Между "старым государством" и "новой империей"

Весной 1939 года Шмитт пишет труд под названием "Порядок больших пространств в праве народов, с запретом на интервенцию чуждых пространству сил; к понятию рейха в международном праве". Шмитт вводит в науку международного права понятие "большого пространства" — которое является, в отличие от нейтрального, математически-физического понятия пространства, конкретным, историко-политическим понятием.

В качестве первого проявления принципа "большого пространства" в новой истории международного права Шмитт называет провозглашенную в 1823 году американскую доктрину Монро. Ее можно кратко охарактеризовать тремя тезисами: независимость американского континента; недопустимость колонизации в этом пространстве; недопустимость интервенции неамериканских государств в этом пространстве.

С течением времени доктрина Монро превратилась из принципа отказа от иностранных вмешательств в оправдание империалистических интервенций Соединенных Штатов в другие американские государства. Государственный секретарь Хьюс в 1923 году сказал, что определение, интерпретация и санкционирование доктрины Монро — это дело только правительства США. Только США могут сказать, в чем состоит смысл доктрины Монро.

Подлинная и первоначальная доктрина Монро противостояла монархически-династическому принципу легитимности. Этот принцип освящал тогдашнее status quo европейского соотношения сил, возвышал абсолютную и легитимную монархию до стандарта международно-правового порядка и оправдывал на этой основе интервенции европейских великих держав в Испанию и Италию. Он должен был бы последовательно привести к вмешательствам в государства американского континента. Доктрина Монро говорила, что европейцы не должны вмешиваться в пробудившееся к самосознанию, политическое большое пространство. Это политическая идея, которая соединяется в доктрине Монро с большим пространством "Америка".

Здесь, как считает Шмитт, заключена сердцевина великой первоначальной доктрины Монро, подлинный принцип большого пространства — то есть сочетание политически пробудившегося народа, политической идеи и политически овладевшего этой идеей, исключающего чуждые интервенции большого пространства. Не сама доктрина Монро, но ее суть — идея порядка больших пространств в праве народов — переносима на другие пространства, другие исторические ситуации и другие разделения на группы друзей и врагов.

Особым периодом в истории этой правовой доктрины является оправдание капиталистического империализма, для которого президент Теодор Рузвельт на рубеже ХIХ-ХХ веков использовал доктрину Монро. Оборонительную идею пространства смогли сделать основанием "Dollar Diplomacy". Президент Вудро Вильсон в своем послании Конгрессу 22 января 1917 года предложил, чтобы все народы мира приняли учение президента Монро в качестве "мировой доктрины", в смысле свободного права на самоопределение всех народов. Здесь налицо желание растворить конкретную, пространственно определенную идею порядка в универсалистских "всемирных" идеях и тем самым превратить здоровое ядро международно-правового принципа большого пространства с запретом на интервенцию в империалистическую пан-интервенционистскую всемирную идеологию, вмешивающуюся во все под гуманитарными предлогами. Итак, доктрина Монро благодаря Т.Рузвельту и В.Вильсону была перетолкована в универсалистско-империалистическую мировую доктрину. Это было фальсификацией подлинного принципа большого пространства с запретом на интервенцию. Вышеназванное послание президента Вильсона 22 января 1917 года означает момент, когда политика США отворачивается от родной земли и вступает в союз с мировым империализмом британской империи.

Другой противоположностью изначальной доктрине Монро является либерально-индивидуалистическая и поэтому универсалистская конструкция защиты прав меньшинств, присущая Женевской Лиге наций. Эта конструкция была основой проводимой Женевской Лигой политики контроля и интервенции. Согласно Шмитту, разработка и проведение регулятивных принципов жизнеустройства Германии — не дело чуждых пространству сил, то есть не дело западноевропейских демократий и не дело американского правительства, но дело держащих это пространство народных и государственных сил, в особенности Германского Рейха. На основе этой политики невмешательства в рамках средне- и восточноевропейского пространства должен был выработаться принцип взаимного уважения каждой народности, который означает отказ от всех идеалов ассимиляции, абсорбции и плавильного котла и выводит "окологерманское" большое пространство из-под Версальской системы защиты прав меньшинств.

