В начале июля все СМИ России были заполнены смакованием чрезвычайной новости: якобы, устав от политической деятельности, 62-летний Секретарь Совета Безопасности РФ Игорь Сергеевич Иванов подал Президенту прошение об отставке. К российскому хору подключились иностранные коллеги: как никак Секретарь Совбеза входит в первую семерку высших руководителей страны. Называлась даже дата ухода — 13 июля. Ошиблись на неделю. Значит, все-таки утечки даже самой конфиденциальной информации имеют место быть в самых верхах. В данном случае интересно было бы знать: является ли утечка результатом чьего-то корыстного интереса или так оно было задумано? Куда теперь приземлится опальный Секретарь?
Сам Иванов заявил, что полностью уходит из политики, и будет писать курс лекций для ГМИМО. Возможно, так оно и будет, хотя верится с трудом. Это мы скоро узнаем. Но вот узнаем ли мы, когда и за что «ушли» Иванова? На сей счет муссируются самые различные версии, вплоть до просто невероятных.
Вспомнили все мыслимые и немыслимые грехи, в которых, якобы, повинен Иванов. Особенно изощрялись ультранационалисты всех мастей по поводу передачи Соединенным Штатам спорной территории Баренцева моря. Мол, уже тогда Шеварднадзе и помогавший ему Иванов (два грузина — два сапога пара), делали все во вред России. И никому вот уже сколько лет не приходит в голову, что Иванов по определению не мог иметь отношения к тем переговорам — он был заведующим общим секретариатом МИДа!
Ровно три года назад о подробностях советско-американского соглашения мне рассказал сам Эдуард Амвросиевич, когда я брал у него интервью в его резиденции в Крцаниси, где со времени «революции роз» и по сей день находится он, по существу, под домашним арестом. Несмотря на мои протесты именно этот кусок постоянно вымарывался из интервью, поэтому так и остался ненапечатанным. Привожу запись этого фрагмента беседы.
***
Валерий Каждая: Вы, как и Горбачев, во время перестройки прошли два этапа: сначала всеобщая поддержка, потом такая же всеобщая обструкция. Лично вас в чем только не обвиняли: и в развале соцлагеря, и в развале СССР, но особенно много инсинуаций возникало при обсуждении демаркации границы с США в Беринговом море. Якобы вы продали американцам или подарили им огромный кусок морской территории. Я хорошо помню советскую систему, знаю, что ни один министр, ни даже сам Горбачев, если бы очень захотел, не смог бы и помыслить об этом. Это только Хрущев в свое время мог подарить Крым Украине, но это была территория Советского Союза все-таки, а подарить Америке часть океана, — Шеварднадзе, я думаю, такой ответственности взять на себя, наверняка, не смог бы.
Эдуард Шеварднадзе: Хорошо, что этот вопрос возник сегодня во время нашей беседы. Это была спорная территория. Переговоры велись годами. И отношения между Советским Союзом и Соединенными Штатами Америки, как вы помните, были очень натянутые. В те годы очень трудно было найти решение даже по такому вопросу. Вопрос серьезный, но не такого масштаба, чтобы два великих государства не могли бы договориться. Переговоры велись несколько лет. Как правило, по таким вопросам в переговорах принимал участие в качестве главы делегации представитель министерства иностранных дел. Но также обязательно в делегацию входили представители генштаба, пограничных войск, естественно, и Минобороны. Мы сформулировали наши позиции, американцы привезли свои, — и переговоры начались.
Валерий Каждая: Меня больше всего интересует не процесс переговоров, а подписание соглашения. Горбачев был в курсе?
Эдуард Шеварднадзе: Я не случайно сказал, что присутствовали пограничники, представители Генерального штаба и Министерства обороны, то есть те организации, те органы, которые были непосредственно заинтересованы. Если этот объект имеет стратегическое значение, первым долгом должны они высказать свое мнение. Порядок такой был. Утверждается директива на Политбюро для делегаций, когда по важным делам проводились переговоры, и тот проект, который мы внесли, согласованный со всеми ведомствами, был одобрен. На Политбюро. Политбюро одобрило то, что мы внесли, что подготовили. Потом начались переговоры. Они велись несколько лет, года два-три, и даже чуть больше, и Политбюро пришло к такому выводу, что за основу можно принять наши предложения. Потом встреча прошла на более высоком уровне. Министры еще не участвовали, ни Бейкер, ни я. Доводили проект до кондиции рабочие группы, но возглавляли их уже более высокие представители тех ведомств, про которые я вам говорил. От МИДа — мой заместитель Рогачев. Сейчас он, по-моему, послом в Китае. Грамотный, образованный человек, дипломат высшей пробы. Рогачев и возглавлял всю нашу делегацию. Когда переговоры были завершены, и делегации определили, что вот этот участок принадлежит Советскому Союзу, а этот — Соединенным Штатам Америки, вопрос передали в Политбюро.
