В современной России, пережившей серии революций и в начале, и в конце прошлого века, термин "консерватизм" не может иметь такого однородного наполнения, как сто лет назад. Любая сколько-нибудь длительная государственная традиция порождает консервативную общественно-политическую тенденцию, выражающуюся в стремлении сохранить, особенно перед лицом неминуемых перемен, как можно больше элементов привычного мироустройства.
Более чем 70-летнее существование советской государственности не могло не породить охранительных тенденций более широкого спектра, нежели те, которые связываются с понятием "коммунистическая идеология". Советский консерватизм выработал некоторые самостоятельные ценности, не вытекавшие напрямую из установок партийно-советского общественного сознания, а иногда и несогласные с ним, и в то же время частью преемственно связанные с традициями дореволюционной российской государственности. Квинтэссенцией советского консерватизма может служить перифраз известных слов Петра Аркадьевича Столыпина, ставший лозунгом патриотического блока во время выборов народных депутатов РСФСР в 1990 г.: "Нам нужна великая советская Россия!".
Но есть ли основание говорить именно о советском консерватизме? Не есть ли он всего лишь продолжение традиционного российского консерватизма в новых исторических условиях? Между обоими вариантами консерватизма есть, несомненно, элементы преемственности, обусловленные, однако, общностью абсолютных ценностей, присущих консерватизму как таковому. Это крепкая государственность, патриотизм, культ армии и служения Родине, защита устоев общественной морали. О зарождении предпосылок советского консерватизма можно говорить не раньше того периода, когда указанные элементы получают положительную санкцию власти и включаются в советскую государственную идеологию.
Тем более интересно было бы выявить различия между вариантами отечественного консерватизма. Важно учесть, что старороссийский консерватизм, ставший с 1920-х годов идеологией возврата к капитализму и даже к монархии, продолжал существовать и в советский период, активно проявляя себя в эмиграции и в диссидентской среде. Эти реакционные устремления сыграли в конце 1980-х годов известную революционную роль. Последнее обстоятельство позволяет выдвинуть аксиому: реакция и модернистская революция, как две крайние формы отрицания существующего, соединяются в противостоянии позитивному развитию на почве достигнутого. Но это позитивное эволюционное развитие как раз и есть не что иное, как консерватизм.
Вспомним в связи с этим определение Алексея Степановича Хомякова: "Консерваторство есть непрерывное усовершенствование, всегда опирающееся на очищающую старину". Понятие "старины", конечно, очень условно и расплывчато, но если для старороссийского консерватора "старина" заканчивалась, самое позднее, 1917 г., то советский консерватизм включил в рамки "старины" послереволюционное время, придав ему приоритетное ценностное значение перед всеми остальными историческими периодами. Впрочем, он не отрицал, в то же время, наличия некоторого позитива и в дореволюционном прошлом.
В консерватизме, порождённом десятилетиями советской истории, как и в любом другом, важно отделять ситуационный консерватизм, то есть негативную реакцию на новшества, неприятие перемен, от консервативного идеала, то есть представлений о желательности для страны именно данного общественно-политического уклада. Также следует различать узкосословную составляющую охранительства, состоящую главным образом в стремлении привилегированных слоёв сохранить за собой свои преимущества, и всесословный его компонент. Консерватизм как образ мыслей и поведения свойствен различным социальным группам и, подобно тому, как столетие назад среди консерваторов были и дворяне, и крестьяне, так и в конце ХХ века консервативные стремления советской политической окраски были присущи не только части партноменклатуры, но и самым широким слоям населения.
Исходным временем формирования предпосылок советского консерватизма, по-видимому, следует считать 1930-е годы. Именно тогда "перманентный революционер" Троцкий с ужасом отметил, что Сталин возродил в правах общественный институт семьи, что являлось, по его мнению, махровой контрреволюцией. Некоторые элементы советской государственной традиции, имевшие значение для складывания советского консерватизма, возникли и раньше. Но эту традицию, местами трудно отличимую от собственно революционной, не следует смешивать с советским консерватизмом как политическим направлением. В декрете Совета Народных Комиссаров от 21 февраля 1918 года "Социалистическое Отечество в опасности!", равно как и в рассуждениях Ленина о "советском патриотизме", а также в развившемся сразу после гражданской войны культе Красной Армии трудно усмотреть что-либо консервативное. Патриотизм, взятый сам по себе, не есть консерватизм. Патриотизм и национализм очень часто имеют модернистскую революционную направленность — достаточно вспомнить Великую французскую революцию.
