В 2005 году Евросоюз столкнулся с самым тяжелым кризисом за свою историю. Это не удивительно — в 2004 году лидеры ЕС повысили ставки интеграции. Они подписали Конституцию Союза, которая по сути превращает его в единое государство. Ратификация Конституции должна была увенчать процесс интеграции, после чего он должен был продолжаться вширь в рамках, определенных Основным законом.
Фронт прорван
Треск создаваемой конструкции стал звучать уже во время подготовки к референдуму во Франции, когда против Конституции стали выступать не только националисты, но и значительная часть демократов. После французского и нидерландского референдумов евроэлита была смущена, но еще активно искала пути выхода из кризиса. Деморализация наступила после выборов в Германии в сентябре.
Итоги выборов в Германии создали патовую ситуацию, которая для европейского дела даже хуже, чем победа христианских демократов над социал-демократами. Теперь в Германии становится крайне затруднительно принять какое-либо стратегическое решение. Отключен важнейший мотор европейской политики. Внешнеполитический фронт, противостоявший политике нынешней американской администрации, на какое-то время рухнул. Французская администрация, сама склонная к консервативным ценностям, оказалась перед лицом мирового неоконсервативного фронта, выступающего за ослабление ЕС. Оппонентом политики, которая недавно олицетворялась Шредером, является также итальянский премьер Берлускони, и неоконсервативные партии от Германии до Британии. Расширение Евросоюза на восток подарило американской администрации "троянского коня" в ЕС. Чешский президент Клаус, сменивший европеиста Гавела, обличает евроконституцию и евроэлиту. Эта позиция вызывает симпатии и у прибалтийских лидеров, недовольных попытками приструнить их националистические порывы, и у нового польского руководства, пришедшего к власти под националистическими лозунгами.
Пока Берлину и Парижу не до глобальных игр, Вашингтон перешел в наступление. В середине октября госсекретарь Кондолиза Райс восстанавливает позиции США в Средней Азии, готовя почву для Иранской игры, тут же летит в Париж. Она достигает таких сдвигов во французской политики, что приходится совершить еще и незапланированный визит в Москву, дабы закрепить успех. По "удачному совпадению" давление на Москву было подкреплено новой широкомасштабной атакой на Кавказе, которая, как мы писали весной, готовилась за несколько месяцев. Очевидно — к определенному сроку.
В этих условиях Париж готов идти на беспрецедентные уступки. Он поддерживает антисирийскую резолюцию в Совете безопасности. Но, продвинувшись на сирийском направлении, Вашингтон не собирается упускать и иранскую тему.
Не только Германия, но и Франция не может активно действовать — впереди президентские выборы. И глобальные силы могут оказывать непосредственное воздействие на выбор преемника Ширака — этно-социальная бомба в пригородах Парижа не случайно была взорвана именно сейчас. Интифада вокруг Парижа — не только наручники на руках французской администрации, но и заранее просчитанный выбор между Вильпеном, Саркози и, возможно, кем-то третьим.
Европейское единство в области внешней политики никогда не было полным, но в Европе первых лет XXI столетия образовалось сильное социал-либеральное европеистское ядро, державшее власть в Германии и Франции, которое могло противостоять экспансии американских республиканцев и их глобальных союзников. Итог последних событий — резкое ослабление европейского противовеса курсу американской администрации на мировой арене. И корни этого процесса — в слабости всей конструкции Евросоюза.
Чем плоха Евроконституция?
Стоит ли после неудачи референдумов во Франции и Нидерландах читать проект Евроконституции, одобренный представителями государств союза? Все-таки это очень пухлый документ, который в таком виде может быть уже и не войдет в силу. Я взял на себя этот труд. Дело в том, что Евроконституция отражает уже существующую реальность, и только систематизирует ее и доводит до логического конца. Если Евроконституцию не ратифицируют, она все равно будет действовать, только с большим количеством оговорок, чем в нынешнем тексте.
Конституция состоит из нескольких пластов, относящихся к разным жанрам.
Первый пласт — это общие принципы. Некоторые из них заведомо не обязательны к исполнению, вроде уважения человеческого достоинства, прав человека, в частности прав ребенка (я даже знаю имя этого ребенка — Маша Уари-Захарова). Некоторые принципы вполне реальны — отмена смертной казни, свободное перемещение людей, услуг, товаров и капиталов.
Второй пласт — собственно конституционная конструкция, регламентирующая права и механизм формирования органов власти союза.
Третий — своего рода кодексы, подробно разбирающие те или иные правовые коллизии, которые могут возникнуть при унификации права. Ряд положений Конституции носят переходный характер, рассчитанный на полную интеграцию до 2009 г. Этот процесс регулируется и многочисленными протоколами-приложениями.
Евросоюз и по Конституции, и в сегодняшней реальности — это таможенный, валютный и внешнеполитический союз (впрочем, полный валютный союз — дело будущего, к которому ведут переходные положения Конституции). Но этим дело не ограничивается.
