Налогообложение, как известно, может быть формальным и неформальным. Формальное налогообложение утверждается законодательно, неформальное налогообложение живет по своим, житейским правилам. Вопросы, которые занимают сегодня умы многих чиновников-экономистов, просты: почему все предпринимаемые реформистские решения по налогам не действуют? Что мешает эффективной реализации налоговой политики? Ведь и налоги снижали, и ЕСН уменьшили, и упрощенные схемы налогообложения ввели. Все равно не срабатывает.
Объяснений данному феномену множество. Можно сказать, что налоговые ставки, несмотря на их постоянное снижение, по-прежнему высоки, можно сказать, что в финансовой сфере до сих пор нет порядка, можно сказать, что в стране нет налоговой дисциплины. Все это будет правильно. И все же одна из главных причин кроется в том, что доля формального налогообложения бизнеса уменьшается, а доля неформального — наоборот растет. Наподобие сообщающихся сосудов: раньше был один неформальный налог, бандитский, но и ставки формальных налогов были высоки. Теперь же величина "белых" налогов стала меньше, но зато вместо одного "черного" налога появилось два. О "белых" налогах можно прочитать в Налоговом кодексе, "черные" налоги в теории не представлены, поэтому данный материал разделен на две части. Первая посвящена неформальному социальному налогу, вторая часть содержит точку зрения на коррупционный налог.
Часть первая: "социальный налог"
Эту часть имеет смысл разделить на изложение отличий социального налогообложения и социальной ответственности бизнеса. Эти понятия в современной российской действительности ошибочно ставятся синонимами. Социальная ответственность бизнеса преподносится как разновидность неформального налога, который должны платить народу предприниматели и, что особенно актуально, олигархи.
Социальный налог в головах нашего населения заключается в банальном доении бизнесменов, разводе их на спонсорство, благотворительность, а иногда и в прямом финансировании социальной сферы за счет личных средств. Телевидение усиленно пропагандирует сию ложную идею, показывая разноцветные дома на Чукотке или новое медицинское оборудование в больницах Ярославля или Рязани. Автор ни в коей мере не против подобных даров, особенно если они идут от чистого сердца, но как-то не верится, что предприниматель добровольно отрезает часть оборотных средств своей организации, направляет их на решение какой-либо социальной задачи местной власти, да еще платит при этом формальные налоги со спонсорских средств.
Не верится, потому что понять "авторитетного" бизнесмена, подогнавшего на родную зону фуру чая, еще можно, но поверить в альтруизм Абрамовича, лепящего в тундре продуваемые со всех сторон яранги с евросантехникой, увы, трудно. Недоверие укрепляется еще больше, когда на экране возникают улыбающиеся олени с закадровым текстом "когда у оленеводов настроение хорошее, тогда и оленю лучше живется".
Недоверие объясняется просто: функции, которые перекладываются на плечи бизнеса, во всех развитых странах выполняются государством, для чего оно собирает налоги, сборы, пошлины, штрафы, использует другие источники наполнения бюджета. Мало денег — увеличивает налоги и сокращает социальные и бюджетные программы, много денег — позволяет себе больше, но с учетом того, чтобы не попасть в зависимость от возросших непроцентных или постоянных выплат.
Социальная ответственность бизнеса в ее классическом понимании, явление несколько иное. Впервые теоретическую базу социально ответственного бизнеса озвучил в 1971 г. нобелевский монетарист Милтон Фридман на страницах "New York Times", заявив, что социальная ответственность бизнеса заключается в использовании имеющихся ресурсов и собственной энергии только для увеличения прибыли, "пока это осуществляется в пределах правил игры". Государство устанавливает нам нормы и правила, а мы их выполняем, используя для этого все законные возможности. Цель любого бизнесмена — прибыль, а как много он ее получит, зависит от государства и его правил. Эту позицию в дальнейшем назвали "теорией корпоративного эгоизма".
Другая позиция получила название "теории просвещенного эгоизма". Она подводит теоретическую базу под спонсорство, благотворительность и прочее социальное меценатство. Суть теории заключается в том, что текущее сокращение дохода за счет некоммерческих трат создает благоприятное социально-экономическое окружение, приводящее к устойчивому получению прибыли в будущем. Конечно же, чиновничество как никто другой заинтересовано во внебюджетных средствах на социальных проекты. Но что делать простому средней руки деловому человеку, чей бизнес подвержен не только социальным, но и конъюнктурным, валютным и прочим колебаниям? Ответ на этот вопрос являет собой определение авторской точки зрения на социальную ответственность бизнеса применительно к сегодняшней России.