Все знали, что там, где для Америки определили, больше рыбы, но наши силовики — представители Министерства обороны и все другие, считали, что в стратегическом отношении наша часть выгоднее. В общем, американцы за рыбу, а мы — за стратегию. Так и договорились. Рогачев доложил на Политбюро результаты переговоров. Были какие-то небольшие замечания, но не по существу. Я выступал, говорил, что обе стороны удовлетворены таким проектом решения и, может быть, пришло время, когда надо поставить точку. Примерно 40 минут продолжалось обсуждение. После того, как Политбюро согласилось со всеми соображениями, договор уже можно было подписать. Меня удивляет незнание дела всеми теми людьми, которые всерьез думают, что Шеварднадзе мог за спиной Политбюро решать территориальные вопросы.
Валерий Каждая: Скажите, а на Политбюро кто-нибудь возражал против этого проекта?
Эдуард Шеварднадзе: Нет-нет-нет, никто не возражал. Никто не возражал, никто не спорил. Все были единогласны.
* * *
Но недаром ведь говорится, что о неизвестном все достоверно. Сам же Игорь Сергеевич не проронил ни звука, чтобы рассеять слухи или подтвердить их. Он вообще со времени его перевода 24 апреля 2004 года на этот пост с должности Министра Иностранных дел, рта не раскрывал, словно оглох и онемел, хотя, будучи главой внешнеполитического ведовства, рта, наоборот, почти не закрывал.
Многие внезапное онемение Иванова объясняли спецификой Совбеза, мол, это такая же закрытая организация, как Минобороны или ФСБ. Но и Серей Иванов в бытность свою Министром обороны, а сейчас как его куратор, и нынешний начальник ФСБ Патрушев не боятся выходить «на люди»: просто Сергеев это делает чаще, потому что у него лучше получается общение с прессой, а Патрушев в силу своего косноязычия — гораздо реже.
Что же касается Совбеза, то его Секретарь в 1993-1996 годах Олег Лобов был очень даже активным публичным политиком. Могу утверждать сие с полной ответственностью, так как в те же самые годы служил у Олега Ивановича пресс-секретарем. Начинал он рабочий день в 8 утра, а то и раньше, а в половине девятого я уже заходил к нему со списком органов СМИ, — как отечественных, так и зарубежных, — которые жаждали получить у него интервью, и вместе мы обсуждали, кому отдать предпочтение в этом списке. Не чурался Лобов и пресс-конференций, причем, даже в такие трудные для Совбеза времена, как Чеченская война или забытый ныне скандал с Аум Сенрике. Более того, именно тогда я предложил Олегу Ивановичу организовать некий журналистский пул друзей Совбеза (читай Олега Лобова), и первое собрание этого пула состоялось в ресторане гостиницы на Олимпийском проспекте. По-моему, гостиница тоже называлась Олимпийской. Народу собрал я много, человек 20, в основном своих друзей, на которых мог положиться как на честных и объективных журналистов. Это может подтвердить бывший первый заместитель главного редактора «Московских новостей» Людмила Телень. Так что Секретарь Совбеза вполне может быть публичным политиком, если, конечно, сам этого хочет.
Что же заставило Игоря Сергеевича так внезапно и так надолго замолчать и «не хотеть»? Чтобы понять сей феномен, надо хотя бы галопом проскакать по его служебной карьере. Родился наш герой 23 сентября 1945 года в Москве в семье военнослужащего и начальницы райотдела ГАИ. В 10 лет родители отдали его в Суворовское училище, где он научился водить автомобиль, играть на фортепиано и бегло говорить по-английски. Как отличнику учебы и активному общественнику ему была открыта дорога в любой военный ВУЗ. Но он выбрал сугубо штатский Институт иностранных языков имени Мориса Тореза (ныне Московский государственный лингвистический университет). Сделал он этот судьбоносный для него шаг по той же причине, по какой выпускник кадетского училища, будущий выдающийся русский писатель Александр Иванович Куприн предпочел военной карьере «жизнь на воле». Оба они, как умные от природы люди, очень рано поняли всю свинцовую мерзость военной службы и постарались побыстрее отойти от нее прочь.
