Ультраправый фланг Европы

Призрак бродит по Европе, призрак национализма.

После того, как референдумы во Франции и Голландии торпедировали идею Конституции ЕС, сама идея глобального европейского мира, скрепленного общими ценностями, общим законодательством и общей культурой, оказалась на грани краха. И этот кризис европейской идеи — не что иное, как очередная победа ультраправых.

В 1980-х годах общественное мнение воспринимало ультраправых как маргиналов. В 1990-х — как политических карликов в тени респектабельных консервативных партий. Первые годы XXI в. расставили новые акценты: Жан-Мари Ле Пен завоевал второе место на президентских выборах во Франции, Йорг Хайдер стал премьер-министром Австрии, "Список Пима Фортейна" получил двадцать процентов голосов в парламенте Нидерландов. Ультраправые стали реальной политической силой. Их стремительная атака вызвала отчаянное сопротивление не только левых партий, но и центральных структур Евросоюза. После серии полученных ударов, самым болезненным из которых стал политический бойкот Австрии в 2000 г., ультраправые были вынуждены отступить. Но их идеология, основанная на защите традиционных ценностей и противостоянии "чужакам"-мигрантам, с каждым годом становится все более популярной.

Во Франции, долгое время поощрявшей иммиграцию из своих бывших североафриканских колоний, мигранты-мусульмане составляют почти десять процентов населения. Если в 1978 г. мусульман во Франции было 2 млн., в 1993 г. — 3 млн., в 2000 г. — 4,5 млн., то теперь их около 6 млн. (по неофициальным оценкам, не менее 8 млн.). Основной источник этого роста — нелегальная иммиграция (по оценкам МВД Франции, около половины проживающих в стране мусульман так и не обзавелись французским паспортом), но важным фактором остается и высокий уровень рождаемости в мусульманских семьях. Известно высказывание муллы Омара из Бордо: "Мы победим христиан одной лишь плодовитостью наших жен. Ведь француженки не хотят рожать, чтобы не возиться со своими детьми. Так мы заставим их нянчить наших".

Для католической Франция превращение ислама во вторую по значению религию страны — не просто болезненный процесс, а реальная угроза культурному суверенитету. В последнее время ислам принимают даже коренные французы — число таковых перевалило за 50 тыс. В городах открываются мусульманские школы. По всей стране работают 5 соборных и более 1300 обычных мечетей, в которых служат 900 имамов. Действуют свыше 2 тыс. исламских ассоциаций, религиозных и культурных центров. В настоящий момент происходит настоящий "культурный джихад", грозящий Франции потерей национальной идентичности. То, что не удалось в VIII в. арабам, разбитым в битве при Пуатье Карлом Мартеллом, вполне может удаться их потомкам, иммигрантам из Алжира, Туниса и Марокко.

Но где в современной политкорректной европейской стране отыскать нового Карла Мартелла? На эту роль претендует бывший десантник, ветеран войн в Алжире и Индокитае, Жан-Мари Ле Пен. За тридцать лет созданный им "Национальный Фронт" из полуэкстремистской группировки превратился в сильную политическую партию, пользующуюся постоянно растущей поддержкой избирателей.

Вопреки распространенному заблуждению, идеология "Национального Фронта" не является фашистской. Она выражает, скорее, синтез традиционных католических ценностей, антиамериканизма и евроцентризма. Европа, согласно идеологии "Национального Фронта", должна быть Европой наций, конфедерацией сильных суверенных государств, связанных, помимо всего прочего, военным союзом от французского Бреста до русского Владивостока (для русофила Ле Пена Россия является неотъемлемой частью Европы). Ле Пен выступает против глобализационных проектов ЕС, настаивая на самоценности европейских наций, которые должны быть защищены от наплыва выходцев из Третьего мира. Основа политической платформы "Национального Фронта" — противостояние мигрантам, чужакам, чья экспансия угрожает самому существованию Франции. "Через десять лет во Франции будут жить люди любого цвета кожи, кроме белых!" — предостерегает Ле Пен. Главное его требование — поставить жесткий заслон на пути иммиграции — с каждым годом становится все более популярным. Степень этой популярности стала ясна, когда в первом туре президентских выборов 2002 г. Ле Пен получил 17% голосов, обойдя всех кандидатов, кроме самого Жака Ширака.

