В Советском Союзе было два наиболее серьЈзных очага сепаратизма, два средоточия центробежных сил: Прибалтика и Чечня. Но сколь несхожими оказались их дальнейшие пути и судьбы! Логично предположить, что это несходство проистекает, прежде всего, из самой природы чеченского общества.
Комментируя недавние трагические события в московском Театральном центре «На Дубровке», некоторые официозные российские аналитики охарактеризовали действия террористов как «очередной PR». Согласно их версии, это, прежде всего, акт «информационной войны», которую чеченские сепаратисты якобы успешно ведут вот уже двенадцатый год. Дескать, основная цель этих хитрых и ловких людей – склонить в свою пользу российское и мировое общественное мнение.
Таким образом, эти аналитики фактически воспринимают – и вполне возможно, что искренне – своих оппонентов как людей одного с ними круга и менталитета, трактуя их поведение, экстраполируют на них свои собственные достоинства и пороки. Собственно говоря, именно такое восприятие ситуации объясняет то, что едва ли не главным ответом властей на последний террористический акт стали новые ограничения свободы СМИ.
Бесспорно, нельзя утверждать, что чеченские сепаратисты вовсе не уделяли внимание пропаганде своих действий во внешней среде. Бог не обделил Чечню людьми, отличающимися восточным красноречием и богатым воображением. Однако более всего бросается в глаза бессистемность и непоследовательность действий сепаратистов как раз в том, что касается выстраивания собственного имиджа вовне.
Обратимся хотя бы к событиям 23 – 26 октября в Москве. Ведь террористы не потребовали, например, прямого эфира в обмен на заложников. Да и вообще не слишком-то рвались общаться с прессой. Обозреватель The Sunday Times Марк Франкетти – один из немногих журналистов, кто брал интервью у Мовсара Бараева во время осады – признался, что добился этого от террористов только благодаря своей чрезвычайной настойчивости, естественной для профессионального репортЈра. Да и большинство иностранных заложников «моджахеды» так и не отпустили.
Вспомним теперь, что участь заложников в своЈ время постигла в Чечне Елену Масюк, Дмитрия Бальбурова и многих других журналистов, которым ничуть не помогло их сочувствие борьбе чеченцев за независимость. От грабительских набегов и похищений людей также страдали международные гуманитарные организации, оказывавшие бескорыстную помощь чеченскому населению: было разгромлено представительство «Красного Креста», захвачен в заложники сотрудник организации «Врачи без границ» американец Кеннет Глак и так далее. Пожалуй, в 1998 году, когда мир узрел отрубленные головы трЈх англичан и новозеландца, Аслан Масхадов окончательно отрубил себе путь к международному признанию.
Складывается впечатление, что террористы – «бойцы чеченского сопротивления», вопреки представлениям многих российских аналитиков, вообще безразличны к тому, что о них скажут в России, на Западе или даже в исламском сообществе. Возможно, им безразличны также мнение и судьба значительной части чеченцев, в особенности чеченской диаспоры. (Депутат Государственной Думы Асланбек Аслаханов жаловался, что террористы в Театральном центре «На Дубровке» заявили ему: «Какой же ты чеченец?! Ты русский»). Похоже, значимой референтной группой для этих людей являются только их родственники, их односельчане, их тейп. (Между прочим, односельчане Мовсара Бараева и других террористов, судя по газетным репортажам, их вовсе не осуждали, скорее наоборот. Сейчас, по некоторым сообщениям, в Чечне собирают деньги на выкуп тел террористов: очевидная афЈра, которая, однако, свидетельствует о восприятии).
Здесь мы, похоже, сталкиваемся с менталитетом иной, архаичной цивилизации. Использование террористами, и порой весьма умелое, современного оружия, средств транспорта и связи сути дела не меняет. Как не меняют его и поголовная грамотность – уникальное достижение советского социализма. Столкновение наших цивилизаций во многом можно сравнить со столкновением греко-римского мира с варварами. Правда, нужно оговориться, что большая часть чеченской диаспоры и, видимо, образованные, проживающие в городах чеченцы интегрированы в современное общество. Развивая аналогию, их можно сравнить с эллинизированными (или романизированными) галлами, германцами, сарматами.
