На западном фронте без перемен...

Социально-политические процессы, которые вот уже 15 лет идут вблизи западной границы России, радуют своим постоянством. Их конечная точка становится все более очевидной для всех, и для тех, кто ее предсказывал еще в 1990-х годах, и для тех, кто старался ее не видеть, упирая на другие моменты. На наших западных рубежах часть государств избрали русофобию в качестве существенной составной части своей национальной идентичности, и более того, они продвигают эту идею по всему Западу.

Регулярно появляющиеся программные документы, политические провокации (вроде эстонского избиения и польского вето), — все это хорошо ложится в одну четкую картину. И интересно отметить, что в оценке данной картины солидарны не только державники, но и некоторые представители либерального лагеря.

Влиятельные силы США поддерживают данный процесс. Речь Чейни в Вильнюсе, выступление Лугара в Риге, многие другие жесты одобрения антироссийских действий третьих стран со стороны США — все это указывает на существование политики изоляции России и создания на ее западных границах лимитрофной зоны. Причем теперь уже речь идет не только о символах — вместе с планами установки ракет ПВО в Польше и Чехии, а также военной базы в Румынии данная политика включила в себя и военный компонент.

Западная Европа тоже примеривается к идее русофобии. В свете недавнего всеевропейского давления на австрийских ультраправых, выигравших выборы в своей стране, тот факт, что ряд новых членов Евросоюза проводит сравнимую крайне националистическую политику, уже является нонсенсом. И это не говоря уже о реальной дискриминации русскоязычного меньшинства в Латвии и Эстонии, навевающей воспоминания об апартеиде в Южной Африке, политике, ушедшей в историю, в том числе, и благодаря вкладу Европы в международное давление на ее носителей.

Конечно, можно сказать, что в этом мире все меняется, что здесь нет ничего вечного. Но все-таки очень жаль, что изменения проявились в тенденции к деградации европейских гуманитарных ценностей, высота планки которых была (да и еще до сих пор остается) очень сильным аттрактором для душ человеческих.

В ответ на попытки обсуждения негативных последствий национализма новых лимитрофов часто слышны реплики, что вроде как молодые они еще, что скоро вот остепенятся, и станут как все остальные — вполне себе толерантными.

Однако, по всей видимости, это не так.

Национализм малочисленных этносов объективно будет всегда агрессивным. Рассмотрим механизм данного эффекта подробнее.

Каждой нации, каждой этнической группе для актуализации своей идентичности необходимо периодическое появление «великих людей», делающих специфический вклад в одно из направлений человеческой деятельности. Такие люди играют своеобразную роль скреп соответствующей коллективной идентичности, подтверждают наличие «замысла Божьего» об инаковости данного сообщества.

С тех пор как развитие общества стало определяться быстротой усвоения новых технологий, а лидерство в мире — производством оных, резко усложнилась ситуация с коллективной идентификацией малочисленных субъектов истории. Действительно, для поддержания лидерства по какому-нибудь интеллектуальному направлению необходимо поддерживать несколько творческих групп, способных продуктивно работать и соревноваться в этой области. Для малых сообществ это оказывается затруднительным, поскольку практически все творческие ресурсы забираются другой задачей — задачей усвоения наработанного в мире. Это делает дискурс малочисленного замкнутого сообщества объективно вторичным.

Единственное направление, в котором нация или этнос всегда первичны — это традиция. Данный факт обусловливает концентрирование амбициозных творческих кадров на этом направлении, и соответствующее развитие дискурса национализма. Идеология национализма может принять формы «национализма-за» и «национализма-против». «Национализм-за» — это движение, направленное на развитие своей нации или этнической группы. «Национализм-против» — это борьба за ограничение других наций или этнических групп.

Что может предложить национализм малой нации в качестве «национализма-за»? Только лишь включение сообщества в дискурс какой-нибудь большой нации, которая «тянет» технологическое лидерство по некоторым направлениям, с тем, чтобы способные национальные кадры могли участвовать в позитивном мировом распределении труда на первых ролях, обеспечивая сообществу ощущение первичности. Другими словами, частичную ассимиляцию малочисленной нации. То есть мы видим, что «национализм-за» при малочисленности носителей сам себя «съедает», и, следовательно, целостность и воспроизводство националистического дискурса малочисленной нации или этноса может состояться только в рамках «национализма-против», который, впрочем, отнюдь не решает проблему ощущения обществом своей вторичности. Но может хорошо ее объяснить происками врагов.