Интересно, кстати, что один из лидеров еврейской общины Франции Роже Кукерман приветствовал подобный результат "Национального Фронта" — по-видимому, исходя из старого принципа "враг моего врага — мой друг". Для левых, чьи позиции традиционно сильны во Франции, триумф Ле Пена в первом туре стал шоком. Чтобы не допустить победы "фашиста", левые единым фронтом выступили в поддержку своего старого политического противника Ширака. Объединенные усилия левых и центристов принесли свои плоды — во втором туре Ле Пен, рассчитывавший завоевать от 30 до 40% голосов, с трудом набрал все те же 17% — но теперь это была уже не победа, а поражение.

Франция получила жестокий урок — исподволь копившиеся в обществе антиарабские настроения привели к тому, что политик, долгое время считавшийся "пугалом нации", едва не стал ее президентом. И все же ультраправые имели право торжествовать — их идеи проникли в массовое сознание, завоевали себе множество сторонников. Потерпев поражение на президентских выборах, "Национальный фронт" сумел сохранить свои позиции в региональных органах власти и в муниципалитетах. Но главным достижением националистов стал, конечно же, провал Европейской конституции на недавнем референдуме. Почти все эксперты единодушны — главной причиной, заставившей 55% французов высказаться против конституции ЕС, стало их несогласие с планом дальнейшего расширения Евросоюза. В основе этого несогласия лежат не только экономические причины (понятно, что необходимость дотировать экономику Польши совершенно не радует среднестатистического француза), но и страх перед новыми толпами мигрантов, готовых устремиться в богатую и сытую Францию из голодных и нестабильных стран совсем уже восточной Европы или, что еще хуже, из Турции. И то что этот страх стал действенным политическим фактором, красноречиво свидетельствует о победе Ле Пена, одержанной им в борьбе не за голоса, а за умы избирателей.

Пока французские левые лихорадочно собирали силы для отпора Ле Пену, в соседней Голландии был убит известный политический деятель Пим Фортейн, лидер ультраправой партии "Список Фортейна". Фортейн был в высшей степени неординарным ультраправым — достаточно сказать, что он не только не скрывал, но и всячески афишировал свою гомосексуальность. Впрочем, в славящихся своей свободой нравов Нидерландах сексуальная ориентация Фортейна никого не смущала. Смущало, скорее, то, как легко Фортейн менял свои политические взгляды — до того, как стать лидером ультраправых, Фортейн сочувствовал неомарксистам.

Политическая карьера Фортейна складывалась непросто — став лидером партии "Нидерланды для жизни", он спустя полгода был смещен с этого поста, поскольку шокировал своих соратников заявлениями о том, что "страна уже переполнена" и "16 миллионов нидерландцев — это более чем достаточно". Но от борьбы Фортейн не отказался — создал свою собственную партию "Список Фортейна" и повел ожесточенную борьбу с исламизацией Нидерландов. В отличие от поборника католической традиции Ле Пена, Пим Фортейн критиковал мусульманскую иммиграцию за то, что ислам с его негативным отношением к гомосексуализму и нетерпимостью к женщинам подрывает голландские либеральные ценности. Он предлагал ограничить количество ежегодно прибывающих в страну иммигрантов с 40 до 10 тыс., а в ближайшем будущем заменить иммиграцию финансовой помощью с тем, чтобы потенциальные иммигранты оставались у себя на родине. Фортейн был рьяным врагом политкорректности — в частности, он призывал к отмене первой статьи национальной Конституции, запрещающей дискриминацию. Считал ислам "отсталой культурой" и требовал отменить Шенгенские соглашения. "Долой Шенген, и ни один беженец в страну больше не въедет. Особенно если он мусульманин, ибо они смотрят на нас как на людей второго сорта!" — заявлял он.

