Евромахия

Верный слуга и придворный идеолог французского короля Генриха IV герцог Сюлли, которого считают одним из предтеч "европейского проекта", в своё время предложил разделить Европу на 16 субъектов федерации — монархий и республик — по их национально-религиозной принадлежности. Все эти государства должны были войти в своего рода "братский союз". Высшим судебным органом этого союза должен был стать особый совет из представителей каждого государства, президентом — римский папа, а премьер-министром — французский король. Для большей убедительности Сюлли представил миру свой проект под видом "великого замысла" ('Le grand Dessein') французского короля, "его идеологии".

Органической частью европейского великого проекта Сюлли было изгнание из Европы нехристиан и восстановление "справедливых естественных границ цивилизованного мира" на Востоке. Таким образом, "крепость Европа" должна была покончить с кровавыми междоусобицами, сопровождавшими европейскую историю на всем её протяжении, а вместо этого уделить больше внимания иноверцам.

Неудивительно, что сама идея объединения европейцев в одну "дружную семью" пробудила в некоторых других государствах смешанные чувства, часто сопровождавшиеся безудержной гонкой вооружений. Империя Карла Великого никогда не вызывала больших симпатий у соседей, что и неудивительно, учитывая его крайне несдержанное отношение не только к далеким аварам, но и казалось бы родственным саксам. А уже в новейшее время лозунг "Соединенных Штатов Европы" был осужден лидером большевиков, как "реакционный", отвлекающий европейцев от классовой борьбы и заменяющий солидарность классовую солидарностью европейской, в которой место российского пролетариата и его вождей никак не обозначено.

Один из последних, немецкий, проект "континента-крепости", привлекший пристальное внимание международной общественности в конце 1930-х — начале 40-х годов, также оказался не вполне удачным. Проект провалился из-за чрезмерной поспешности и бесстыдного германоцентризма. Впрочем, по закрытию этого проекта долгожданные границы Европы на востоке наконец-то появились: её восточный сосед поспешил отгородиться плотным "санитарным кордоном", где на всякий случай были размещены ракеты, танки и самоходные орудия. Таким образом, отношение к идее европейского единства на всем протяжении его истории оказалось более, чем зависимым от угла зрения наблюдателя…

В дальнейшем европейские государства постарались избежать ошибок прошлых лет, идя к своему объединению постепенно и осторожно, чтобы не вызвать у соседей легкой паники. На этот раз тактика оказалась эффективной: занятый своими собственными проблемами мир и не заметил, что в его центре почти создано колоссальное государство с 350 млн. населения и ВВП в полтора американского.

Последний саммит глав государств Евросоюза, а точнее проведенный в Брюсселе 21–23 июня 2007 года "Европейский Совет" (European Council), вложил ещё один кирпич в его строительство. Сломив сопротивление Польши, европейским грандам удалось провести тезис о так называемом "двойном большинстве". Теперь для принятия решений будет достаточно квалифицированного большинства (qualified majority voting) в 55% проголосовавших "за" государств, составляющих 65% населения ЕС.

До сих пор для квалифицированного большинства, в соответствии с Договором в Ницце, требовалось 258 из 345 голосов депутатов Европарламента (74%) представляющих 62% граждан государств Евросоюза. Причём если Польша с её 39 млн. граждан зарезервировала 27 мандатов, то Германия с её 82 млн. граждан — только на 2 депутатских мандата больше.

Теперь вес средних стран, таких, как Польша и Испания, резко снижен. В качестве некоторой уступки полякам, было принято решение возродить с 2014 года так называемый "компромисс в Янине" (Ioannina compromise), который позволяет малым государствам все же требовать пересмотра решения, принятого квалифицированным большинством. Это неформальное соглашение прекратило своё действие после подписания Договора в Ницце, и теперь должно возродиться на новом уровне. Однако оно отнюдь не означает, что право вето малого государства гарантировано.

Новый принцип формирования квалифицированного большинства должен вступить в силу в 2014 году. Тем самым ЕС переступит ещё одну планку, отделяющую межгосударственный союз, где каждое государство продолжает обладать суверенитетом, в сторону образования федерации, в которой все решения принимаются той или иной формой большинства. Будет сделан ещё один шаг в сторону десуверенизации национальных европейских государств в пользу образования единого европейского государства-суверена.

Это решение, впрочем, уже не первое: при заключении так называемого Амстердамского договора 1997 года и в меньшей степени — Маастрихтского договора (1992) уже была определена сфера внешней политики и политики безопасности, обозначенная аббревиатурой CFSP, в которой Евросоюз намерен действовать согласно общим целям. Эти цели: защита общих ценностей, основополагающих интересов, независимости и целостности Союза. Последний принцип может быть при желании легко трактован, как намерение препятствовать выходу из Евросоюза одного из членов, хотя формальное право на выход, как это было в СССР, сохраняется.

