Вчера президент РФ Владимир Путин сообщил urbi et orbi, что в ходе состоявшегося в Брюсселе саммита «ЕС – Россия» высокие стороны достигли соглашения по калининградской проблеме. Евросоюзу удалось снять «многие российские озабоченности», и потому Россия удовлетворена достигнутым результатом. Главный итог переговоров: для поездок россиян из Калининградской области на «большую землю» и обратно будут нужны не визы, а всего лишь «особые транзитные документы».
Но «особые документы», если присмотреться, - это те же самые визы, только вид сбоку. Выдавать их будет консульство Литвы, при этом Литовская Республика может отказать в транзите любому гражданину России без объяснения причин. За двое суток до отхода очередного поезда российские власти должны передавать Литве список пассажиров, и потому за 48 часов будет прекращаться бронирование и продажа билетов. Что это, как не жесткий режим транзитной визы? Единственное, чего удалось добиться Кремлю, - виза переименована в «особый документ», что, по мнению Путина, меняет суть дела. Считая себя не Отцом Нации и не выразителем Воли Истории, но лишь порождением системы виртуальных ценностей и манипулятивных технологий, наш президент по-прежнему свято верит, что с помощью голых филологических изысканий можно решать сложнейшие геополитические вопросы. Эта детская болезнь второго президента России уже стала, похоже, неизлечимой.
Следует отметить, что на брюссельском саммите Владимир Путин выступал как классический латиноамериканский диктатор образца 70-х годов. Он гордо позиционировал Россию как придаток США и излил на аудиторию поток сомнительных рассуждений об исламской угрозе и «всемирном Халифате». Если бы что-то подобное прозвучало в конце 90-х из уст Бориса Ельцина, влиятельные журналисты уже взахлеб говорили бы о похмельном синдроме, а политологи рассуждали бы об интеллектуальной агонии режима. Но, к счастью, Путин не Ельцин. Он, скорее, второй Горбачев. И потому подобострастие элит ему гарантировано – до тех пор, пока угроза распада России не станет слишком очевидной. Тогда История начнет искать виновных, и никакая изощренная филология уже не поможет.