Надо заметить, что определенная логика в построениях Фортейна присутствовала. Согласно демографическим прогнозам, в 2010 г. в четырех крупнейших городах Нидерландов — Амстердаме, Роттердаме, Утрехте и Гааге — большинство населения должны были составить некоренные жители страны, главным образом, мусульмане. Процент безработных среди мусульман в несколько раз выше, чем среди трудолюбивых голландцев, а это значит, что львиная доля социальных расходов, оплачиваемых из кармана налогоплательщиков, уходит именно на иммигрантов. Неудивительно, что выигрышно смотревшийся на фоне скучных нидерландских политиков Фортейн завоевывал все большую популярность в стране. Почти сразу же его партия получила 35 % голосов избирателей на выборах в городской совет Роттердама и уверенно начала готовиться к общенациональным парламентским выборам. К сожалению, выборы эти состоялись уже без Фортейна — шесть пуль, выпущенных полусумасшедшим активистом партии "зеленых" оборвали стремительную карьеру "голландского Ле Пена".

Смерть Фортейна была воспринята европейскими националистами как результат "заговора левых". Бывший сподвижник Ле Пена, Бруно Мегрэ, покинувший "Национальный Фронт" в 1991 г. и возглавивший Национально-республиканское движение, заявил, что убийство Пима Фортейна "доказало, до какой степени может дойти истерия, подобная той, которую нагнетали французские левые в последние две недели" (после первого тура президентских выборов). Однако гибель лидера не помешала голландским ультраправым одержать убедительную победу на выборах — "Список Фортейна" завоевал 26 из 150 мест в парламенте страны, полностью изменив традиционный баланс сил в Нидерландах.

И хотя на состоявшихся год спустя досрочных парламентских выборах ультраправые уступили левой коалиции, получив всего лишь 6 депутатских мандатов, дело Фортейна не умерло. Его идеи постепенно принимали на вооружение респектабельные и избегающие резких выражений политики. В феврале 2004 г. коалиционное гражданское правительство, возглавляемое лидером христианских демократов Яном Петером Балькененде, приняло самые строгие в ЕС законы о беженцах. Из страны было выслано 26 тыс. иностранцев, не получивших статуса беженца (таких массовых "чисток" Европа не знала со времен Второй мировой войны). Процесс рассмотрения просьб о предоставлении политического убежища был максимально ужесточен. Для ожидающих решения своей участи беженцев построены специальные депортационные центры, напоминающие концлагеря.

Доживи Фортейн до этих перемен, он наверняка остался бы ими доволен. Но, возможно, самым важным итогом деятельности Фортейна стало изменение самой общественной атмосферы Нидерландов. Все чаще общественные и политические деятели Голландии считают своим долгом выступать против того, что они называют "исламским фашизмом". Подверглась публичному осуждению и настоящей травле со стороны всех политических партий страны книга шейха Абу Бакра Джабир аль-Джазаири "Путь мусульман", содержащая критику гомосексуализма и женской эмансипации, а сам ее автор получил клеймо расиста и реакционера. В то же время, когда режиссер Тео Ван Гог, сочувствующий идеям Пима Фортейна, снял фильм "Покорность", враждебный по отношению к исламу, а также идее мультикультурного общества, это было воспринято как позитивный шаг в борьбе с "исламским фашизмом".

Вскоре после того, как этот фильм показали по национальному телевидению, Тео Ван Гог был убит марокканцем Мухаммедом Буйери, подозреваемым в принадлежности к террористической группе "Хофстад". Убийство режиссера вызвало волну антиисламских настроений в стране, считавшейся некогда наиболее либеральной и лояльной к мигрантам страной Европы.

