто живет не по законам государства, а как в доисторические времена по законам племени. И ставит свое племя выше всех других, уничтожая свободу и государство, и весь быт других народов. Угадайте с трех раз, как его зовут? Да именно они черные с длинными носами стоят за левыми движениями (Маркс- еврей), именно они за сексуальную распущенность (Фрейд — еврей), именно они заменили инженерную науку математическими фикциями (Эйнштейн — еврей). Они правят мировыми деньгами и мировой экономикой, они главные эксплуататоры (Ротшильд — еврей). А сколько их в искусстве, особенно в этом авангардном, развратном, не имеющем отношения к жизни? Сколько их в политике, а мы видим как евреи, взяв власть, устраивают геноцид народа на примере России? Сколько их в мировой прессе, чтобы туманить мозги народам?

Так вопрошали новые фюреры. В то же время либералы рассчитывали: консерваторы должны только очистить народные головы от красной заразы, а уж потом наш старый добрый либерализм возьмет свой реванш. И буржуазия повсеместно поддерживала фашистов против коммунистов. Либералы не смели показывать головы, они полностью отдали борьбу с прогрессом и глобализацией (то есть коммунизмом) на откуп традиционным консерваторам. В Англии вместо партий XIX века — консерваторов и либералов, возникли две партии, соответствующие новым реалиям — консерваторы и лейбористы (социалисты). В Германии и Италии консерватизм как реакция на глобализацию и коммунизм выплеснулся в фашизм, такая же волна стала подниматься и в США. Лидер американских правых Хью Ланг, который должен был победить Рузвельта по опросам, был таинственно убит. Но Рузвельт и его советник Кейнс, стали тем ни менее воплощать его программу. Их экономическая политика мало чем отличалась от национал-социалистической. Никакого рынка. Планы и диктат для предприятий, регулирование цен, огромные бюджетные расходы, общественные работы в военной форме за бесплатную еду для миллионов. Все это надо напомнить, так как сказки о вечно сытом и благополучном, защищающем права человека Западе, который уже триста лет, дескать, идет по магистральной дороге цивилизаций, внедрены в головы российской элиты очень прочно.

онсервативная и фашистская, антилиберальная волна породила много мыслителей, которые претендовали на то, чтобы быть ее выразителями. Как ни странно, в основном они были гегельянцами. Джентиле в фашистской Италии, Кронер, Боймлер, Крик, Йенш, К. Шмитт в Германии. Как могло такое случиться? Ведь Гегель приветствовал Наполеона как "воплощение мирового духа", и, вопреки всем сказкам о том, что он в старости, дескать, продался консервативной прусской монархии, до конца жизни оставался либералом (даже навещал специально наполеоновского генерала, чтобы пожать ему руку). Все дело в том, что на самом деле философия Гегеля прекрасно помогает совместить либеральное мировоззрение на историю и ценности консерватизма. Бог свободен, значит — истинный либерал должен верить в Бога. Государство возникло как свобода одного, развивалось далее как свобода некоторых (Греция, Рим) и пришло к тому, что служит защите прав и свободы всех. Значит, истинный либерал должен быть государственником. Собственность есть проявление свободной воли и власти человека как свободного существа над вещью природы, собственность делает свободным. Значит, истинный либерал должен быть за собственность, против всяких коммунизмов. И так далее. Это не софистика, это последовательный либерализм, но в отличие от другого последовательного либерализма — коммунизма, он ведет не в дурную бесконечность постоянных подростковых эмансипаций, уничтожений всего старого, предшествующего, не в гонку за модой и любым новым, а понимает, что вся предшествующая история тоже происходит из свободы! Коль мы либералы, то мы должны понимать, что ничему в истории неоткуда взяться кроме как от свободы, а значит воевать с историей — это воевать со свободой, воевать с собой.

Россия впала в депрессию раньше, чем все остальные страны. Эта депрессия должны была неминуемо наступить везде, где к власти стало приходить "отмороженное поколение", "загоняющее клячу истории", левацкое поколение. Россия вступила в этот период раньше других, но она же и раньше стала из него выходить. Причем,