Не раньше 1933 года, то есть с окончанием коллективизации и первого этапа индустриализации, завершается та революционная модернизаторская ломка, которую Россия переживала с конца XIX века, и начинает кристаллизоваться новая общественная структура. Только в конце 1930-х годов стабилизируется верхний правящий слой. Таким образом, исходными моментами для формирования той общественно-политической реальности, которая могла послужить питательной почвой для советского консерватизма, явились социальная революция 1861-1933 гг. и политическая революция 1905-38 гг. В эти периоды трансформации умерла старая Россия почти во всех смыслах — политическом, экономическом, социальном, культурном, и возникла новая, советская Россия (по определению С. Кара-Мурзы — "советская цивилизация"). Советский консерватизм, как охранительная реакция этой самой советской цивилизации, появляется позднее.
Иногда говорят о том, что при Сталине произошёл консервативный реванш или даже консервативная революция, что в 1930-40-е годы произошла ревизия некоторых существенных черт советско-партийного строя, и что установившаяся система стала больше походить на дореволюционную. Можно встретиться с мнением, что Сталин был чуть ли консерватором старороссийского типа, а основание этому усматривают в его великодержавном политическом курсе. Не буду пытаться здесь дать исчерпывающий ответ на этот методологический вопрос. Отмечу лишь тот несомненный факт, что при Сталине произошло, как минимум, послереволюционное восстановление тех основ, без которых не может существовать вообще никакое государство. До середины 1930-х именно Сталин находился во главе революционных преобразований. Завершение революции было совершенно объективным делом, не так сильно зависевшим от воли Сталина, как это иногда представляется.
Сталин действительно уловил это качание исторического маятника в другую сторону. Я бы сравнил его в этом отношении с другим завершителем революции — Кромвелем. Не с Бонапартом, который только служил революции, но никогда не возглавлял её, а именно с Кромвелем, который был и вождём революции, и её душителем. Как представляется, проживи Кромвель подольше или окажись его наследник поспособнее, и в Англии могла бы возникнуть альтернативная монархической консервативная традиция, связанная с Английской республикой.
Сталин закладывал фундамент под советский консерватизм, поскольку стройка советской цивилизации при нём активно продолжалась. Хотя следует отметить, что Сталин старался придать этой стройке законченный вид во всех своих частях.
Показателями консервативного курса Сталина часто считаются роспуск Коминтерна во время войны, возрождение патриаршества и некоторые другие шаги. Да относительно свершившейся в 1917 году революции эти действия могут считаться консервативными, но по отношению к советской государственности они являлись ещё только формообразующими.
Эпоха Сталина значима для формирования советского консерватизма тем, что при нём происходил синтез элементов державостроительства как дореволюционного, так и революционного времени. Именно из этих элементов сплавилась в конечном итоге советская государственная идеология. Ассимилировав часть наследия царской России, отбросив, как ненужный балласт, часть революционного наследия, советская государственность приобрела некий законченный и устойчивый, монолитный вид к концу правления Сталина.
Важное значение для возникновения советского консерватизма имела Великая Отечественная война. Она послужила главнейшим актом легитимации Советского государства, до тех пор недостаточно легитимного. Победа СССР в ней получила признание среди части эмиграции. Советский Союз доказал своё право на собственную государственную традицию. Вторая мировая война в существенно большей степени, чем гражданская, стала источником героической мифологии, без которой не существует ни одна великая нация, ни одно великое государство. Победа в Великой Отечественной войне стала, таким образом, одной из важнейших идейных опор советского консерватизма.
Итак, при Сталине была построена советская держава, но утверждать для данного периода существование советского консерватизма представляется спорным. Думается, что есть гораздо больше оснований говорить о советском консерватизме после Сталина. Сам Сталин явно сравнивал себя с Петром I — революционером на троне. После 1953 г. стали подвергаться ревизии отдельные элементы прежней советской стройки. Вот тут-то, как кажется, и уместно отметить появление советского консерватизма как охранительной реакции. Особенно интересен в этом смысле ХХ съезд партии, влияние которого в этом смысле, кажется, никто ещё не изучал.
Одной из идеологических основ советского государства стал культ личности его основателей — Ленина и Сталина. Культ личности — это не преклонение перед конкретным человеком. Культ личности — это возвеличение качеств идеального правителя. Хрущёвский ревизионизм, подорвав и упразднив культ личности Сталина, одновременно начал возводить на ещё бóльшую высоту культ личности Ленина. Таким образом, только хрущёвский период завершил формирование такого важного элемента советской государственной идеологии, как канонизация отца-основателя.
Реабилитацией ряда репрессированных при Сталине деятелей партии окончательно утвердился список канонических фигур. В то же время политические чистки были резко разведены со строительством социализма. Раскулачивание, репрессии времён "красного террора", а также в отношении главных претендентов на власть (Зиновьева, Каменева, Бухарина и им подобных), "по умолчанию" были признаны правильными. Кампания по "разоблачению культа личности и нарушений социалистической законности", как это ни покажется странным, носила консервативный характер — стремление придать законченный, незыблемый вид идейному зданию советизма. В хрущёвский же период установилось окончательное национально-административное деление СССР, не менявшееся уже до распада страны.
