На фоне "оранжевой революции" на Украине и системного кризиса в Абхазии этнополитические проблемы Чечни отошли на второй план. Между тем "чеченский вопрос" на сегодняшний день имеет для России куда большее значение, чем конфузы нашей дипломатии на постсоветском пространстве. Провалы на Украине и в Абхазии способствуют превращению Российского государства в маргинала уже не глобальной, а евразийской политики. Однако ни украинский, ни абхазский инциденты не ставят под сомнение состоятельность России как государства. В случае перегруппировки сил и адекватного извлечения уроков из поражений в "ближнем зарубежье" Россия имеет шанс на сохранение своего влияния в странах СНГ в то время, как неудачи в разрешении чеченского кризиса грозят нашей стране превращением в Грузию (или Молдову) с ядерным оружием.
Чеченская трагедия имеет зловещую символику. Празднование Нового года и штурм Грозного на долгие годы будут зарифмоваными событиями. Однако в этой дьявольской символике есть определенная закономерность и, если угодно справедливость. Новогодний кошмар 1994-995 стал расплатой для всех нас за наше всеобщее безразличие ко всему, что происходило в маленькой северокавказской республике в 1991-1994 гг. События десятилетней давности (как и последующие) продемонстрировали отстраненность и власти, и всего общества от проблемы Чечни, а также глубокое нежелание вникать в суть и смысл "чеченского вызова". Многократно российские и зарубежные журналисты предлагали красивые метафоры типа "Норд-Ост — это 11 сентября для России", "бесланская школа для россиян — это аналог Всемирного торгового центра". Однако в реальности ни Норд-Ост, ни Беслан, ни Буденновск, ни Кизляр и Хасавюрт, ни Дагестан, ни новогодний штурм Грозного десятилетней давности не стали точкой отсчета нового подхода наших сограждан к "чеченскому вызову". Происходящее там, начиная с 1991г., с одной стороны, стало по умолчанию считаться "полной безнадегой", а с другой стороны — далекой войной, не имеющей отношения к рядовому российскому обывателю. О Чечне российские граждане вспоминают либо в связи с повестками в военкомат их отпрыскам, либо с известиями о терактах, либо с повестками куда более трагического содержания. Ни одна из существующих в России политических сил не смогла идеологически "освоить" чеченскую проблему. Для либеральной части российского политического спектра Чечня стала "полигоном попранных прав человека", для КПРФ — "злодеянием ельцинского режима". Для тех же, кто позиционирует себя как патриоты, вообще не характерно единство взглядов. Здесь позиции оформляются в широком диапазоне — от страусиного изоляционизма с лозунгами "бросить этот бандитский анклав, окружить колючей проволокой" до призывов к применению направленного ядерного взрыва (как вариант, к проведению депортации). Про адекватность подобных "практических рекомендаций" и вовсе не хочется говорить.
Если же говорить о власти, то Чечня уже давно стала выгодным электоральным ресурсом. Те или иные административно-политические решения диктуются не общей стратегией, а измерениями рейтингов популярности по "чеченскому вопросу". И если брутальная лексика востребована, тогда "мочат в сортире", а если общественное мнение за "мир", то актуальными оказываются конституционный референдум и "демократизация" Чечни. Ярчайшим образом такой "демократизации" является покойный Герой России Ахмад Кадыров, объявивший в свое время джихад той стране, которая не пожалеет для муфтия-сепаратиста своей высшей награды. Эскапизм власти по отношению к Чечне проявляется не только в чрезвычайной чувствительности к рейтингам. В декабре 2002 г. (воистину декабрь — "проклятый месяц" для чеченской проблемы) Кремль решился на переход к управлению Чечней посредство отдачи ее на кормление "доверенным лицам" в обмен на формальную лояльность. Вы делаете вид, что поддерживаете российского президента, а мы предоставляем вам свободу рук в распоряжении всеми ресурсами "мятежной республики", включая дотации центра. Таким образом, и Чечня формально остается в составе России, и особенных управленческих усилий для ее "переваривания" придумывать не надо.