В целом, похоже, что эволюция множества взаимодействующих национальных идентичностей аналогична эволюции множества зародышей новой фазы при фазовом переходе 1-го рода. При этом существует критический размер зародыша такой, что зародыши меньшего размера растворяются, давая материал для роста зародышей большего размера. В свете этой аналогии нации с численностью менее определенного критического значения объективно испытывают кризис национальной идентичности, втягиваясь в притяжения более крупных наций способных обеспечить человеческое самоуважение в полном объеме. Современные данные по националистическим дискурсам в разных странах позволяют считать, что в настоящее время критическая численность нации, допускающая устойчивое существование «национализма-за», составляет 50–60 млн. человек.

В контексте данной теории становится понятным, что последовательный национализм стран Восточной Европы может существовать только в форме «национализма-против». При этом естественным кандидатом на роль врага обречена быть Россия. Только Польша позволяет себе играться с идеей наличия еще одного врага на западе, но в целом западное направление для поиска врагов является для наших лимитрофов табу.

Таким образом, объективным основанием русофобии стран лимитрофной зоны является националистическая идеология. И у России нет другого выхода, кроме как смириться с существованием под боком нескольких постоянно провоцирующих на неприятности шпаненков.

Естественный и, пожалуй, единственный неконфликтный выход из создавшейся ситуации — работа со старой Европой, даже в свете наличия тенденции роста русофобии в ее общественном сознании. Действительно, России имеет смысл апеллировать к гуманитарным ценностям Европейского Сообщества, в надежде на то, что европейцы все-таки не готовы до конца их «сдать». Нельзя исключать, что когда Европа реально осознает риск снижения своей гуманитарной планки и очевидного «сваливания» в двойной стандарт, она поставит в повестку дня деконструкцию всех «национализмов-против» в Евросоюзе. Тем более что в Восточной Европе есть страны, не требующие для своего развития образа внешнего врага, например Чехия и Венгрия. Следовательно, Россия вполне может построить взвешенную политику, подталкивающую Евросоюз к тому, чтобы разобраться со своими «бузотерами». И следует отметить, что политика администрации Путина в этом отношении очень неплоха.

Таким образом, Россия заинтересована в трансформации русофобских национализмов некоторых своих соседей в нечто более позитивное. Объективно таким позитивным выходом для них может быть только вхождение в проект создания новой общеевропейской идентичности. Механизм данного процесса основан на стимулировании «расслоения» идентичности человека, и «активизации» слоя, связанного с универсальными, западными и общеевропейскими ценностями и достижениями. Национальный же слой «опускается» на коммунальный уровень, и/или «приватизируется» (1). Например, человек работает в ТНК на английском языке, выполняет свои должностные функции, перерабатывает много значимой информации. Потом он приезжает домой, где общается с женой и детьми на родном языке. Национальная политическая жизнь для него фактически становится коммунальной, в то время как политический мэйнстрим оказывается на уровне Евросоюза.

Интересно оценить успехи Европы в развитии общеевропейской идентичности.

На рисунке ниже приведены социологические данные 2000 года (2). по «Старой Европе», которые представляют группы населения с различной самоидентификацией. Мы видим, что в целом по Европе в 2000-м году было 10% людей с доминированием «европейскости», причем количество «европейцев» выше в странах-основателях ЕС, доходя в Люксембурге до 31%. Наименьшее количество таких людей — в Греции, Финляндии и Португалии.

Аналогичные социологические данные по странам Балтии за 2004 г. приведены в следующих трех таблицах (3).

C1a. С чем из нижеследующего списка вы отождествляете себя в первую очередь?

C1b. С чем вы отождествляете себя в во вторую очередь?  

Приведенные данные демонтсрируют достаточно успешное развитие европейской идентичности в Прибалтике, которая уже находится где-то на среднеевропейском уровне, что подтверждает вывод данной статьи о возможности «размывания» социальной опоры «национализма-против» в обществах данных стран.

1. Интересно отметить, что националисты Литвы бьют тревогу по поводу актуальности в их стране именно данного процесса «размывания» национальной идентичности, правда, движущие силы данного процесса они связывают с «рукой Москвы».

2. Данные взяты из отчета: How Europeans see themselves — Looking through the mirror with public opinion surveys. — Luxembourg: Office for Official Publications of the European Communities, 2001. — 56 pp. — P.11

3. Данные взяты из отчета: Rose R. New Baltic barometer VI: A Post—Enlargement Survey (SPP—401). — Glasgow G1 1XH Scotland: Centre for the Study of Public Policy, University of Strathclyde, 2005. — P.22.