Античные авторы разделяли варваров на восточных и северных. Чеченцы, невзирая на их распространЈнное отождествление, а в последнее время всЈ более энергичное самоотождествление, с исламской цивилизацией, по этой классификации скорее северные варвары, чем восточные. И адат (обычное право, «закон гор» сходный с «законом джунглей» - описанными Киплингом порядками волчьей стаи) всегда у них преобладал над шариатом. И место «восточной деспотии» здесь традиционно занимает «военная демократия».
Тацит и «чеченский вопрос»
«Если община, в которой они родились, закосневает в длительном мире и праздности, множество знатных юношей отправляются к племенам, вовлечЈнным в какую-нибудь войну, и потому, что покой этому народу не по душе, и так как среди превратностей битв им легче прославиться, да и содержать большую дружину можно не иначе, как только насилием и войной… И гораздо труднее убедить их распахать поле и ждать целый год урожая, чем склонить сразиться с врагом и претерпеть раны; больше того, по их представлениям, потом добывать то, что может быть приобретено кровью, - леность и малодушие». Так почти две тысячи лет тому назад описывал германцев римский историк Корнелий Тацит.
Поражает сходство между современными чеченцами (а тем более чеченцами XIX века) и германцами, описанными Тацитом. На память приходит рейд Шамиля Басаева в Дагестан: «героям освободительной войны» было не по душе пребывание «в длительном мире и праздности», на которое они были обречены в 1996 – 1999 годах.
Но продолжим цитировать книгу Тацита «О происхождении германцев и местоположении Германии». «Когда они не ведут войн, то… проводят время в полнейшей праздности, предаваясь сну и чревоугодию, и самые храбрые и воинственные из них, не неся никаких обязанностей, препоручают заботы о жилье, домашнем хозяйстве и пашне женщинам, старикам и наиболее слабосильным из домочадцев, тогда как сами погрязают в бездействии…».
Вопреки распространЈнному мнению о том, что чеченки как «восточные женщины» традиционно заняты главным образом в домашнем хозяйстве и чаще проводят время в своЈм жилье, они, по крайней мере, в советские 80-е годы, наоборот, проявляли высокую экономическую активность и нередко кормили семью. Такое разделение труда чеченское общество рассматривало как норму: женщина занята рутинным повседневным трудом, а мужчина – воин и охотник (в сельской местности).
И параллели знаменитому кавказскому гостеприимству мы находим в «Германии» Тацита. «Не существует другого народа, который с такой же охотой затевал бы пирушки и был бы столь же гостеприимен. Отказать кому-либо в крове, на их взгляд, - нечестие, и каждый старается попотчевать гостя в меру своего достатка… Подчиняясь законам гостеприимства, никто не делает различия между знакомым и незнакомым». Как непохожи на современных немцев эти германцы, описанные Тацитом! И как похожи их обычаи на традиции Кавказа!
Можно ещЈ долго продолжать эти параллели, которые усматриваются, прежде всего, в этнопсихологии, но порой затрагивают даже мелкие бытовые детали. Разве современные чеченцы с их привязанностью к оружию и страстью палить в воздух из автоматов просто от избытка чувств не напоминают древних германцев, которые являлись на собрания вооружЈнными и своЈ одобрение ораторам выражали покачиванием копьями? И «вайнахская демократия», которую провозглашают чеченские сепаратисты, видимо, является ничем иным как формой «военной демократии», присущей, по мнению Моргана и Энгельса, «высшей стадии варварства», предшествовавшей формированию государственности.
