За время, прошедшее с ликвидации Советского Союза, мы не расстались окончательно с идеей "большого пространства". Эта идея — главное, что нам досталось в наследство от единого государства.
В современности государство оказывается успешным именно в той мере, в которой соотносит себя с определенной мировой миссией. Государство, где определяющим является мнение "да оставьте вы пока эту мировую политику, у нас своих дел хватает" — заведомый аутсайдер и неизбежная жертва чужих ресурсных аппетитов.
С чем столкнулся Казахстан в своем стремлении решать на постсоветском пространстве интеграционные задачи, которые следовали из самой логики его сохранения? Главным образом, с равнодушием. Получилось так, что государства Содружества предпочли сосредоточиться на решении собственных проблем и оставить интеграционные планы евразийского масштаба на неопределенное "потом". Евразийство до сих пор кажется многим романтической идеей, которую нелепо воспринимать всерьез.
При этом мы упрямо отворачиваемся от очевидных вещей: на мировой арене доминируют те, кто к романтическим идеям относится более чем серьезно.
У кого-то есть будущее и помимо геополитической ответственности. Можно сознательно ориентировать свой народ на существование в рамках модели оазиса, благосостояние которого составляется ценой свалившихся на голову и ударивших по голове богатств. Можно сформулировать идеологию топливного рая, туристического рая… Можно, в конце концов, построить сотню-другую казино и лишить их всяких налоговых обязательств. Привлекать туристов дешевой экзотикой, "шаурмой из кенгуру", или напирать на привилегии оффшоров. Моделей построения обособленного будущего, сразу скажем, неисчислимое множество.
Другое дело, что из всего этого множества работоспособными оказываются немногие проекты, к тому же и те — случайно.
В 1991-ом мы избрали инерционный вариант, пойдя по пути трансформации Союза в культурное подобие британского или французского Содружеств наций, мягкой структуры для мягкой интеграции, по отношению к которой заведомо не предусматривались ни серьезные обязательства, ни серьезные ожидания. СНГ с самого начала напоминало взаимную неискреннюю вежливость расстающихся супругов — "останемся друзьями". И это при том что каждый догадывается, как все будет на самом деле. Характерно, что в последующий за распадом период именно казахстанские политики выступали с основными объединительными инициативами. Да — мы больше других нуждались в них. Только Казахстан (еще, конечно, Россия) остался среди республик СНГ большим многонациональным государством, экономика которого ориентирована на глобальные цели — космос, ВПК… В ситуации распада такие "большие производства" оказываются обузой и приходится либо находить новые интеграционные варианты, либо срочно перестраивать национальную экономику на колониальный лад.
В решении этой задачи мы могли полагаться на ответные устремления только одной страны. К сожалению, Россия все эти годы была занята преимущественно своими внутренними проблемами, что привело к снижению ее мирового рейтинга.
Мы должны быть честны и с союзниками, и с собой — все это не только проблемы России, это и наши проблемы.
Не только казахстанцам нужны межрегиональные объединительные союзы. Но сами эти союзы без нас не состоятся. А мир не изменился с тех пор, когда для каждого региона предусматривался достаточно жестко организованный сетевой проект — будь то НАТО или ОВД. Логика их обоюдна. Не только центростремительные инстинкты, свойственные любому региону, вызывают их к жизни. Самому мировому сообществу проще и перспективнее иметь дело с действующими региональными проектами — ведь те предполагают большую силу и большую цену обязательств.
Притом, главной политической валютой становятся легитимность и гарантии обязательств. Это только с одной стороны современная экономика все более проницаема и все менее национально ограничена. С другой — инвестиционная привлекательность каждого государства прямо пропорциональна его политической предсказуемости.
Центральноазиатская перспектива в лучшем случае туманна. Наше государственное устройство, если говорить обо всем регионе, не только не подготовлено к современным реалиям, но иногда и вступает с ними в противоречие. Стабильность все больше понимается как угроза применения силы, а инструментом решения общественных противоречий выступают не общепризнанные демократические институты, а инструментарий мятежей и репрессий.