Если для либеральной Голландии триумф ультраправых стал неожиданностью, то в соседней Бельгии националистическая идея всегда была достаточно популярна. Дело в том, что небольшая Бельгия исторически разделена на несколько частей, населенных разными нациями. Промышленный шахтерский юг — страна валлонов, народа, говорящего на валлонском диалекте французского языка. Север и запад — Фландрия, населенная фламандцами, близкими родственниками голландцев. Язык фламандцев, так называемый "флэмиш", представляет собой грубоватый крестьянский диалект голландского. Гордые валлоны довольно долго считали его языком простонародья. И даже после того, как флэмиш получил статус одного из двух государственных языков Бельгии, франкоязычные валлоны по-прежнему преобладали в правительстве, в банках страны и в двух основных отраслях ее промышленности — угольной и металлургической, базировавшихся на юге.

Фламандцы чувствовали себя гражданами второго сорта до тех пор, когда спад в угольной промышленности и черной металлургии южных районов после Второй мировой войны и бурное развитие современных отраслей промышленности во Фландрии не перевернуло ситуацию с ног на голову. Историческая роль Валлонии, промышленность которой на протяжении многих лет была "паровозом", вытягивающим экономику страны, была предана забвению, а ее население объявили "нахлебниками". Разногласия между двумя группами населения, говорящими на разных языках и, в частности, конфликт по поводу того, на каком языке должно вестись преподавание в Лувенском университете, привели к серьезному политическому кризису в 1968 г. Под угрозой оказалось само существование Бельгии как единого государства, поскольку многие политики выступали за превращение Фландрии и Валлонии в автономные области.

В результате, в 1970-х годах рядом законов была установлена четкая языковая граница, определяющая территорию, на которой фламандский язык должен использоваться в сфере образования, судопроизводства и во всех государственных учреждениях. Конституция Бельгии была изменена таким образом, чтобы обеспечить большую регионально-языковую автономию. Тем не менее, фламандские националисты на этом не успокоились: они настаивают на отделении от бедных, дотационных областей Валлонии. "Успешная Фландрия, — заявляют они, — не желает тащить за собой обузу в виде огромного региона с его многочисленными социальными проблемами".

Даже либеральные фламандские политики выдвигают требования, включающие в себя усиление автономии Фландрии, разделение систем соцобеспечения и формирования заработной платы для Фландрии и Валлонии, автономной организации транспортной системы, а также предъявляют претензии на международный аэропорт Брюсселя. С такими "либералами" фламандцам долгое время не нужны были никакие ультраправые, чья партия "Влаамс блок", созданная около 20 лет назад, влачила жалкое существование где-то на обочине политической жизни страны. Одной из причин слабости бельгийских ультраправых была жесткая позиция влиятельных еврейских организаций, в основном сосредоточенных в "столице бриллиантов" Антверпене. Когда в 1992 г. "Влаамс блок" впервые добился успеха на выборах, евреи-политики из центристских партий при поддержке представителей местной еврейской общины пролоббировали запрет на любые тактические союзы с блоком, чтобы не допустить его лидеров в правительство. Этот запрет, получивший неофициальное название "санитарного кордона", казалось, обрекал "Влаамс блок" вечно оставаться политическим аутсайдером. Однако новый лидер фламандских ультраправых, опытный популист и блестящий оратор Филипп Девинтер сумел найти выход из казавшегося безвыходным положения. Он публично отрекся от антисемитизма, сделав упор на двух ключевых темах — "угнетении" Фландрии со стороны центрального правительства, использующего регион как дойную корову для дотаций бедной Валлонии, и экспансии исламских иммигрантов.

