Трагедия третьей силы

Кони версты рвут наметом,
Нам свобода дорога,
Через прорезь пулемета
Я ищу в пыли врага.

Это стихи Нестора Махно. Даже если они апокрифические, то очень удачно проявляют черты характера батьки. Высокое и низкое, удачи и падения. Махно стремился к литературе. Писал стихи, задумал десятитомную историю повстанческого движения (успел написать три книги). Но в стихах яркость и свежесть первой строки обесцениваются ходульностью трех последующих. Да и мемуары, несмотря на их литературную обработку Всеволода Волина, пестрят какой-то митинговой публицистичностью…

Правда, в литературе Махно все же остался. Только не как писатель, а как герой. Можно вспомнить по-своему талантливые очерки Михаила Кольцова. Тенденциозный, но, тем не менее, убедительный образ предводителя повстанцев, беседующего с Рощиным в романе Алексея Толстого «Хождение по мукам», Номаха (анаграмма фамилии Махно) из есенинской «Страны негодяев»…

Интересен Махно и для современных литераторов. Василий Голованов написал «Тачанки с юга», Игорь Болгарин и Виктор Смирнов «Девять жизней Нестора Махно». Для Болгарина это не первое обращение к истории крестьянской вольницы. В культовом романе (а затем и фильме) «Адъютант его превосходительства» фигурирует батька Ангел. Реальный полевой командир времен Гражданской войны.

Болгарин и Смирнов стремятся сделать свой роман в первую очередь историческим. Они очень корректно относятся к фактам биографии собственного героя. В соответствии с источниками описывают его детство и юность. Участие в полууголовной-полуполитической организации «Вольный союз анархистов-хлеборобов» Гуляй-Поля. Первые столкновения с властями будущего атамана. Арест в 1910 году и осуждение к смертной казни через повешение, замененное пожизненной каторгой (несовершеннолетие). В заключении, которое Махно отбывал в Бутырке, молодой уголовник познакомился с анархистами Петром Аршиновым (первым создателем историографии махновского движения) и Всеволодом Волиным (братом советского филолога Бориса Эйхенбаума). Именно они сформировали политические взгляды и ценностные приоритеты Нестора.

После амнистии, связанной с февральским переворотом 1917 года, Махно возвращается в Гуляй-Поле. Начинается борьба против оккупационных австро-венгерских и немецких войск, украинских националистов (Скоропадский, Петлюра), формирующихся белогвардейских Вооруженных Сил юга России. Вскоре в связи с конфликтами, возникшими между анархистами Махно и частями красных (разоружение отряда Марии Никифоровой, арест полевого командира Петренко), завершившийся арестом и побегом из ЧК самого Нестора Ивановича. В итоге он был вынужден поехать в Москву, где встретился с Лениным и главой советского правительства Свердловым.

Махно пребывал в уверенности, что революционному движению угрожают только консервативные силы, сторонники столь чуждой его анархистским устремлениям государственности. То, что позже французский философ Ролан Барт отчеканил в формулу «мифов слева не бывает». Отсюда несколько союзов с большевиками, каждый из которых был нарушен отнюдь не по вине Махно, борьба с белыми, затем красными, эмиграция. Переезд в Париж, по сути развод с супругой Галиной Кузьменко (в 1945 она с дочерью будет депортирована в СССР) жизнь в нищете, не в последнюю роль из-за дурного характера батьки, с завидным постоянством ссорившегося со своими работодателями, болезнь и смерть.

Авторы не идеализируют своего героя. Махно — не только искренний противник государства, как института подавления личных и общественных свобод или же жертва двурушнической политики большевиков. Вот он грабит и убивает лавочника Маскуриди (первое убийство), вот предательски расправляется с атаманом Григорьевым (конкурент), вот отдает приказ расстрелять всех сдавшихся красных эстонцев (наемники).

В романе не только биография атамана, но и линии fiction увязаны с подлинными историческими фактами. Так, например, в книге действует белый полковник Владислав Данилевский, ищущий по всему Парижу атамана-эмигранта. Его родственников (отца и сестру) в малороссийском имении вместе с гостями перебил Махно. В реальности Данилевского не существовало, но Махно действительно переодевшись в форму офицера армии гетмана Павла Скоропадского, совершал подобные налеты.