Сравнение с древними германцами говорит о том, что современное чеченское общество является таковым, какого оно есть, не в силу неизменной этнической психологии и не под влиянием ислама, а в силу общих особенностей определЈнной стадии социального развития. Ведь когда-то предки датчан и шведов под именем викингов терроризировали Европу и Византию своими разбойничьими морскими набегами. И так же шокировали своим внезапным появлением мирное население тогдашних мегаполисов, как отряд Бараева москвичей. И русское казачество как приграничный субэтнос в XVII – XVIII веках, прежде чем начало распахивать «Дикое поле», широко практиковало разбой («походы за зипунами»), который в их среде не считался чем-то зазорным, а воспевался как «молодечество».
Альпийские горцы гельветы – предки современных швейцарцев – во времена Цезаря считались одним из самых воинственных и свирепых народов Запада. Да и основатель Вечного города Ромул был предводителем шайки разбойников. А знаменитое спартанское воспитание состояло, среди прочего, в том, что подростков учили воровать у окрестного населения, не принадлежавшего к свободным гражданам Спарты, и даже тайно убивать представителей этого населения, просто «для тренировки воинских навыков».
Для некоторых народов древнего мира, как отмечали античные авторы, разбой на протяжении многих веков становился буквально основной формой экономической деятельности. Как разбойников (latrones) древние географы и историки характеризовали, например, киликийцев (жителей юго-восточной части полуострова Малая Азия) или лигурийцев (обитателей северо-запада Апеннин). Всем этим народам приписывалось качество, которое римляне называли audacia. Этим словом именовалась и храбрость воина, и дерзость разбойника. Объективными предпосылками к формированию такого хозяйственного уклада часто служили обитание в горах, малопригодных для сельского хозяйства, но расположенных недалеко от торговых путей.
Оживший динозавр
Общепризнанно, что в XIX веке чеченцы были включены в состав Российской Империи, находясь на «высшей стадии варварства», если воспользоваться классификацией Моргана – Энгельса. Под властью «белого царя» чеченцы фактически пользовались автономией или, если угодно, проживали в резервации: центральная власть санкционировала традиционные формы местного самоуправления и официально признала действие в Чечне норм адата и шариата. Гораздо интенсивней интегрированием чеченцев в современное общество занималась советская власть, создав, кстати, письменность на чеченском языке и всемерно способствуя формированию чеченской интеллигенции.
Однако чеченцы и в советские годы проживали преимущественно в сельской местности, тяготели к традиционной «деревенской культуре». И при этом регион, с его высокой рождаемостью, всегда обладал избыточными трудовыми ресурсами. Советский режим просто чудом удерживал молодых и фактически безработных мужчин в «длительном мире и праздности». Заряд нерастраченной энергии долго накапливался. Взрыв произошЈл с распадом советской цивилизации с еЈ распределительно-уравнительной социально-экономической системой, идеологией, культурой и репрессивными механизмами.
Фактически Чечня никогда не была «нормальной» частью постсоветской России: либо мятежной провинцией, «флибустьерской республикой», либо завоЈванной провинцией, где власть держится на штыках. Чеченцы постепенно почти интегрировались в советскую империю (а многие из них довольно прочно зарядились соответствующим советским имперским духом), но так и не стали россиянами, возможно, почувствовав, что вектор развития России направлен на формирование национального государства. К сожалению, социально-культурный и бытовой уклад сегодняшней Чечни никто систематически не исследовал (в силу очевидной опасности такой «полевой работы»). Но «варваризация» всех еЈ сторон представляется очевидной, и это, конечно, одно из следствий распада советского строя и советского государства, а не начавшейся в 1994 году войны, как полагают либералы. Происходит возврат порядков, обычаев, нравов, существовавших до прихода России на Кавказ.