Дипломную практику проходил Иванов на Кубе, откуда и привез свой безукоризненный испанский. Сейчас многие журналисты пытаются объяснить феерический успех Иванова на дипломатической стезе его удачной женитьбой на дочери Первого заместителя министра Иностранных дел СССР Семена Павловича Козырева. Но женитьба состоялась в 1972-м, а до этого было распределение в одно из самых престижных учреждений — Институт мировой экономики и международных отношений. Без всякого блата, но исключительно благодаря личным достоинствам получил Иванов там место научного сотрудника. Там же и познакомился со своей будущей женой, очень красивой и очень умной выпускницей экономического факультета МГУ. Больше года ухаживал он за Катей, не подозревая, чья она дочь, и, только сделав ей предложение, представлен был ее отцу.
Конечно, родство со столь высокопоставленным человеком помогло Иванову делать карьеру дипломата, но не будь знатного тестя, он все равно добился бы многого. Потому что природа щедро одарила его. Очень многие дети больших начальников, даже членов Политбюро, ошивались в МИДе и еще больше — в различных посольствах, но они так и остались мелкими клеркам. А Игорь Сергеевич уже при Громыко стал заведующим общим секретариатом МИДа, то есть координатором всей деятельности Министерства. По своему фактическому значению должность эта превосходила место заместителя Министра.
История Иванова очень напоминает мне совершенно фантастический взлет Алексея Ивановича Аджубея, зятя Н. С. Хрущева. Вряд ли он сам по себе стал бы в 31 год главным редактором «Известий»: на эту должность его назначил Никита Сергеевич, чего уж там. Но Аджубей уже успел проявить себя успешным главредом «Комсомолки», каковым он стал тоже по протекции всемогущего тестя. Но тесть увидел, что его любимый Алеша вполне справился с «Комсомольской правдой» и перевел в «Известия», которые в те годы были серее тундры поздней осенью. И тут во всю мощь развернулся талант Аджубея-редактора: он не только превратил занюханные «Известия» в лучшую газету страны («Комсомолка» и до прихода на капитанский мостик Аджубея была отличной газетой), он, по существу реформировал всю советскую прессу. Я застал Аджубея лишь в последние шесть месяцев его правления, будучи стажером «Известий». Но прошло вот уже ровно 43 года, но до сих пор я, как живого, помню Алексея Ивановича, и те феерические, и в то же время исключительно деловые планерки и летучки, которые он проводил, но особенно — тот дух творческого горения и взаимного дружелюбия, который царил тогда в редакции.
Увы, близость к Первому помогла Аджубею взлететь на Олимп власти, но она же и сбросила его оттуда вместе с тестем, когда тот с грохотом загремел вниз, хотя Хрущев был никудышным правителем, а его зять — блестящим редактором, редактором, можно сказать, от Бога. На следующий же день после Октябрьского (1964 года) Пленума ЦК КПСС «Нью-Йорк Таймс» вышла с двумя огромными снимками на первой полосе. На одном был изображен теперь уже бывший Хозяин СССР, а под снимком подпись: «Никита Хрущев, Первый Секретарь ЦК КПСС, снят со всех постов по состоянию здоровья». Под портретом же Аджубея подпись полная юмора: «Алексей Аджубей, главный редактор ведущей советской газеты, зять Н. Хрущева. Снят с должности по состоянию здоровья своего тестя».
В отличие от Аджубея, Иванов усидел в своем кресле при Шеварднадзе после ухода Громыко, но в 1990-м уговорил Эдуарда Амвросиевича отправить его послом в любимую Испанию, где в 1980-ых он уже работал в этой должности: как хорошо информированный человек он все понимал, и, прежде всего, видел тот трагический финал, к которому неслась с бешеным ускорением обреченная страна. Но ивановский высочайший профессионализм хорошо запомнил Андрей Козырев, его бывший подчиненный, не сын и даже не родственник Семена Павловича, а всего лишь однофамилец. Став Министром иностранных дел нового государства Россия, Козырев пригласил в 1993 году к себе в замы Иванова. Оставил его в этой должности и Евгений Примаков, повысив вскоре до Первого заместителя, а уйдя в премьеры, настойчиво рекомендовал Ельцину в качестве своего преемника в МИДе.
