Впервые после начала 1930-х годов и печально знаменитого «Академического дела», когда посадили Тарле, Платонова и некоторых других известных академиков, Российская Академия Наук посмела взбунтоваться против правительства, приняв свой вариант устава, вместо того, что настоятельно рекомендовало Миннауки.
Главные претензии у академиков к правительственному проекту заключаются в том, что распоряжение академической собственностью и определение финансирования приоритетных отраслей науки отнесено к функциям не Президиума РАН, а Наблюдательного совета, где будут преобладать не академики, а чиновники. В проекте устава, подготовленного РАН, органами управления названы общее собрание, президент и президиум академии. А в проекте устава, разработанном Минобрнауки, к этим органам добавляется наблюдательный совет из девяти человек: по три от РАН и правительства, по одному — от Госдумы, Совета Федерации и президентской администрации. И именно этому совету переходит реальный контроль над финансами. Академикам же отводится роль ничего не решающих экспертов, способных только давать советы, к которым чиновники вовсе не обязаны прислушиваться.
Академики согласились только с тем положением министерского проекта устава, что избранный ими президент потом будет утверждаться главой государства. Обе стороны освящают свои позиции высокими интересами науки, но на самом деле они борются за вещи вполне земные и осязаемые: собственность и финансы. Ни для кого не секрет, что в советское время Академия наук фактически играла роль министерства науки, для которого Государственный комитет по науке и техники был не более чем служебным органом. Наиболее известные академики, возглавлявшие наиболее важные проекты, вроде того же главы научной части атомного проекта Игоря Васильевича Курчатова, были напрямую вхожи в ЦК и в правительство и могли выбивать ассигнования для своих институтов и лабораторий. Сейчас же Министерство образования и науки хочет стать таковым не только по названию, но и на деле, и потому стремится поставить под свой контроль все финансовые потоки, идущие в науку, и всю собственность научных учреждений. Одна бюрократия хочет сменить другую, только и всего.
Академическая бюрократия — порождение советской административно-командной системы. Поэтому для подавляющего большинства академиков слово «рынок» и сегодня остается ругательным. Напротив, новая бюрократия из Миннауки — вполне рыночная, но только в специфическом российском значении этого слова. Чиновники хотят по возможности прибрать к рукам академическую собственность и получить свои откаты с бюджетных финансовых потоков. Никакой политики — чистая экономика.
Нынешняя академическая бюрократия тщетно пытается сохранить РАН как некий заповедник советского, когда деньги на приоритетные научные исследования, а также на исследования, связанные с ВПК, давали, почти не считая. Это априори невозможно сделать из-за резко уменьшившегося финансирования научно-технической сферы, которое уже никогда не достигнет советского масштаба. Но академики упорно консервируют сложившуюся в советское время структуру науки, стремятся сохранить подавляющее большинство сложившихся НИИ и лабораторий, а также и как можно большую часть академических научных кадров, на которых резко уменьшившихся финансов явно не хватает. Поэтому, за исключением самих академиков, остальные ученые получают, ну, очень смешные зарплаты.
И в результате сокращение академических кадров происходит, так сказать, естественным путем. Людям надоедает получать гроши, и они уходят в бизнес и в другие сферы занятости, где платят больше, либо для продолжения научной деятельности уезжают за границу. При этом российская наука теряет отнюдь не только балласт, но и молодых, талантливых, перспективных ученых.
Миннауки предполагает решить проблему низких зарплат в системе РАН путем одновременного увеличения ассигнований и сокращения персонала. Сокращения, очевидно, как всегда будут осуществляться сверху, при этом вместе с бездарями рискуют попасть под сокращение и гении, не умеющие ладить с начальством, не приученным, подобно Михаилу Александровичу Берлиозу, воспринимать все необыкновенное.
Но беда российской науки заключается даже не в том, что ею руководят алчные бюрократы, а скорее в структуре, сложившейся в советское время. Советская наука имела достижения мирового уровня в фундаментальных областях физики, химии и математики, особенно в тех, которые так или иначе были связаны с ВПК. В биологии развивались на мировом уровне лишь те разделы, которые имели чисто военное значение. Но урон, нанесенный биологии, равно как и кибернетики, во времена правления Сталина и Хрущева, полностью так никогда и не был восполнен. Поэтому наше отставание в этих науках особенно велико. Также скромны были успехи советской науки и техники во многих других отраслях, и особенно тех, которые были связаны с разработкой высоких технологий гражданского назначения. В условиях плановой экономики ни у кого не было настоящих стимулов для их разработки и внедрения. Согласно многим оценкам, Россия сегодня способна развивать на мировом уровне не более 2% всех существующих высоких технологий, главным образом тех, которые имеют военное или двойное назначение.
О гуманитарных науках лучше вообще не вспоминать. За исключением некоторых достижений в лингвистике и литературоведении (последние, кстати, — как правило, за рамками академических институтов), а также в сфере зарубежной древней и средневековой истории, российской науки здесь похвастаться нечем. Да и то сказать, учитывая мощнейший идеологический пресс в течение семи десятилетий, вообще удивительно, что хоть какие-то гуманитарные научные школы вообще сохранились.
Между тем, в советское время мы как в экономике, так и в науке соревновались с Америкой во всех областях, а потому стремились развивать практически все существующие отрасли и направления науки. Реальные же заделы, позволяющие соответствовать мировому уровню, имеются у нас только на отдельных направлениях. Но выделить именно их в рамках существующей системы РАН практически невозможно. Ведь ни один академик никогда не признает, что именно его направление, его научный институт бесперспективны. Поэтому неоднократные попытки выделить в рамках Академии выделить приоритетные направления исследований, на которых следует сконцентрировать основные силы и средства, неизменно заканчивались тем, что в число приоритетных попадали практически все направления, по которым велись исследования.
Не исключено, что в случае, если решающий голос в финансировании тех или иных исследований будет принадлежать чиновникам, от каких-то направлений они действительно откажутся, но выбор будет происходить достаточно случайно, под воздействием каких-то групп влияния как в РАН, так и за ее пределами. При этом вполне могут пострадать перспективные научные разработки. Точно так же, и сокращение кадров, если и будет произведено чиновниками, то совершенно необязательно, что критерием будет научный профессионализм.
Чисто теоретически, проблему определения действительно приоритетных отраслей российской науки могли бы помочь решить зарубежные эксперты — признанные корифеи в своих областях знания. Уж если бы они что российское признали выдающимся, на это можно было бы, не жалея, выделять средства. Но на это вряд ли пойдут как академия, так и министерство.
Думаю, что компромисс по академическому уставу в конце концов будет найден. Его возможные контуры таковы. Академия сохраняет выборность президента, причем власть отказывается от процедуры его утверждения. За президиумом РАН сохраняется также контроль над финансовыми потоками, направляемыми в науку. Академическая же собственность делится в определенной пропорции между Миннаукой и РАН, но так, что большинство зданий отходит первому.
Полностью игнорировать принятый Академией устав Правительство все-таки не сможет. Если РАН будет навязан устав, подготовленный Миннаукой, то многие академики, особенно тех, кто действительно имеет мировое признание и от академической зарплаты не зависит, могут выйти из состава Академии, которая превратится тогда просто в клуб по интересам. Наверное, люди уровня Жореса Алферова найдут себе клуб посолиднее. Массовый исход академиков из Академии вообще может создать международный скандал. А правительству скандал не нужен. Поэтому, повторю, компромисс между академиками и чиновниками вполне вероятен. Другой вопрос, поможет ли он российской науке.