Для обозначения величины, которая приходит на смену современному государству, Шмитт использует понятие рейха. Рейхами в этом смысле являются ведущие и несущие силы, политическая идея которых "излучается" в определенном большом пространстве и которые исключают в этом пространстве интервенции чуждых пространству сил. Большое пространство не тождественно рейху в том смысле, чтобы сам рейх был тем большим пространством, которое он охраняет от интервенций; не каждое государство внутри большого пространства — само по себе часть рейха. (Точно так же, при признании доктрины Монро речь не шла о том, чтобы объявить Бразилию или Аргентину составными частями США.) Но каждый рейх обладает большим пространством, в котором излучается его политическая идея и которое не должно подвергаться опасности интервенций. Связь рейха, большого пространства и принципа запрета на интервенции является основополагающей.

В то время, как "Imperium" зачастую имеет значение универсалистского, охватывающего мир и человечество, то есть наднационального, образования, "Рейх" по Шмитту определяется народно и является не-универсалистским правовым порядком на основе уважения каждой народности. В то время, — говорит Карл Шмитт, — как "империализм" с конца ХIХ века стал лозунговым названием экономически-капиталистических методов колонизации и экспансии, слово Reich осталось незапятнанным. Сегодня, после крушения фашизма, и слово рейх не свободно от позорного пятна. Слово "империя" вызывает ненужную напряженность. Поэтому, как представляется, верным обозначением России было бы предложенное М.Ремизовым название "государство-цивилизация", данное в противовес классическому определению "госудаство-нация".

Впрочем, Шмитт не склонен умалять заслугу института под названием "государство". В понятии государства содержится минимум внутренней организации и внутренней дисциплины. Сюда относятся также высокие духовные и нравственные качества, и далеко не каждый народ как таковой дорос до этого минимума организации и дисциплины. Особенно война имеет свое право и свой порядок существенно в том, что она является войной государств. Это похоже на дуэль, в которой с обеих сторон противостоят друг другу имеющие право "сделать вызов" люди чести. В этой международно-правовой системе война представляет собой отношение порядка к порядку, а не порядка к беспорядку. Это последнее отношение порядка к беспорядку является гражданской войной.

Понятие большого пространства как государства-цивилизации сохраняет содержащиеся в понятии государства элементы порядка и способно справиться с сегодняшними представлениями о пространстве, способно мыслить "планетарно", то есть учитывать пространство Земли, не уничтожая народы и не стремясь перейти, как империалистическое международное право западных демократий, от теряющего актуальность старого понятия государства к универсалистски-империалистическому всемирному праву.

Шмитт пишет, что большое пространство не является относительно большим пространством, то есть не представляет собой увеличенное малое пространство. Нужно преодолеть нейтральность прежнего понятия пространства. Прибавление слова "большой" должно изменить понятийное поле. Вместо пустого измерения, в котором движутся физические предметы, появляется сопряженное пространство достижения, как оно принадлежит наполненному историей рейху, который приносит с собой и несет в себе свое собственное пространство, свои внутренние меры и границы.

Шмитт упоминает Фридриха Ратцеля, который показал, что овладение пространством является признаком всякой жизни, и Макса Планка, чья квантовая физика упраздняет пространство, разлагая любой процесс движения на отдельные, периодические волны материи. В пространстве явлен конкретный порядок и местоположение. Каждый конкретный порядок и общность обладают специфическими содержаниями места и пространства. В этом смысле можно сказать, что любое правовое учреждение, любой институт заключает в себе свою идею пространства и поэтому привносит с собой свою внутреннюю меру и свою внутреннюю границу. Например, к родству и семье "принадлежат" дом и двор. Шмитт пишет: "Такое слово как "мир", которое с ХIХ века стало частично эмоционально расплывчатым, частично абстрактным обозначением, живет в мысли о порядке немецкого Средневековья всегда местно и конкретно: как мир в доме, как мир на рынке, сохранение мира в замке, мир вещей, церковный мир, общественный мир. Всегда с конкретным порядком в понятийно-правовом отношении связано и конкретное местоположение".

Идея большого пространства служит тому, чтобы преодолеть монопольное положение пустого понятия государственной территории и в международно-правовом и конституционном смысле возвысить государство-цивилизацию до понятия правового мышления.