Важный принцип, закрепленный в ст. 1-6, делает Евросоюз единым государством — верховенство законов Союза над законами государств. Чуть не написал по советской привычке "республик". Действительно, похоже на проекты союзного договора СССР конца 1990 — первой половины 1991 гг. Законы единого государства принимает Европарламент. "Главой государства" является коллективный орган — Европейский совет, который состоит из глав государств. Но у него есть свой глава — президент. Определенные полномочия имеет Совет министров, который состоит из представителей правительств. Но истинным правительством Евросоюза является Еврокомиссия. Ратифицируют Конституцию или нет, а Еврокомиссия уже руководит социально-экономической жизнью Евросоюза, опираясь на многочисленные международные соглашения. По Конституции Еврокомиссия сможет принимать обязательные к исполнению регламенты.
Конституция определяет сложный механизм формирования Еврокомиссии, пытаясь установить дополнительный контроль над этим могущественным правительством.
Статья 1-27 превращает Евросоюз в парламентско-президентскую республику, в которой председатель Еврокомиссии назначается в согласии Евросовета и Европарламента.
Европарламент может вынести недоверие Еврокомиссии, но формирование новой станет сложным процессом согласований, который скорее всего приведет лишь к приходу в это европейское правительство выразителей тех же интересов, что и ранее. Комиссия формируется на основании предложений государств-участников, то есть бюрократических институтов национальных государств. К тому же, регламентируя порядок заполнения должностей в Еврокомиссии, Конституция уподобляется советской неписанной традиции подбирать депутатов по квотам — чтобы были и представители от молодежи, и от крестьян, и от женщин. Вот и выдвигали комсомолку-доярку, чтобы она представляла соответствующие слои советского народа. Должности в Еврокомиссии необходимо замещать по подобным квотам от государств с учетом демографических пропорций и географического положения. И о партийной принадлежности забывать нельзя.
Статья 1-26 закрепляет за Еврокомиссией широкие полномочия. Она осуществляет бюджет, она руководит реализацией программ, она и надзирает за соблюдением законодательства союза. Правда, она уже сейчас все это делает. Конституция должна поставить комиссию под контроль Европейского суда и других органов, но в общем-то не особенно жесткий.
Европеисты являются социал-либералами. Современный социально-ориентированный либерализм предпочитает правовое регулирование рынка, ограничивающее возможности произвола как чиновника, так и предпринимателя. Но, несмотря на многочисленные правовые нормы, "обволакивающие" экономическую жизнь, Конституция незаметно открывает перед Еврокомиссией широчайшие возможности для прямого бюрократического воздействия на экономику. Статья 3-167 вроде бы защищает свободную конкуренцию и поэтому запрещает государствам-участникам оказывать экономическую помощь хозяйствующим субъектам. Фокус в том, что такая помощь может оказываться Еврокомиссией или под ее руководством. Таким образом, евробюрократия получает монополию на руководство экономическими процессами.
Некоторые направления помощи закреплены прямо в Конституции (например, помощь восточным районам Германии) или в приложениях к Конституции, где перечислены даже некоторые предприятия, которым следует помогать, и те, которые следует закрывать в Восточной Европе. В соответствии со ст. 1-13 Союз имеет широкие полномочия: он осуществляет "установление правил конкуренции". Это дает союзу широкие полномочия по экономическому регулированию.
Статья 3-394 позволяет Еврокомиссии предоставлять займы, финансировать развитие регионов, которые она сочтет слаборазвитыми, модернизировать производства, которые сочтет полезными, и запрещать такие же действия национальных государств. Рычаги управления европейским рынком уходят на уровень евробюрократии.
Европарламент принимает законы, обязательные к исполнению и на Крите, и на Шпицбергене, а Еврокомиссия — сответствующие инструкции. Недавно в Латвию пришла инструкция, определяющая сезон охоты на уток, которая игнорирует природные условия Прибалтики. Такого не было даже во времена СССР.
Чтобы как-то ограничить своеволие евробюрократии, прилагаемые к Конституции соглашения опускаются до многочисленных мельчайших деталей экспорта и импорта текстиля, рыбной ловли и производства стали. Определены и дотационные выплаты новым членам Евросоюза, чтобы облегчить реструктуризацию их экономики. В положении о реструктуризации польской промышленности прямо говорится о необходимости искусственного уничтожения части промышленности: "Сокращение производительности должно измеряться только на основе постоянного закрытия производственных мощностей посредством такого физического уничтожения, чтобы эти мощности не могли быть снова запущены". Чтобы создать единый экономический организм, им нужно курочить производство.
Таким образом, возникновение Евросоюза приводит к созданию единого экономического и правового пространства в Западной и Центральной Европе, которое управляется централизованной бюрократической структурой. Она может контролироваться либо другими фракциями глобальной элиты, либо бюрократиями национальных государств, которые превращаются в управленческие звенья среднего звена, аналог республиканских элит в СССР.