Удачны и психологические портреты героев. Вот тот же Данилевский, разлученный с семьей, отставший от полка, ожидающий эвакуации в Новороссийске. «Он знал, что рано или поздно застрелится. И все-таки жил, понимая, что с этим всегда успеется… Парадокс: его спасала мысль о неизбежном самоубийстве». Ярка и эмоциональна сцена, когда знакомый по Бутырке, а потом по Царицыну чекист Роман Кущ-Мандолина, ставший после окончания Гражданской войны крупным советским функционером, уговаривает нищего и больного батьку вернуться в СССР. Махно непреклонен и Кущ уже собирается уходить.

«– Мандолина! – остановил своего давнего тюремного приятеля Махно. – Скажи, а можешь ты, советник, человек генеральского звания, на губах сыграть, как когда-то бывало? Вернуть юность.

И холеный советник, отбивая чечетку и издавая удивительные звуки, перебирая пальцами губы, пошел к двери».

А вот заключительная сцена, когда Данилевский находит в Париже смертельно больного Махно, молча смотрит на него, уходит и, предварительно разрядив, выбрасывает револьвер в Сену, представляется несколько искусственной.

Вместе с тем в «Девяти жизнях» имеется и осознанный отход от исторических фактов. Так, начальник штаба армии Махно Черныш вобрал в себя черты трех махновских начштабов. В наибольшей степени он списан с последнего — Виктора Белаша (отсюда парафраз фамилии), но есть отсылки и к другим руководителям штаба.

Сильно отличается разговор между Махно и Лениным, в версии авторов романа… и самого Нестора Ивановича. Махно вспоминает о своих, по сути, бесплодных переговорах с Лениным и главой Советского правительства Яковом Свердловым. Вожди большевизма показали в процессе переговоров абсолютное незнание философии и политики анархистов-коммунистов (официальное название движения Махно), заносчиво обвиняя батьку в «беспочвенности». Как выяснилось в процессе беседы, они имели вдобавок очень смутное представление о реальных чаяниях крестьян. Истоки новой экономической политики коммунистов следует искать и в этой беседе. В диалоге романа «крестьянская» тема отсутствует. Герои говорят об анархии и коммунизме, а затем приходят к соглашению о совместных боевых действиях.

В разговоре с автором этих строк один из авторов романа Игорь Болгарин сказал, ссылаясь на мемуарные свидетельства, что сомневается в аутентичности данного фрагмента воспоминаний Махно.

***

В чем основной message романа?

Показать наименее изученный аспект Гражданской войны. Трагедию третьей силы. Ведь не менее массовой, чем Белая армия, были крестьянские иррегулярные формирования. Благодаря более продуманной идеологической работе красным удавалось чаще, чем белым объединятся с ними в союз, что в немалой степени обеспечило окончательную победу коммунистов. В последующем, когда надобность в третьей силе отпала, она была частью сразу же уничтожена (Махно), частью погибла в стихийных, неорганизованных восстаниях против аграрной политики Москвы (антоновское на тамбовщине, «беловодье» в Сибири etc). Ведь, по точному замечанию Болгарина и Смирнова «никогда русский не сражается с таким упорством, как против другого русского». На Западе и в России комплексное изучение крестьянского протеста началось лишь в конце ХХ века.

И если большевики, и белогвардейцы оставили после себя мемуарные свидетельства и документы, то от крестьянских повстанцев ничего подобного не сохранилось. Ведь лишь Махно да концептуально примыкающий к нему лидер кронштадтских матросов Степан Петриченко сумели эмигрировать.

Болгарин и Смирнов описывают забытую трагедию, предлагая самим читателям решать, был ли батька типичным представителем есенинской «страны негодяев» или же верить самому Махно, когда он писал:

Проклинайте меня, проклинайте,
Если я вам хоть слово солгал,
Вспоминайте меня, вспоминайте,
Я за правду, за вас воевал.