Очень важно подчеркнуть, что характеристику общества как «варварского» автор этих строк не считает оценочной. Тот же Тацит назидательно противопоставлял «неиспорченные» нравы варваров-германцев «испорченным» – своих соотечественников. Варварство подразумевает свободу (вплоть до анархии), социальное равенство (даже ценой отказа от развития), аскетизм, готовность к самопожертвованию, отношение к незнакомцам без полутонов: удивительно добросердечное с теми, кого считают друзьями, и свирепую жестокость к тем, в ком подозревают врагов (или их соплеменников).
Тацит отмечал, что германцы не наказывают своих рабов, как римляне, хладнокровно и систематически, «ради поддержания дисциплины», но могут убить их в пылу ярости, гневаясь на них, как на врагов. Если перенести это на реалии современного общества, то можно сказать, что наша цивилизация подразумевает функционирование бездушного механизма эксплуатации и распределения, которая немыслима в варварском обществе. Кстати, сегодня в Чечне идеи социального равенства отстаивают, прежде всего, именно вахабиты, политические сторонники Шамиля Басаева.
Разумеется, полное возрождение традиционных порядков делает Чечню беспокойным соседом и опасным противником. Родоплеменная этика не позволяет выдавать преступников. Да и действия в ущерб «чужим» часто не рассматривает как преступление. Родоплеменная ментальность способствует самопожертвованию, столь важному на войне: индивид мыслится как часть рода, выживание племени важнее, чем сохранение жизни отдельного человека. Впрочем, с другой стороны, родоплеменной строй неизбежно сопряжЈн с разобщенностью, которая на руку внешнему врагу. Столкновение России и сепаратистской Чечни это бой двух абсолютно ассиметричных противников. Оно напоминает поединок гладиаторов в Древнем Риме, где часто выставлялись совершенно по-разному вооружЈнные противники: например, воин в тяжЈлых доспехах со щитом и коротким мечом против обнажЈнного бойца с длинным трезубцем и сетью.
Nil nove sub luna - Ничто не ново под луной! Уже тем более нет ничего нового в терроризме как в методе ведения боевых действий. Разница, пожалуй, лишь в развитии средств транспорта и массовых коммуникацией. Так что если в XIX веке на свирепых абреков натыкались главным образом люди, хорошо понимающие, в какой местности они находятся, и с каким риском это сопряжено. Теперь же до зубов вооружЈнные варвары могут внезапно возникнуть в центре благополучной столицы. Сея панику, словно Годзилла, несущаяся по Манхэттену. Да ещЈ отличие в том, что страны, принадлежащие к «золотому миллиарду», стали более трепетно относиться к жизни своих рядовых граждан (но, увы, далеко не так трепетно к жизни обитателей «мировой деревни»).
Упущенные возможности
Аслан Масхадов после Хасавюртского мира и своего избрания президентом имел уникальный исторический шанс остановить процесс варваризации и создать чеченское государство. Но он этот шанс упустил, хотя и Россия, и мировое сообщество готовы были простить ему многое ради того, чтобы он навЈл элементарный порядок. Например, тяготение к исламу было естественным способом найти новую самоидентификацию взамен утраченной советской. А российский политолог и журналист Андрей Фадин оправдывал даже публичные смертные казни, которые осуществлял Масхадов, как крайнее, но единственное средство побороть хаос – не помогло. Похоже, чеченское общество оказалось не готово к созданию собственного государства.
Россия же, как представляется, упустила свой шанс на мирное урегулирование чеченской проблемы, не сумев договориться с советским генералом Джохаром Дудаевым. По иронии судьбы главным врагом российского государства стал тот самый Дудаев, который до 1991 года придерживался по-советски консервативных, имперских взглядов. Как рассказывал автору этих строк Виктор Алкснис, во время службы в Прибалтийском военном округе Дудаев оказывал помощь эстонскому Интерфронту, и не только моральную, но и организационно-техническую. Увы, Дудаев и Ельцин оказались не способны достичь компромисса.