Неизвестно, что дает для такого утверждения больше оснований — удавшийся переворот в Бишкеке или неудавшийся в Андижане. В первом случае нелегитимный силовой "снос власти" открыл череду бесконечных нелегитимных "перетасовок" внутри самого нового истеблишмента, когда политика "делается" не в парламенте и не посредством конституционных процедур, а методами закулисных договоренностей, отстрела конкурентов, силового давления на органы власти, шантажа и безучастности органов правопорядка. В Кыргызстане утвердилась "явочная демократия", как в республике Гуляй поле времен батьки Махно, когда большинство населения в страхе сидит по домам, а различные политически активные меньшинства выясняют свои отношения при помощи оружия, или захватывая земельные участки, помещения органов власти, судов и целые населенные пункты. Совершенный в марте переворот не решил всех проблем страны, но породил сотни других. Несомненно, произошедшее в республике не просто обесценило ее международный (в том числе инвестиционный) рейтинг, но косвенно подорвало стабильность в окружающих государствах.
О Кыргызстане мне говорить особенно тяжело, и позиция моя пристрастна: ведь именно сейчас беззаконному политическому давлению подвергается моя жена, отстаивающая свое депутатство в республиканском парламенте и в целом — историческую правоту своей фамилии, ее отец, свою жизнь посвятивший построению на Родине развитого демократического общества. Все, связанное с личностью первого президента, новые власти оскорбительно отрицают и порицают — впрочем, это и понятно; поношение, рэкет и экспроприация — их единственный бизнес. Проиграв легитимные выборы, эти люди прибегли к другим способам решения политических конфликтов. Но такими же методами когда-нибудь ликвидируют и их собственную, весьма номинальную на сегодня, власть.
С Узбекистаном сложнее. В этой республике власть определила главным приоритетом свое собственное выживание, а не отказ от кровопролития любой (даже своего самосохранения) ценой. Тактически выиграв раунд, Ислам Каримов, оставшись президентом, создал не меньшие стратегические проблемы на будущее. Его власть окончательно маргинализируется и переходит в разряд "отверженных" режимов, который отрицает любые легальные формы проявления мирной (и светской) оппозицией. Президенту придется противостоять как внутренним противникам (которые однозначно настроены на вооруженный переворот), так и все возрастающему внешнему давлению, но при этом его собственная исключительная зависимость от силовиков становится критичной. Такое построение политического режима хорошо знакомо по истории XX века, оно не просто опасно, оно бесперспективно. Вооруженное подавление ферганского мятежа не отменяет того факта, что такой мятеж случился — в историческом смысле второе главнее первого. И это несмотря на то, что в Узбекистане не было и тени тех "либеральных порядков", какие имели место в акаевском Кыргызстане.
Перспективы Ислама Каримова тем сложнее, чем больше "сомневаются" в нем международные институты, чья неслучайная пристрастность после произошедшего во многих государствах СНГ теперь уже общеизвестна.
Но репрессии — такой же мятеж, только мятеж власти в отношении соотечественников. Когда власть и народ упорно говорят на разных языках, одно стоит другого и репрессии ничем не лучше мятежей.
Казахстан до сих пор развивался и в политическом и в экономическом отношении достаточно обособленно от региона Центральной Азии, но нестабильность здесь не может не представлять проблемы в ближайшем будущем. После того, как взаимоотношения власти и оппозиции в соседних государствах переходят на язык мятежей и репрессий, становится все более ясно, насколько незащищенными оказываются не только простые граждане и "непростые" президенты, но и государственные границы (пример Карасу не единственен), и сама общая безопасность.
Казалось бы, для решения этих вопросов уже существуют известные межгосударственные структуры, но роль их больше аналитическая (и то не всегда) и не может считаться сколько-нибудь значимой. Сказанное относится не только к общеизвестным "пророссийским" интеграционным проектам. Фактически провалился и "антироссийский" вариант интеграции, который воплощал собой ГУУАМ.
Можем ли мы сказать, что регион надежно защищен от внешних или собственных разрушительных воздействий? Можем, если предпочитаем реализму наивность.
