Нет, дорогие граждане, хуже ситуации, когда власть ищет идеологию. В старом кинофильме ведьма так утерянную голову искала — пошарит вокруг себя руками, нащупает нечто круглое, отдалённо бошку напоминающее и ну к шее прилаживать. А потом обнаруживает, что это обычный кочан капусты.
Вот, казалось бы, суверенная демократия. Ее люди еще сувенирной иногда называют, за грехи. Для чего она России нужна? Да просто, чтобы обосновать существование нынешнего режима, западным кондициям демократии отнюдь не отвечающего. Но чтобы обосновать режим, следует доказать отличие страны от Запада, неприемлемость западных стандартов.
Например, у китайцев есть «социализм с китайской спецификой», который всех устраивает. Вот и нам бы так. Проблема лишь в том, что за формальной идеологией, за тезисом, что социализм в КНР имеет свои особенности, скрывается иная, гораздо более правильная мысль. Китайцы говорят — «нас много, миллиард триста миллионов человек и мы очень бедные. Если у нас возникнет нестабильность, Западу не поздоровится». Вот истинная «специфика» КНР. И Запад, как господствующую силу современного мира, это обоснование вполне устраивает. «Да, так!». Китайцев много и нестабильность в их великом государстве не пойдёт на пользу миру. Поэтому Запад легитимирует китайскую верхушку, соглашается терпеть ее.
Не то у нас. Когда говорят про суверенную демократию, не имеют в виду ничего, кроме самой суверенной демократии. Это словосочетание не содержит в себе истинного мессиджа, который можно было бы транслировать граду и миру. Как не странно, идеология, с помощью которой можно было обосновать специфику режима и его отличие от Запада, у РФ была в 1990-е годы. Тогда говорилось, что Россия строит либеральное, демократическое государство, неотличимое от Запада. А в скобках, кавычках, за кадром говорилось иное, дескать, Россия — страна иррациональных русских медведей, пляшущих под водочную балалайку. «Представьте, говорили ельцинисты Западу, что случится, если ядерная держава окажется в состоянии хаоса. Уж лучше диктатура». И Запад соглашался, что диктатура лучше. Проблема лишь в том, что при Путине хаос ушел в прошлое. А значит, в прошлое ушла и сама возможность на него ссылаться.
Потому и возник неубедительный конструкт «суверенной демократии». Авторы термина, видимо, не очень понимают, что у него должно быть содержание. Вернее, понимают, шарят безглазо руками по траве, натыкаясь на очередные идеологические «кочаны», каждый раз новые. Но не находят. Отсюда попытки обратиться к опыту философов прошлого, вроде Ильина и Бердяева. Но те ничего толкового подсказать не могут, ибо идеология, которая разрабатывалась в конце XIX — начале XX века, разрабатывалась для России как будущей мировой державы. Соответственно, всё было заточено под предполагаемый статус. Россия и впрямь достигла его, но в качестве Советского Союза. Идеология не пригодилась, благо был марксизм-ленинизм. Так что идеологи начала XX века отправились на свалку истории, откуда их благополучно выковыряли после перестройки.
Поскольку за «суверенной демократией» нет никакого содержания, все попытки объяснить, что она такое кончаются крахом. В самом деле, как бы не перебирали мы в бессмысленном калейдоскопе имена давно умерших философов и политических лидеров, они не способны заменить подлинную формулировку инаковости, которую должна, теоретически, содержать концепция, подобная суверенной демократии.
«Ни иконы, ни Бердяев, ни программа «Третий глаз» не спасут от негодяев, захвативших нефть и газ», сформулировал когда-то Пелевин. Суверенная демократия — это попытка объяснить захват нефти и газа через «Бердяева». Разумеется, не получается ничего.
Плюс к Бердяеву добавляют архаический дискурс советских и постсоветских патриотов, которые всё силятся объяснить, что русский народ — единственный в мире, которому нужен кнут — всё по причине его, народа, избранности. Но не верит никто.
Невозможно говорить о суверенной демократии и одновременно превращать страну в сырьевой придаток Запада. Невозможно говорить о суверенной демократии и одновременно зажимать свободы. Общество способно на время отказаться от свобод во имя модернизации. Китайское правительство может сказать обществу КНР, что да, оно авторитарно, но иначе нельзя — осуществляется бешенный промышленный рост, благодаря которому Китай выходит на первые позиции в мире, а миллионы крестьян из китайской глубинки нуждаются в сдерживающей силе партии. У нас — ровно наоборот. Если на «нанотехнологии» выделяется денег больше, чем на Академию наук, это свидетельствует о серьезном нездоровье общества.
Впрочем, вернемся к идеологии. Кое-кто («у нас порой» добавят знатоки истории) считает, что идеология — это система тотального оболванивания общества. Дескать, напишем быдлу «Краткий курс» и оно будет смиренно жевать свою жвачку. На деле же идеология всегда, в основных своих положениях, должна быть правдой. Лишь некоторые «моменты» могут быть повернуты в выгодном власти ключе. Если диссонанс между идеологией и действительностью слишком велик, то власти не верят, подобно тому, как никто не верил власти в брежневском СССР. Закончилось это плачевно.
Наша власть этого, увы, не понимает. Да и не может понять, потому что никаких подлинных целей, кроме удержания власти, она перед собой не ставит. А раз высшая ценность — власть как таковая, а не модернизация или «счастливое завтра», то никакая идеология невозможна. Вот в этом то и заключается главная проблема нашей страны.