Как известно, фронтальная попытка лишить суверенитета национальные государства путем одномоментного введения единой конституции в ходе референдума два года назад провалилась. Тогда многие наблюдатели проницательно предсказывали, что не мытьем, так катанием будет продавлен новый вариант десуверенизации национальных государств, например, в виде межправительственного договора, не нуждающегося в одобрении на референдуме, однако обязательного для исполнения. В конце концов, в момент образования Союза ССР никто референдума не проводил, так что происходящему теперь в Европе существует известный исторический прецедент. Теперь уже никто не сомневается, что именно таким путем дело и продвигается…

Последние решения можно считать и концом так называемого "принципа субсидиарности", считавшегося до сего времени незыблемым. В соответствии с этим принципом высшие органы Евросоюза вправе принимать решения только по тем вопросам, которые невозможно решить на более низком уровне отдельных европейских стран. Это означало до сих пор, что локальные вопросы экономического и политического устройства отдельные государства Европы решают самостоятельно до тех пор, пока сами не почувствуют, что для их решения необходимо вмешательство европейских структур и не передадут им свои полномочия для принятия соответствующего решения.

Данный принцип сильно напоминал знаменитый ельцинский принцип: "Берите независимости столько, сколько сможете переварить". В самом деле: "непереваренная" независимость отдельных европейских государств по идее должна была "перевариваться" в Брюсселе только с их согласия. Однако, сейчас с этими принципами, похоже, в Европе покончено. Теперь законодательные европейские институции, с плохо различимыми для неискушенного читателя названиями, такие, как Европейский Совет (European Council) и Совет Европейского Союза (Council of the European Union) — не путать с не относящимся к ЕС Советом Европы (Council of Europe), — активно стремятся сами решать, к каким вопросам они имеют отношение, а к каким нет. С 2014 года, когда принятое на последнем саммите в Брюсселе решение о "двойном большинстве" вступит в силу, маленькое государство, которое ранее могло заблокировать вмешательство евробюрократии в вопросы сугубой национальной компетенции, окажется уже не в состоянии этого сделать.

Другой принятый на саммите 16-страничный документ, названный "мандатом Межправительственной конференции" (IGC mandate), устанавливает "дорожную карту" выработки так называемого "Договора о реформах" (Reform Treaty), призванного прийти на замену провалившемуся проекту Евроконституции. Этот договор включит в себя все основные положения проекта Евроконституции, включая вводимый пост Президента ЕС и министра иностранных дел (названного несколько по-другому). Запланированы ускоренные темпы его принятия до 2009 года с тем, чтобы новые выборы в Европарламент уже происходили в соответствие с новым договором. Вначале он будет обсужден и принят на "Межправительственной конференции", имеющей полномочия изменять основные договора ЕС. Большинство стран ратифицируют его своими парламентами, после чего договор станет для них обязательным для исполнения и отменяющим действие национального законодательства в случае несоответствия. Несколько стран, и среди них Ирландия, Дания и Нидерланды, все же склоняются к тому, чтобы провести по данному вопросу новый референдум, так что некоторая надежда на торможение этого процесса все-таки сохраняется.

Мы часто можем наблюдать, как в политической борьбе побеждают тенденции, ведущие к существенному изменению установленного порядка вещей. Часто побудительные причины таких устремлений малопонятны. Как ни удивительно, кардинальные изменения регулярно происходят даже тогда, когда, казалось бы, не имеется достаточных "объективных предпосылок" для того, чтобы что-то менять. Нет ни голода, ни войны или других бедствий. Тем не менее, изменения происходят, и часто именно после них и начинаются различные бедствия. Очень важно понять, почему так происходит.

Причина может лежать глубоко в видовой психологии человека. Политическая власть реализуются в человеческом обществе людьми, ведомыми мощным социальным инстинктом — инстинктом власти, стремлением управлять. В свою очередь, управлять невозможно, не принимая собственные решения, — это лишило бы управление всякого позитивного смысла. В идеально консервативной системе решения условны, автоматичны, это скорее псевдо-решения, поскольку они лишь следуют укрепившимся в обществе установкам и принимаются в соответствии с писаными или неписанными законами и правилами. Другими словами, в таком обществе действует скорее закономерность, чем человеческая воля. Но господство закономерности означает ослабление функции реальной власти, умерщвление пространства свободного выбора не только для политиков-профессионалов, но и вообще — для той части людей, которая стремится к реализации инстинкта управления.