В итоге Ельцин предпочЈл организовать убийство Дудаева. Он полагал, что чеченцы являются носителями восточного менталитета, подобного менталитету, например, народов Средней Азии: гибель вождя станет гибелью самого возглавляемого им движения. История показала, что он ошибся. Чеченское общество оказалось совсем не похоже, например, на империю инков. (Испанский завоеватель Писсаро, обманом захватив в плен Великого Инку, покорил ту страну практически без боя). Поэтому ещЈ раз важно понять: чеченцы ближе к древним германцам, чем, например, к современным туркменам. И пусть ислам не вводит никого в заблуждение.
Между тем Дудаев был для чеченцев фигурой харизматической и пользовался, несомненно, большим авторитетом, чем впоследствии Масхадов. Поэтому, если бы с ним договорились, были бы основания рассчитывать на соблюдение этой договорЈнности большинством чеченского общества. Сейчас российские власти намекнули, что планируют убийство Масхадова. Не наступить бы опять на те же грабли…
Убить дракона, не превратившись в него
Честный исследователь должен признать, что те, кто нЈс «бремя белого человека», обычно не только жестоко расправлялись с мятежными туземцами, но и многое у них заимствовали. Можно сказать, что параллельно романизации варваров происходила варваризация римлян.
Что-то подобное происходило и во время Кавказской войны XIX века. Уничтожение целых аулов являлось тогда нормой ведения военных действий, точно так же как нормой было их разграбление и распределение добычи между солдатами. Сохранение жизни женщин и детей рассматривалось как проявление гуманизма. Римляне говорили: Cum arma clamant, leges silent – Когда говорит оружие, молчат законы. И это правило ещЈ в полной мере действовало в XIX веке. Красноречивая деталь: русский завоеватель Кавказа казачий генерал Яков Бакланов выбрал в качестве своего личного штандарта «весЈлый Роджерс» - чЈрный пиратский флаг с изображением черепа и скрещенных костей.
По мере продвижения в глубь Азии Александр Македонский облачался в местные одежды и заимствовал местные порядки (например, проскинесис – обязанность падать ниц перед царЈм, что возмущало македонцев и греков). Командующий кавказской армией, наместник Кавказа Алексей Ермолов имел трЈх жЈн-мусульманок. Черкеска, папаха, бурка вошли в моду у русского офицерства…
Времена изменились в том отношении, что ныне военная прокуратура возбуждает уголовные дела по поводу убийств мирного населения (разумеется, только умышленных - погибших от бомбЈжек и артобстрелов армии в вину не ставят), грабежей, изнасилований и т. д. Но много ли этих дел доводится до суда? Громкое «дело Буданова», которое в начале, видимо, мыслилось как показательный процесс, похоже, уже замято. То, что закон рассматривает как преступление, то в действующей армии нередко считают неписаной нормой войны. Трагикомизм ситуации в том, что формально происходящее рассматривается сквозь призму законов мирного времени: так, прокуратура неизменно заводит уголовные дела по поводу военных вертолЈтов, сбитых противником, а зенитно-ракетные комплексы именует «орудием преступления».
С каждым новым террористическим актом всЈ чаще раздаются голоса, призывающие «дать адекватный ответ», «разить врага его же оружием», дескать, «варвары понимают только силу». Но тогда возникают два весьма существенных вопроса: нравственный и прагматический. Если давать симметричный ответ, то о каком нравственном превосходстве может идти речь? И чем мы будем отличаться от варваров, если станем прибегать к варварским методам? Прагматическая же сторона дела состоит в том, что в общественном сознании эта война всЈ больше превращается в войну с чеченцами как с внешним врагом. Но как можно считать одних и тех же людей и внешним врагом, и согражданами?
В российском обществе ведЈтся дискуссия вокруг дилеммы: силовое решение вопроса или переговоры с Масхадовым. Не хотелось бы переходить в плоскость конкретных предложений, что требует досконального изучения текущей ситуации, но в общеисторическом плане эта дилемма представляется несколько надуманной. Очевидно, что все подобные конфликты подразумевают комбинацию силовых и политических средств. Естественно, что наилучшим исходом для России была бы почЈтная капитуляция Масхадова, подобно тому, как капитулировал имам Шамиль. Другой вопрос, насколько это сегодня реально.