Социальная ответственность бизнеса заключается в честности ведения дел, во внедрении социально направленных бизнес-проектов, а также в оказании социальной поддержки своим работникам и окружающему сообществу.
Честность ведения дел — цель любого государственного регулирования экономики. Во всем мире государство ходит с сачком, накрывая тут и там нелегальные и незаконные виды бизнеса, и только у нас в последнее время расхаживает с дубиной налоговых проверок, разом накрывая весь бизнес-слой.
Внедрение социально направленных бизнес-проектов, то есть проектов, ориентированных на максимальное число потенциальных потребителей, вытекает из логики происходящих в России в последние годы экономических процессов. За последнее время наиболее удачными с позиции развития бизнеса стали именно социально направленные проекты: в строительстве, торговле и банковской сфере — ипотечное и потребительское кредитование, в страховом деле — обязательная автогражданка, в инвестиционном секторе — ПИФы и НПФ. Заметьте, с позиции развития бизнеса. Вы можете приводить массу аргументов, что, например, автогражданка стала для народа еще одним побором, но ведь не будете спорить, что исчезли анекдоты про "шестисотый" и "запор", почти ничего не слышно про "автоподставы", да и квартиры "виноватых" уже никто не смотрит.
Социальная поддержка и оказание поддержки своим работникам отнесены в конец определения по нескольким причинам. Во-первых, они зависят от успешности выполнения первых двух составляющих: нет прибыли — нет и финансов на День города. Во-вторых, новейшие зарубежные маркетинговые исследования (например, опросы американских потребителей) показывают, что большинство людей понимает социальную ответственность именно в такой последовательности: сначала бизнес-аспекты, а потом социальные и прочие некоммерческие проекты. В-третьих, корпоративная социальная стабильность в любой организации основывается прежде всего на экономической стабильности, на уверенности в том, что завтра не придется по объективным причинам искать новое рабочее место или вовсе остаться без работы за счет непомерных социальных трат руководства.
Вот и получается, что социально ответственный бизнес — путь к получению прибыли, а не социальный налог, вменяемый государством. Для подтверждения нет необходимости приводить пространные рассуждения о пользе благотворительности и призывы к созданию новых рабочих мест (что, впрочем, важно и нужно). Данную аксиому никто и не пытается оспаривать. Между тем, подведение теоретической базы под социально ответственный бизнес, направленный на повышение своего благосостояния через рост уровня жизни потребителей, имеет вполне конкретные примеры, кроме перечисленных выше. Знаете ли вы первый в новейшей истории России пример социально ответственного бизнеса? На заре кооперативного движения один минский предприниматель выпустил скромный наборчик "Сам сапожник", состоявший из двух набоек для каблучков и гвоздиков впридачу. Себестоимость сегодня уже неизвестна, а цена его составляла 1 рубль. За год было продано полтора миллиона экземпляров. Для сравнения: двухкомнатная квартира в Москве стоила в те годы 15 тысяч рублей.
Теперь сравнивайте, правильно ли бизнесменов пытаются развести на социальный налог или все-таки более логично создать такие условия, при которых даже мысли бы не возникло что-нибудь как-нибудь обойти? Добавим, что проблема социальной справедливости относительно олигархов, нелегитимно завладевших огромной государственной собственностью, в данном случае не рассматривается. Достойный вариант ее решения предложен в одном из недавних материалов АПН.
Часть вторая: "коррупционный налог"
Коррупция — другая форма неформального налогообложения, изрядно характеризующая сегодняшнее положение страны. В росте коррупции ничего странного нет, и вот почему. Взятки, откаты, доли — обычные издержки, которые несет и бизнес, и мы с вами при обеспечении прав собственности и личности. Смысл типичной предпринимательской взятки заключается в защите своего дела от придирок, штрафов, банкротства. Не дашь — разоришься, потеряешь созданное. Типичная обывательская взятка направлена и на защиту прав собственности, и на соблюдение свободы личности. В данном случае неважно кому суешь — сантехнику или гаишнику.
Парадокс состоит в том, что функции по защите прав и свобод мы изначально делегируем государству. Предприниматели и население платят налоги, смысл которых не только в охране границ и выплате пенсий. Налоги в любом государстве направлены в первую очередь на финансирование структур, гарантирующих соблюдение наших прав: госуправления, милиции, судов. Причем, платим мы столько, сколько предписывает власть. Если она говорит нам, что ставка подоходного налога составляет 13%, а налога на прибыль — 24%, значит, этих денег должно хватить и на выполнение государственных функций по защите наших интересов.