В таком случае единственный способ реализации этих природных устремлений: социальное изменение. Таким образом, политика превращается в поле непрерывного преобразования реальности.

Способность к такому преобразованию, его "энергия", может быть использована, как внутри самого общества, так и направлена вовне. В стабильном обществе политика "умирает", социальное развитие общества прекращается. В то же время инстинкт управления требует своей реализации, которая возможна либо в виде стремления к социальным преобразований внутри страны, либо — в виде преобразований внешнего мира путем различного рода экспансии.

В стабильной ситуации духовная "энергия" оказывается связанной культурой и религией, затрачивается на создание и воспроизводство горизонтальных связей. В случае если эти связи по каким-либо причинам разрушаются, "энергия" как бы высвобождается из плена. "Энергия" от задуманного разрушения, "переплавки" великих европейских культур обязательно даст о себе знать: после очередного раунда интеграции Европа в той или иной форме увлечется преобразованием внешнего мира и проекцией своего властного инстинкта вовне.

В своё время никто не ожидал от казалось бы замкнутых в себя, полностью инвертированных, мечтательных немцев той трансформации, которая произошла с немецкой нацией после её объединения. Разрушение великой немецкой культуры было проведено нацистами с завидной беспощадностью. Зато эта утеря цивилизованности породила тот безудержный немецкий энтузиазм, который извне выглядел, как всплеск дичайшей, нечеловеческой энергии, грозящей сокрушить саму основу земной цивилизации.

Теперь аналогичный эксперимент готовятся провести с другими европейскими культурами, с трудом уцелевшими после фашистских идейных поисков. Тысячелетние культуры уже вброшены на переплавку в котел "европейской идентичности". Последняя, в свою очередь, после своего рождения будет ещё долго ведома естественным стремлением новоиспеченной нации к самоутверждению. Цена её максималистских порывов для соседей может оказаться чрезвычайно высокой.

Рассуждения о том, что объединенная Европа не обладает достаточной волей и демографическим потенциалом, чтобы угрожать России, малоубедительны. Не убеждает и тезис о якобы отсутствующей у европейцев заинтересованности атаковать российские интересы. Да, в Европе уже не воспринимают Россию как непосредственную военную угрозу. Однако естественная тяга человечества к национальному соперничеству приводит к репроекции и переосмыслению угроз: то, что ранее не осозновалось как опасность, начинает восприниматься как угроза.

Так, ранее Россия воспринималась, как угроза территории либо, как идеологическая угроза. Теперь, когда эти угрозы со стороны России исчезли, в качестве вызова европейской безопасности стала восприниматься быстро растущая экономическая активность России, рост благосостояния, опережающий европейский. Благосостояние широких масс — на сегодняшний день важнейший аспект национальной безопасности. Люди не всегда готовы покорно сносить свою даже относительную бедность. И наоборот: рост доходов широкого населения способствует снижению числа недовольных.

Таким образом, уровень благосостояния работает на безопасности страны и соответственно — на выживание существующего в ней режима. И поскольку все познается в сравнении, постепенное приближение уровня жизни в России к среднеевропейскому (или даже осознаваемая неизбежность такого приближения) в обозримом будущем поставит успешность "европейского проекта" под большой вопрос, вызовет сомнения в его оправданности. То есть экспансия Евросоюза и укрепление его идеологических основ в существенной степени зависит от провала или успеха российского проекта. Это ударило бы и по строительству монополярного мира, в котором Европе выделяется почетное место в команде "Золотого миллиарда", возглавляемой США. Данные соображения делают Россию в каком-то смысле новым идеологическим противником, в отличие от китайской коммунистической модели, которая на сегодняшний день вряд ли способна в Европе кого-то увлечь.

В своё время архитекторы европейской политики немало сил и энергии затратили на то, чтобы не дать образоваться в Европе центру, способному подчинить себе всех и вся. Французские короли для этого десятки лет воевали за свободу немецких государств против Габсбургов. Немцы и англичане — в свою очередь против французского гегемонизма. Россия прозевала объединение Германии — и жестоко поплатилась за свою наивную бездеятельность: двумя страшными войнами, двумя революциями и крахом национального государства. А ведь у русских было время, чтобы выучить уроки истории: ровно за 129 лет до самой страшной войны, 22 июня 1812 года предыдущий собиратель Европы уже объявлял войну России. Теперь же настойчивая интеграция Евросоюза напоминает собирание кусков урана в одном пространстве до тех пор, пока не образуется критическая масса, достаточная для цепной реакции. Будет ли эта реакция управляемой? Навряд ли.