Но гораздо важнее определения методов разрешения конфликта определить цели российской стороны. Интегрировать Чечню в российское общество или иметь спокойного соседа на границе? Ирония истории состоит в том, что Россия, с необычайной лЈгкостью в одночасье расставшись с половиной территории и населения, категорически не расстаЈтся с ЧечнЈй. Между тем в XIX веке Чечня была анклавом в теле Российской Империи, и еЈ завоевание диктовалось, прежде всего, необходимостью обеспечить безопасную связь с Закавказьем. Тифлис (ныне Тбилиси) служил основной базой русской кавказской армии, как ныне Моздок.
Чеченским сепаратистам в логике не откажешь: «Почему Грузия, в своЈ время добровольно вошедшая в состав Российской Империи, теперь независимое суверенное государство, а Чечня, завоЈванная в долгой кровопролитной войне, неотъемлемая часть России?» Или почему Украина, связанная с Россией историческими корнями, где до сих пор на большей части территории доминирует русский язык, с такой лЈгкостью была признана в качестве заграницы? Зато новой России достаЈтся в наследство от Империи нищая и недружелюбная Чечня.
Может быть, потому что Чечня не способна сегодня создать самостоятельное государство и уже показала эту свою неспособность? Россия готова нести своЈ бремя? А готово ли мировое сообщество, на что надеются российские либералы, снять это бремя с России? Или нам фактически предложено опять «подержать щит» между Азией и Европой? Вопросы без ответа.
Примечательно, что ни российские власти, ни сепаратисты ни разу не пытались провести в Чечне референдум. Между тем, очевидно, сейчас уже ни одна из сторон не признает легитимным исход любого референдума, любых выборов. Российские власти, надо отдать им должное, за эти 11 лет испробовали в Чечне много рецептов. Возможно, стоит попробовать ещЈ один: разделение Чечни? (Вспомним циничное римское: Divide et impera – Разделяй и властвуй).
Конечно, разделЈнный народ – это не лучшее, что можно представить. Но для Кавказа такое положение является почти нормой. Так, большая часть азербайджанцев живЈт в южном, иранском Азербайджане, а меньшая – в северном, бывшем советском, ныне суверенном. Лезгины и таты в сопоставимых частях проживают в российском Дагестане и в Азербайджане. Осетины обитают частично в российской Северной Осетии, частично в грузинской Южной. Наконец, с 1992 года разделилась вайнахская национально-государственная общность: Ингушетия стала республикой в составе России, имея в виду, что Чечня движется в сторону независимости.
Может быть, стоит территориально закрепить разделение чеченцев на, выражаясь в терминах XIX века, «мирных» и «немирных»? Т. е. лояльные районы (Надтеречный, Наурский, Шелковской и т. д.) оставить под защитой российской армии, переселив туда всех желающих чеченцев и русских, а «мятежные» районы (Веденский, Шатойский и т. д.) отдать сепаратистам при условии строгого соблюдения ими положений мирного договора? (Кстати, ведь словом "Ичкерия", которое выбрал Дудаев для своего государства, было принято обозначать только одну из исторических областей Чечни). И, конечно, благоразумно сохранить под контролем российской армии всю инфраструктуру добычи, переработки и транспортировки нефти, а также транспортные коммуникации и, возможно, охрану внешних границ. Разумеется, такое положение вещей следует официально провозгласить временным и переходным, вплоть до полного восстановления мирной жизни.
Очевидно, что реализация подобного плана нисколько не гарантирует от множества новых проблем и конфликтов. Но, может, стоит испытать и этот рецепт? В любом случае ясно, что проблема Чечни останется проблемой России всерьЈз и надолго. Впрочем, это уже банальность.
Лев СИГАЛ