Эта политика немедленно принесла свои плоды: в 1999 г. ультраправых поддерживало уже 10% населения страны. Тогда же Девинтер начал налаживать контакт с могущественной хасидской общиной Антверпена — посредством активной переписки и на личном уровне. Девинтер старался заранее информировать хасидов о том, что кто-то из представителей "Влаамс блока" намерен выступить в парламенте на интересующие евреев темы. Задолго до таких выступлений блок рассылал по еврейским домам тексты речей, часто переведенные на идиш. Причина этого заигрывания с евреями крылась вовсе не в личных симпатиях Девинтера, а в трезвом расчете. Когда с началом Второй интифады в Бельгии поднялась волна антисемитских настроений, "Влаамс блок" громко и открыто заявил о своей поддержке евреев. В 2000-2001 г. фламандские националисты действительно защищали хасидов Антверпена от насилия со стороны мусульманской (преимущественно марокканской) молодежи. И результаты этой политики не заставили себя ждать: на региональных выборах 2003 г. "Влаамс блок" получил в общей сложности 19% голосов, став третьей крупнейшей партией Бельгии. А результаты выборов в Антверпене были еще сенсационнее: здесь ультраправые получили 33% голосов, решительно потеснив левые партии. Беспрецедентный случай в истории современной Европы — подняться к вершинам политического Олимпа националистам фактически помогли евреи!

Усиление позиций ультраправых изрядно подпортило репутацию Бельгии на мировой арене. Как известно, в столице Бельгии, Брюсселе, расположены штаб-квартиры таких международных организаций, как ЕС и НАТО. Поэтому центральное бельгийское правительство постаралось по мере возможности ограничить рост влияния националистов. Тем более, что в СМИ вновь просочилась информация о тесных связях "Влаамс блока" с фашистской организацией "Сент-Маартенфондс", созданной в 1953 г. бельгийскими членами СС и бывшими солдатами, которые вместе с германскими войсками воевали против Красной армии на Восточном фронте. После того, как на выборах 2004 г. за лидеров "Влаамс блок" проголосовало более 24 % избирателей, апелляционный суд г. Гента признал партию Девинтера виновной в пропаганде расизма. Когда этот вердикт был подтвержден кассационным судом Бельгии, партия объявила о самороспуске. Однако несколько месяцев спустя на базе ее региональных отделений было создано новое движение, получившее название "Влаамс беланг" ("Фламандский интерес"). Возглавил новую партию все тот же Филипп Девинтер.

Воззрения Девинтера образца 2005 г. в целом близки идеям Ле Пена. Правда, в отличие от бывшего парашютиста, блестяще образованный Девинтер предпочитает иллюстрировать свои мысли с помощью примеров из античной мифологии. "Терпимость — это Ахиллесова пята Европы, а исламские иммигранты — это Троянский конь" — заявляет он. Первым городом Европы, который падет под напором мусульманских иммигрантов, будет его родной Антверпен. По словам Девинтера, от четырех до пяти тысяч коренных жителей покидают Антверпен каждый год, и от пяти до шести тысяч иммигрантов неевропейского происхождения ежегодно поселяются в городе. По прогнозам лидера ультраправых, в течение десяти лет "лица неевропейского происхождения" составят более чем треть населения Антверпена. "Процесс идет очень, очень быстро, — предупреждает Девинтер. — Возможно, что это конец Европы".

Мрачные пророчества Девинтера находят отклик в сердцах избирателей. Если в 1999 г. ультраправых поддерживали лишь 10% фламандцев, то в 2005 г., согласно опросам общественного мнения, за него готовы отдать голоса более 26,5% жителей Фландрии. И хотя глава МИД Бельгии публично назвал Филиппа Девинтера фашистом, призвав левых и центристов к возобновлению "санитарного кордона", популярности лидера националистов это не повредило. Согласно результатам опроса, проведенного в феврале газетой "Суар" и телекомпанией Эр-Тэ-Бэ-Эф, 59% опрошенных жителей Фландрии высказались в пользу активного участия "Влаамс беланг" в деятельности правительства региона. Возможно, что в ближайшем будущем Бельгия станет второй после Австрии страной, к власти в которой придут ультраправые.