У Казахстана нет другой перспективы, кроме построения собственной системы безопасности в регионе и заключения системных отношений с дружественными геополитическими субъектами и политическими силами. Это не оттого, что мы страдаем каким-то гегемонизмом. Все эти годы мы демонстрировали готовность присоединиться и приложить свои силы для постсоветской интеграции. Однако, как выясняется, нам не к кому присоединяться.
Мы стремимся развивать союзническое сотрудничество с Россией, и эта ориентация — определяющая для Казахстана, но ведь Россия в первую очередь занята сейчас внутренней трансформацией, переживая конфликтное построение вертикали власти, проводя кадровую революцию и войну с террором. Это не прибавляет ее руководству готовности заниматься интеграционными проектами в Центральной Азии. Нам придется делать это самим. Любые проблемы нашего союзника — это наши проблемы.
Мы уважаем Соединенные Штаты, но нельзя не отметить, что их отношение к нам чисто утилитарное и вовсе не основано на сотрудничестве. Мы стремимся взять все лучшее у Евросоюза, пример которого (единство наций общей судьбы) не может не обнадеживать. Но говорить о глобальном партнерстве с Единой Европой (так далекой от нас) также не приходится.
Мы ценим соседство и историческую близость с Китаем, но сознаем, что китайская модель внешней политики исторически не предполагает никаких взаимных союзнических отношений и выстраивания континентальных альянсов. Мы уважительно относимся к этой тысячелетней традиции. Но вывод и отсюда прежний: мы должны научиться действовать сами. Нам не на кого рассчитывать.
Если Казахстан не станет инициатором и центром новой блоковой системы в Центральной Азии, он обречен пасть жертвой нестабильности, порожденной собственной беспечностью. Стоит ли обсуждать, хотим и готовы ли мы действовать в этом направлении? У нас нет другого выбора: нас вынуждают обстоятельства.
Курс на будущее обозначен для нас самой судьбой, самим нашим завидным географическим положением. Казахстан — сердцевина континента, без участия которой невозможно представить себе ни один из возможных интегральных союзов — мост, соединяющий Запад и Восток. Но не просто механический стык (так будет, если Казахстан не состоится, а останется просто "территорией" без лица, продающий свои недра в обмен на чужую культуру). Живая страна.
Их в мире всего три — государств, сочетающих в себе Запад и Восток. Не только в плане культуры, а полностью и органично, что даже выражено в одновременном расположении на обоих континентах, Европе и Азии. Это Россия, Турция и Казахстан. Мы полноценная евразийская держава: Урал, отделяющий Европу от Азии, проходит по нашей территории.
Если Россия и Турция, несмотря на свои очевидные азиатские компоненты, сделали выбор в пользу европейской идентичности, мы и здесь остаемся в одиночестве, оставляя пока для себя возможность реализовать настоящее евразийство. Многонациональность и многокультурность Казахстана напоминает Соединенные Штаты эпохи melting pot: где еще, в каком еще государстве возможно историческое сосуществование немецкой и корейской общин?
Впрочем, это сочетание, надо помнить, стало возможным не только благодаря географическому расположению страны, но и вследствие открытости казахской нации, которая сама не должна раствориться в том разнообразии, которое создает на своей земле. Наша открытость не означает всеядности, но предполагает готовность узнавать новое.
Все вышеперечисленное — очевидные слагаемые успеха Казахстана. Наше сегодняшнее положение в сравнении с соседствующим регионом несомненно предпочтительное; но это повод не для неуместной гордости, а для ответственности. Экономическое преимущество должно мобилизовать: такие "излишки" можно либо конвертировать в стратегический подъем соседей, либо просадить в игровых автоматах. Казахстан состоится как великое государство только в том случае, если возьмет на себя ответственность за мир и безопасность во всем центрально-азиатском регионе, ставшим сегодня своеобразной "нейтральной полосой" между имперским прошлым и евразийским будущим, между зонами жизненных интересов "больших стран".
Нам ничего не остается, кроме как самим стать одной из таких "больших стран". В ином случае мы станем никакой. Великая страна та, которая укрощает хаос. (Его штормовой прибой уже отчетливо слышен). Но кроме нас, больше с ним справиться некому. Нам не за кого спрятаться. И это — благо.
Великие народы — те, кто ставит перед собой великие цели.