Но национальные властные группы также связаны не только со своими странами, но и с глобальными интересами. Что на уме у идеологов неоконсервативной фракции глобальной элиты, то на языке не только у Буша, но и, скажем, у президента Чехии Вацлава Клауса.
С одной стороны, националист Клаус — враг глобализации. Критикуя евроинтеграцию, он обличает "стихийные и ничем не ограниченные процессы глобализации". С другой стороны, он выступает "за свободное перемещение товаров и услуг". Чешский президент возмущен, что "европеисты заняли антихайековскую позицию", что они недостаточно привержены глобализации и свободному рынку. Европеизм враждебен Клаусу не потому, что он обеспечивает свободное перемещение товаров в Европе. Сама по себе экономическая глобализация — с его точки зрения, положительное явление. Европеизм враждебен ему как явление "левое", регулирующее производство и торговлю. Таким образом, выясняется, что неоконсерваторы не против социально-экономической глобализации. Они против регулирования движения капитала. Они — большие глобалисты, чем европеисты.
Неоконсерваторам враждебна элита, которая предпочитает реализовываться "в наднациональном пространстве" Европы. Но они обслуживают интересы элиты, которая действует в глобальном наднациональном пространстве и конкурирует там с евроэлитой.
Конфликт социал-либералов (европеистов) и национал-консерваторов ("бушистов") — это конфликт глобальных элит, но не народа и элиты.
Уроки для нас
Стремление людей преодолеть барьеры границ вполне понятно. При современных технологиях и движении товаров сохранение национальных экономик в прежнем виде невозможно. В условиях кризиса индустриального общества и современной глобализации практически неизбежен сдвиг власти с национального уровня на транснациональный. Национальные бюрократии научились быть независимыми от своего народа, но им некуда деваться от тех, кто управляет глобальными финансовыми и информационными потоками. К тому же в национальных рамках нельзя ответить на глобальные вызовы современности, такие как демографический, экологический и ресурсный.
Но сдвиг власти может происходить по-разному. Во-первых, власть наднациональных сил может быть уравновешена региональным и местным самоуправлением, прямыми организованными связями. Во-вторых, хотя реальная власть с неизбежностью уходит на наднациональный уровень, она может попасть под контроль как глобальных сил, так и географически ограниченного союза, контролирующего глобальное соперничество. Евросоюз демонстрировал это на мировой арене в первые годы века. Но конструкция оказалась слаба, также как и конструкция перестроечного СССР, которую подорвали региональные кланы номенклатуры.
Евросоюз справедливо критикуют за отсутствие демократии. Брюссельская бюрократия настолько независима от воли граждан Европы, что в пору говорить об автократии. Но ведь реальной демократии нет и на национальном уровне. Когда Клаус критикует евробюрократию, он при этом признает, что гражданам трудно дотянуться не только до Брюсселя, но и до Праги. Интересам евроэлиты противостоят интересы национальных бюрократий, в то время как граждане — ресурс, поле этой борьбы. Система может стать демократической, если власть сдвинется в сторону самоуправления и регионов, составляющих национальное государство. На этом уровне власть еще может находиться под реальным контролем простых граждан. Здесь, а не на национальном уровне, находится та почва, которую разрушала национальная унификация, а теперь размывает глобализация, делая человека игрушкой сил, не зависящих от местных условий.
Все это имеет непосредственное отношение и к нам. Возрождение единого защищенного пространства в Северной Евразии — условие выхода из кризиса того социально-экономического и социально-культурного организма, который в ХХ веке развивался как единый (хотя и многообразный). Его единство до сих пор гораздо выше, чем европейское единство.
Главы национальных государств бывшего СССР нередко тоскуют по советскому времени, но тут же политкорректно подчеркивают, что общее государство уже не восстановить. Противоречия между национальными бюрократиями стран бывшего СССР действительно очень велики. Гораздо сильнее, чем между гражданами, живущими по разные стороны границ бывшего СССР. Но формирование единого пространства может быть прочным, если оно ведется снизу, на уровне гражданских движений, укрепления межрегиональных связей, давления на национальные власти в пользу единых стандартов с одной стороны (учет социал-либерального проекта), и самоуправления, противостоящего региональным и национальным бюрократическим кланам.
В свое время при создании Евросоюза национальные бюрократии Западной Европы сделали все, чтобы не допустить создания "Европы регионов", в котором сдвиг власти на общеевропейский уровень уравновешивался бы симметричным сдвигом вниз, ближе к гражданам. Теперь за это приходится платить хрупкостью и непопулярностью бюрократических институтов Евросоюза, которые можно легко подорвать внешнеполитическим давлением и даже незначительными межпартийными интригами. Постсоветское возрождение должно учитывать этот урок и начинаться с низовой самоорганизации. Тогда в случае успеха и результат будет прочнее.
