Сейчас в кругах консерваторов популярен проект обустройства России как государства-цивилизации, т.е. системы, пусть и достаточно открытой для всего мира, но полностью независимой от него во всех аспектах. Ясно, что проект этот чем дальше, тем больше набирает "белость". То есть связывается в большей мере с "белым", а не с "красным" движением. По своей сути своей этот проект — христианско-державнический. Другое дело, что по сравнению с платформой русских консерваторов XIX века этот проект кажется в значительной степени модернизированым.
По мере "прояснения" сущности проекта возникают в больших количествах частные вопросы. Один из них — до какой степени в государство-цивилизацию будущего могут быть инкорпорированы ценности "красного периода"? Окончательно расставаться с ними не хочется совершенно: все-таки именно "красный период" отмечен Победой в Великой Отечественной войне, "деланием ракет", "перекрыванием Енисея" и первенством "в области балета". Видимо, для многих второе обретение СССР требует историко-культурной легитимизации. Слишком уж велико чувство отторжения. Полагаю, подобную легитимизацию сформулировать не столь уж трудно. Последней территорией старой русской цивилизации был Галлиполийский лагерь беженцев из Крыма 1920 г., да пароходы, отправившиеся в Китай из Владивостока в 1922 году. Что в этот момент существовало на территории России?
Во-первых, антисистема, приведенная в действие ультралевой идеологией. Антисистема готовилась сыграть роль плацдарма для мировой революции, на Россию ей было наплевать. Еще десятилетие с лишним она крушила на русской земле бастионы Империи, Традиции и Христианства. На рубеже 1920-х и 30-х годов репрессии межвоенного времени достигли пиковой точки — по количеству жертв промежуток от 1928 до 1933 г. абсолютно преобладает над последующим периодом отрезком истории. Это связано главным образом с колхозизацией, вычищением "старых спецов" и разгромом "буржуазной науки".
Во-вторых, как бы парадоксально это не звучало, продолжали существовать и постепенно усиливались системы обеспечения антисистемы. Они были призваны давать харч и всяческое процветание идейным товарищам, пока не разгорится пламень мировой революции. Туда принимали на работу менее идейных и даже совсем безыдейных товарищей, лишь бы они ловили мышей. Эти товарищи довольно быстро поняли, что мировая революция им нужна как коту апельсины, собрались в кучу и выжали кровь из идейных, а заодно из купленной идейными интеллигентщины. Бывшие "комиссары в пыльных шлемах", когда-то бестрепетно ставившие к стенке священников, белых офицеров, университетских профессоров и зажиточных крестьян, сами встали к стенке. То-то вою вокруг 1937-го года: сколько знаменитых злодеев поубивали!
Итак, антисистема в целом перестала существовать. Но и новой цивилизации не выросло на ее могиле. Во время войны правительство, составившееся из бывших функционеров "систем обеспечения", воскресило кое-что из элементов старой Русской цивилизации. И, далее, вело по отношению к ней политику, как к "проклятому прошлому", но все-таки прошлому давно ушедшему, безопасному, на материале которого вполне можно поставить милый фильм "Адъютант его превосходительства" или даже "Бег". Это гораздо мягче, нежели отношение "революционных романтиков" 1920-х, то есть тех же антисистемщиков. Конечно, р-революционная шелупонь далеко не исчезла вся, оптом, бесследно и беззвучно. Еще расцветает в хрущевские времена тупое храмоборчество, еще пущает Окуджава скупую слезу все о тех же пыльношлемниках, но общий смысл ситуации таков: правители этнографического материала, как заведенные, повторяют в смягченном виде лозунги идейных, не очень-то понимая их структурного смысла и не очень-то веря в них. Их истинная мечта — сохранить государство для своих детей, внуков и правнуков, ничего особенно не меняя.
Поэтому-то "оголтелых" из числа совязычников, разнообразных неомасонов, буйных шестидесятников, гнилых тамплиеров интеллигенции и белолотосников выше определенных этажей власти не пускают. Слушают, даже иногда прислушиваются к некоторым их речам, но все-таки воли не дают. Чуть что и — "Цыть! К ноге". Основной пафос: государство — это все! Смысл этого периода: правят, разумеется, безбожники, но очень вялые и довольно мирные. Это не те чудовищные экземпляры времен воинствующего сатанинства гражданской и 1920-х годов. Бронепоезд ржавеет "на запасном пути". Терзают они церковь и веру? Да не особенно, хотя и относятся к ней неприязненно. Можно ли к ним предъявить претензию, что не были они христианами? Да Бог предъявит, а нам бы свои грехи счесть. Числятся ли за ними массовые расстрелы, репрессии, вообще что-нибудь сравнимое с революционной романтикой пролетарского интернационализма? С конца 1940-х, когда мучили бывших фронтовиков и концлагерников, не числятся. Диссидентов давили? Так ведь к настоящему моменту сложно дать однозначный ответ на вопрос, было ли это ошибкой. Какого-нибудь Гайдара или, прости Господи, Чубайса так и жаль, что вовремя не отправили на лесоповал. Цензуру была суровая? Худо, но не смертельно. Полное отсутствие цензуры, как оказалось, не менее вредоносно.
Так много ли причин не принимать все созданное творческими усилиями нашего народа в те годы как родное, наше, нам принадлежащее по праву? Думаю, нет. Поэтому вполне здраво считать нашу историю со времен Великой отечественной войны до 1991 года своего рода складом, из которого следует эвакуировать все ценное, начиная с великой Победы, бросив гниль и ветошь. Нет в этом складе особенной красоты, поэтизировать там особенно нечего, но и ужасного, давящего, темного там искать тоже не стоит. Склад и склад, ни стыдиться его, ни песни о нем складывать нет причин. Просто принять имущество по описи, расписаться, да и шагать дальше, в новую цивилизацию.