Два года руководил Игорь Сергеевич внешнеполитическим ведомством при Борисе Николаевиче и четыре — при Владимире Владимировиче. По гибкости и умению оставаться на плаву из выдающихся наших дипломатов Иванова можно сравнить разве что с Громыко: тот сумел успешно пройти все рифы от Сталина до Горбачева. Это все — общеизвестные факты, я лишь напомнил о них читателям. Но мне хочется рассказать еще об одной детали из жизни Игоря Иванова, которую я «раскопал» во время своих командировках в Панкисское ущелье.
***
Ахмета — очень уютное, очень живописное кахетинское село в верховье Алазани, расположенное в том самом месте, где эта река вырывается из теснины Панкисского ущелья. Сегодня про него знает весь мир, даже президент Америки Джордж Буш в 2002 году упомянул его в одном из своих выступлений, назвав гнездом международного терроризма. Развивая тему, тогдашний министр иностранных дел России Игорь Иванов с тонким юмором высказал предположение, что "не исключено, что Бин Ладен скрывается в Панкисском ущелье". В ответ на это президент Грузии Эдуард Шеварднадзе с не менее тонким юмором на очередной пресс-конференции, которые он проводил еженедельно по утрам в понедельник, поведал журналистам то, о чем давно знала вся Грузия: "Мать господина Иванова родом из Ахмета. Там его материнский дом. Если что, там и может прятаться Бин Ладен: как-никак, дом министра иностранных дел. Придется проверить", — улыбаясь своей широкой улыбкой, пошутил Эдуард Амвросиевич.
Конечно же, не посетить этот дом, ставший достопримечательностью Ахметы, я не мог. Его хозяин Леван Давидович Сагирашвили встретил радушно, а хозяйка Елена Константиновна немедленно накрыла на стол. Первый тост Леван Давидович поднял за своего знатного племянника Игоря Иванова: «Если бы не он, ты же никогда бы ко мне не заехал», — добродушно посмеиваясь, заметил он. Вино оказалось таким превосходным, что я не удержался от восхищения.
— Чеми гакэтэбулиа (мною изготовлено), — с гордостью отвечал он.
Леван Давидович достал их шкафа фотографии и, перебирая их, стал рассказывать семейную историю, не забывая наполнять бокалы после каждого тоста.
— Это моя сестра Элико, мать Игоря. Нас было пятеро: Элико — самая старшая, она родилась в 1909 году, а я — самый младший, 1925-го года рождения. Она была очень способная, ее послали учиться в Москву. Там она познакомилась с Сергеем Ивановым, они поженились, вот их дети: Игорь и Нина. Они каждое лето у меня жили, пока не выросли...
Надо сказать, что Ахмета — действительно райский уголок, настоящий курорт. Даже в самое знойное лето жару здесь смягчает "ниави" — легкий ветерок, дующий из ущелья, вода в Алазани — прозрачная и холодная, а дворы утопают в тени раскидистых ореховых деревьев. А как красиво смотрится покрытая вечными снегами гряда Кавкасиони — Главного Кавказского хребта, за которым лежит Чечня!
— Элико дослужилась до звания майора милиции, — продолжал рассказывать Леван Давидович. — Она была начальником ГАИ Советского района Москвы. А это я — показывает он фотографию молодой красавицы в форме лейтенанта. — На память о Дрездене. Я там закончил войну...
— А Игорь давно у вас не был? — спрашиваю я хозяина.
— В позапрошлом году приезжал. В Тбилиси проводил какие-то переговоры и на пару часов заскочил сюда. Немножко посидели, сходили на кладбище — там его дедушка и бабушка лежат. А мама его, моя сестра Элико, умерла в Москве в 1982-м году, там и похоронили...
Три года назад я в последний раз побывал в Ахмета, проехал все Панкисское ущелья до самого истока Алазани, где китайцы (sic!) построили гидростанцию. Ущелье же опустело: более десяти тысяч чеченских беженцев, нашедших здесь приют и из-за которых было наломано столько дров, разъехались все кто куда — одни в дальние страны, другие на Родину, к своим пенатам. Остались только прежние хозяева — кистины, этнические чеченцы, наполовину огрузиневшие за двести лет совместного проживания с кахетинцами. Чеченская война, как черный вихрь, ворвалась в их мирное ущелье, сломав веками налаженный быт. Хотел навестить Левана Давидовича, но соседка сказала, что он умер год назад. Дом сиротливо смотрел зашторенными окнами. А рядом, впритык к нему вырос новый дом.
— Батони Леван построил? — спросил я.
— Да, для своего племянника Игоря. Он работает министром в Москве.
— А кто сейчас живет здесь?
— Никто. Мы присматриваем, — отвечала соседка.