Само свержение Хрущёва в 1964 году носило консервативный характер. Как это давно трактуется и в зарубежной, и в отечественной советологии, оно стало показателем утверждения партноменклатуры как правящего слоя и силы её сопротивления инновациям, подрывающим её благополучие.
Период "застоя" — то время, когда советский консерватизм вполне сформировался как образ мышления и поведения значительной части общества. Но "застойные" времена застойны и для консерватизма, который успешно развивается только в активном противоборстве с модернизмом, хотя при этом довольно часто терпит поражение.
Время "горбостройки" особенно важно как для изучения содержания, политического облика и эволюции советского консерватизма, так и для выявления точек его соприкосновения и слияния со старороссийским консерватизмом. В эти годы консерватизм развивался в первую очередь как общественное движение, будучи в значительной степени лишён привычной поддержки государственных структур. Этот же период высветил крайнюю неоднородность советского консерватизма.
В позднем советском консерватизме прослеживаются два основных течения.
Первое можно назвать ортодоксально-коммунистическим. Исходным его манифестом стало знаменитое письмо Нины Андреевой "Не могу поступиться принципами!". Впоследствии основным представителем данного течения стала "Трудовая Россия" Анпилова, "Сталинский блок за СССР" и тому подобные организации. Этому направлению советского консерватизма изначально было присуще устойчивое неприятие любых перемен в социалистическом строе.
В настоящее время это направление порождает маргинальный революционаризм в отношении не только буржуазной строя, но и российской государственности как таковой, что типологически сближает его с белоэмигрантской реакцией 1930–50-х годов, воевавшей против сталинской великодержавности. Это подтверждает предположение об онтологическом подобии революции и реакции. Каким-либо творческим потенциалом данный тип консерватизма изначально не обладал.
Второе направление можно обозначить как державно-патриотическое. Оно отказалось от одиумов советского строя, ратуя за сохранение его положительных основ. Это направление выдвинуло в качестве главных ценностей единство державы и социальных завоеваний советского периода. Коммунистическая идеология, как правило, выводилась за скобки или признавалась чисто формально.
В период развала СССР наиболее активным представителем данного направления была депутатская группа "Союз". В середине 1990-х годов эстафету подхватила образованная тогда КПРФ в союзе с движением "Духовное наследие". Ещё в 1992 году, на волне противостояния либеральной революции, в рамках этого направления была предпринята попытка объединения советских и российских консерваторов ("Фронт национального спасения"). В настоящее время внутри этого направления наблюдается перегруппировка сил. КПРФ уступает место вышедшей из её недр "Родине", которая по своим программным установкам и отчасти по своему составу может в известной степени считаться наследником группы "Союз". Как представляется, "Родина" в наиболее полной мере среди оппозиционных движений осуществляет синтез советского консерватизма со старороссийским.
Но на монопольное использование выгодного консервативного бренда предъявляет права не только оппозиция. Не исключено, что историки будущего отметят наше время как период реванша советского консерватизма, связанный с деятельностью второго Президента РФ. Этот реванш проявляется больше во внешних формах — восстановлении некоторых советских атрибутов (гимн, военное знамя), частичной реабилитации того же Сталина, производящейся в общественном мнении с одобрения свыше. Режим стремится осуществить ассимиляцию некоторых элементов наследия советского периода, пытаясь таким способом укрепить легитимность новой государственности, идущей с 1991 года. Ибо эта легитимность может быть поддержана только восстановлением традиции, хоть как-то преемственно связывающей нынешнюю власть с прежней, советской, ибо ресурс для самостоятельной легитимации у постсоветской России отсутствует.
Пока явно преждевременно говорить о зарождении консервативной традиции, связанной с рыночной, "демократической" Россией (именно поэтому, кстати, обречены на полный провал все попытки СПС играть роль здешних "неоконсерваторов"). В первую очередь это выявляется в полном отсутствии персоналий для идеологической канонизации, ибо все сколько-нибудь заметные деятели постсоветского режима начисто лишены харизматического ореола даже в глазах своих приверженцев, если не сказать про них хуже. Сможет ли стать такой персоналией ныне действующий Президент? Этот вопрос пока повисает в воздухе.
В целом, советский консерватизм, пусть даже не в виде цельной доктрины, которой он так и не успел в полной мере стать, всё-таки пока ещё остаётся действенным фактором российских политических отношений. И любая консервативная идеология нашего времени неизбежно должна будет учитывать наследие 70 с лишним лет советского государства и порождённые им традиции.