Деньги, передаваемые чиновникам за соблюдение наших прав, и что еще хуже, за потворствование преступной деятельности, изымаются из личного потребления граждан, исключаются из оборота предприятий, выводятся из-под налогообложения. Эти деньги мы могли бы потратить на игрушки детям, инвестировать в производство, перераспределить на развитие здравоохранения. Ничего этого не происходит. С нас берут еще один неформальный и самый большой на сегодняшний день налог — коррупционный. За одни и те же государственные функции нас заставляют платить дважды.
То, что выстроенная властью во всех сферах вертикаль в первую очередь относится к коррупции — по нынешним временам банальная констатация. Маленький царек несет среднему, средний — большому, большой — еще выше. На каждом уровне взятки сливаются в общий котел, откуда черпаком по тарелкам разливается доля каждого. В этих структурах присутствует своя социальная ответственность: сегодня хлебное направление у тебя, завтра — у другого, так что все доли — в общий котел.
Где в экономике размещаются коррупционные деньги? В нелегальном секторе экономики: в "левых" продовольствии и ширпотребе, в торговле и юриспруденции, в сделках с недвижимостью и финансовом секторе. По самым разным оценкам, объем нелегального сектора страны устойчиво составляет не менее 50% российской экономики. Даже приблизительный подсчет дает жуткую цифру — 10 трлн. рублей. Если коррупционеров чем-то сильно обидеть, они разом опрокинут всю финансовую систему страны!
Да, коррупция есть во всех странах. Также как есть инфляция, безработица, преступность. Но обывателю не говорят главного: во всех странах с коррупцией борются, а у нас чиновник должен бороться с самим собой и своими подельниками. Начинать нужно с головы, но как это сделать, если высшее руководство страны, по признанию многих депутатов даже из "Единой России", — это каста, занятая в настоящее время проворачиванием сделок по навешиванию на страну многомиллиардных долларовых долгов и фактическую передачу Западу сырьевых ресурсов?
Кто будет бороться с коррупцией: милиция, прокуратура, дружинники? В стране не осталось ни одной структуры, которая могла бы взвалить на себя эту ношу. Даже последователи железного Феликса сознаются, что информации — вагон, но, как говорится, "доложить некому". Так что вся очередная кампания по борьбе с коррупцией выльется максимум в восстановление статьи о конфискации (мертвому припарка!), показательные аресты одного-двух нерадивых (совсем нюх потеряли!) и ссылки на исторические коррупционные закономерности ("воруют!").
В ситуации, когда взятки вынуждено платить большинство населения страны, верить в усиление государства и стабильность существующей власти — безумие. Мировой и российский опыт говорит, и полуторамиллионная армия чиновников должна об этом помнить, что при "смене ориентиров" не пострадают лишь высшее руководство да сержанты на дорогах. Все остальные подвергнутся в лучшем случае постоянному страху за намытое, в худшем — люстрации и уголовным наказаниям. Но в любом случае подавляющая часть нынешних государевых людей на своих местах не останется. Не зря же некоторые ответственные товарищи предпочли уехать из страны в те дни, когда заключалась сделка "Сибнефть" — "Газпром".
Часть третья: "баланс"
Примером борьбы с двойным налогообложением может стать грузинская модель. После тотальной замены проворовавшегося чиновничества в течение нескольких последующих месяцев новые налоговые инспекторы посетили практически все предприятия и организации республики, разложив руководству компаний достаточно точные данные о недоплаченных налогах, выплаченных откатах, незаконном обогащении владельцев этих структур. Вооружены они были калькуляторами и балансами посещаемых предприятий, а также экономическими расчетами, показывающими более или менее реальную картину их бизнеса.
По итогам проведенных бесед руководителям было предложено доплатить недостающие за несколько лет суммы в бюджет, используя для этого в том числе личные средства, а в дальнейшем соблюдать Налоговый кодекс республики. Против не принявших новые правила оперативно возбуждались уголовные дела по экономическим статьям Уголовного кодекса. Перспектива конфискации имущества и потери чести на тюремных нарах заставляла сомневающихся в выборе принимать верные решения. Друзья-грузины говорят, что двойное налогообложение, конечно, осталось, но не в таких масштабах. И дышать стало легче.
У российского бизнеса свой путь. Несколько лет назад пиарящиеся предприниматели рассказывали, что на 1 рубль прибыли они платят до 98 копеек налогов, при этом одеты они были от "Версаче" и ездили на новейших иномарках представительского класса. Сегодня те же коммерсанты доносят нам мысль о разгуле коррупции и запредельных административных поборах, при этом качество одежды и характеристики их автомобилей только улучшаются. Что они расскажут нам завтра? Как плохие дяди разорили их бизнес? Как кто-то более богатый и ушлый скупил их вместе с машинами? Или что однажды им надоело двойное налогообложение, и они перестали, наконец, стонать?
