Три года назад после оранжевой революции на Украине в России стала популярна молодежная политика, сегодня в моде всякого рода «марши». Из которых наиглавнейшими, без сомнения, являются Марш несогласных и Русский марш.
В чём же отличие между затхлых времён «молодежной политикой» и современными «сурьезными» маршами? Прежде всего, разница в подходах. Молодежная политика была формой имитации политической активности. В условиях, когда открыто участвовать в политических манифестациях для уважаемых господ из политических партий стало не комильфо, возник спрос на юниорские организации, которые бы могли делать политические акции как бы шутя, играя-отдыхая. Партийная молодежь чего только не делала… И памятную доску Андропова на Лубянке в знак протеста краской обливала, и Борис-Абрамыча по месту прописки, в Лондоне травила и флэш-мобы устраивала. Но какие бы акции не проводили молодежные группировки, на них всегда лежала печать клоунады. Просто потому, что делалось всё не всерьез, для галочки и для «дяди». Того самого, которому не с руки было заниматься политической деятельностью лично.
По сути дела, «молодежки» были лишь клиентелой российских политических партий, жадным и навязчивым окружением партийных чиновников. Власть скоро научилась прикармливать свою собственную молодежь и скоро по московским улицам зашагали всякого рода «Наши», отличавшиеся от партийных юниоров значительно большей численностью и лучшим финансированием. Но только одним этим — со структурной точки зрения разницы не было никакой.
Эпоха провластных молодежек ещё не канула в лету. Ибо, в отличие от молодежек партийных, они оказались способны проводить массовые акции. Среднестатистическая партийная молодежка по традиции содержала: вождя (одна штука) да десяток активистов. Провластная же молодежная группировка могла, наряду с парой десятков штатных активистов, выставить ещё и несколько тысяч статистов. Что немаловажно с точки зрения успеха массового мероприятия.
Так эпоха молодежной политики переросла в эпоху политики «нашистской». Конечно, «Наши» среди партийных молодежек высятся как «Газпром» среди газовых горелок, но суть дела одна — всё это клиентелы. И размеры юниорской структуры прямо зависят от финансовых возможностей патронирующей их группировки. С маршами ситуация совершенно другая.
И Русский марш, и Марш несогласных стали самопальными центрами ценностной консолидации. Если в молодежные организации шли в основном тусовщики и карьеристы, то в «марши» (при всём том, что и в них можно тусоваться и делать карьеру) шли люди, идеологически и ценностно мотивированные. Это сразу же создало совсем иную атмосферу в их рядах. В самом деле, молодежки — формирования априори несерьёзные. Молодежь, что с нее взять! Сорок тысяч одних дедов морозов. Поскольку марши стали манифестацией ценностного подхода, мессиджа, направленного властям, они автоматически стали серьезными. С ними уже не стыдно ассоциироваться более-менее крупным оппозиционным политикам. Как демократического, в случае с Маршем несогласных, так и националистического, в случае с Русским маршем, толка.
Как центры ценностной консолидации марши имеют, разумеется, совершенно иной статус, чем молодежки. По сути дела, марши — это протопартии, полюса притяжения идеологических сил, своеобразные «народные фронты». Правда, их влияние не стоит переоценивать. Хотя пока разметка оппозиционного политического поля производится с помощью «маршей», всё же стоит отметить, что, несмотря на наличие этих центров, количество их сторонников пока не велико. Людей, готовых выйти на улицы не для того, чтобы что-то потребовать от власти, а для того, чтобы декларировать свои идеологические, ценностные предпочтения, по-прежнему мало. Лишь перед недавними выборами в Законодательное собрание Петербурга «несогласным» удалось привлечь к своей акции питерский средний класс, что по любым меркам является крупным успехом — просто потому, что ранее на подобные мероприятия ходил лишь традиционный, маргинальный «электорат»: условная «демшиза» — на «марши несогласных» и условные «скины» — на «русские марши».
Представляют ли «марши» какую-либо опасность для власти? Ошибаются, на мой взгляд, те, кто утверждает, будто они опасны возможностью беспорядков, кровью и т.п. В конце концов, популярной и сильной власти даже кровь не страшна. Проблема с маршами начинается в ситуации сравнения между ними и властью.
Дело в том, что современная наша власть, хочет она этого или нет, никак ценностно не мотивирована.
Тому есть объяснение — люди устали от «идей» и «ценностей» за долгие годы советской власти, а затем и ельцинского правления, как бы перевернувшего советские ценности с ног на голову. Захотелось правления безыдейного, бессмысленного, тихого. «Лишь бы порядок был». Но желание порядка также имеет свой предел. Современная власть, по сути, не умеет разговаривать на языке ценностей. Больше того, она не очень понимает, зачем они нужны, считая их своего рода «разводкой для лохов». И потому в этом, виртуальном противостоянии, проигрывает «маршам» в гораздо большей степени, чем в силовом.
Ибо наш новый политико-активистский класс, «люди маршей», чего-то хочет, чего-то требует. Власть же разучилась хотеть и совсем не готова откликаться на требования. «Мы не вмешиваемся в ситуацию на Украине». «Да растут вечно деньгоносные акции «Газпрома». Подобные лозунги мы слышим от представителей власти и лояльных ей публицистов слишком часто.
Но не преувеличиваем ли мы значение ценностей? Стабильность то лучше, да и поддерживает её всё население страны. Так то оно так, но ведь и диссидентское движение начинало с ценностного конфликта с советской властью. Со временем конфликт перерос в политическое противостояние и вызвал крах власти в от момент, когда она не смогла ответить на брошенный ей идеологический вызов.
Наши «марши» сегодня — всего лишь «диссидентура». Они не смогут свергнуть власть, даже если того захотят. Но капля камень точит. Сегодняшняя Россия — страна без ценностей, а значит — без руля и ветрил. Корабль, плывущий по морю в ситуации полного штиля, может быть, развернут в ту или иную сторону даже крохотным течением. Точно так же марши, не будучи сами по себе угрозой для правительства, закладывают основу для ценностной коррупции системы власти, ибо формируют новый, непривычный для наших пенат тип человека, которому не всё равно, какие ценности будут отстаиваться государством.
Видимо, этот фактор смутно осознаётся властью, которая истерит против «маршей» куда больше, чем они того заслуживают. Ибо они представляют угрозу скорее с точки зрения подрыва позиций правительства в умах людей, чем на улицах и площадях.