А что получается в сухом остатке? "Пошли герои зимнею тропой на подвиг, оказавшийся напрасным". Эти строчки из Ли Бо невольно приходят на ум, когда вспоминаешь о новогоднем штурме Грозного десять лет назад — не «федеральными войсками» (какие в нашей федерации есть иные законные вооруженные формирования?), а нашей российской армией, то есть нашими соседями, вчерашними одноклассниками, друзьями, родственниками, близкими. Одна часть страны (подавляющее большинство) поднимала тосты и радостно выпивала за счастье, здоровье и "сбычу мечт", а другая за все вышесказанное сражалась. Сражалась, не рассчитывая на звезды героев и приемы в Кремле. Да что там звезды героев! Те, кто остался на площади перед дудаевской резиденцией, не могли рассчитывать даже на опознание и достойное предание земле. Они сражались за то, чтобы потом услышать про "бессмысленную войну", «зверства российской военщины», "бизнес Березовского", "нефтяные интересы", и "гордый свободолюбивый чеченский народ", по-рыцарски относящийся к своим противникам. Так неужели же тот новогодний апокалипсис десятилетней давности был устроен ради того, чтобы "раскаявшиеся" сепаратисты имели возможность занять места непримиримых радикалов и получить выгодную административную ренту?
Увы, за весь постсоветский период ни власть, ни "творцы смыслов" (и либеральных, и патриотических) не смогли предложить внятную интерпретацию "чеченского вызова" и дать воюющей армии понятную идеологическую систему координат. Что делали наши солдаты в Чечне в 1991-1994 гг.? Восстанавливали "конституционный порядок". Но современный чеченский сепаратизм заявил о себе еще до принятия российского Основного закона. Восстанавливать Конституцию РФ в Чечне не приходилось, поскольку в мятежной республике не проводился конституционный референдум. Речь должна была идти не о восстановлении, а об установлении конституционного и просто элементарного порядка, замене российским правом "законов гор". Идеологическая невнятность породила и политическую непоследовательность при осуществлении антисепаратистской операции. Отсюда стремление российской власти в 1994-1996 гг. дополнить военную операцию переговорами и мораториями на ведение боевых действий. Что делают наши войска в Чечне, начиная с 1999 г.? Ведут "контртеррористическую операцию". Ее первоначальные сроки определялись в 2 месяца. На сегодняшний день сроки операции превышены многократно.
Более того, «контртеррористическая операция» продолжается 5 лет, но количество терактов в России не только не сократилось, но, напротив, увеличилось. Произошел и «качественный прогресс» в формах и методах террористической борьбы (использование тактики террористов-смертников). Однако проблема здесь не в умении (неумении) российской власти разрешать проблему Чечни как территории в составе РФ, а в неправильном определении сути и характера политического вызова и в столь же неправильном формулировании сути операции против чеченских сепаратистов. Мировая практика свидетельствует, что установление военно-политического контроля за мятежной провинцией и подавление очага открытого вооруженного сопротивления сепаратистов делает терроризм единственно возможным средством борьбы последних. Блицкриг в этой борьбе невозможен по определению. Потому что корень зла не во взрывах, а в причинах, делающих популярными сепаратистские настроения в Чечне. Среди основных можно назвать архаичную политическую культуру чеченцев и негативное восприятие чеченским социумом социально-экономической модернизации, господство представлений о силе как универсальном способе решения локальных и глобальных проблем, массовое негативноe восприятие российской (и советской) политики по инкорпорированию Чечни.
Следовательно, заведомо было ясно, что число терактов будет расти (хотя бы в краткосрочной перспективе), а не уменьшаться, после ввода российских войск в Чечню. Рост террористической активности является, таким образом, ценой установления военного контроля за самым проблемным российским регионом. В этом случае речь необходимо вести о комплексной антисепаратистской операции, в рамках которой борьба с терроризмом будет одной из приоритетных задач. Выбор же в пользу идеологемы «контртеррористическая операция» поставил российское государство в положение оправдывающейся стороны, заведомо не способной "в срок" совладать с террористами. Рост же числа терактов поднял градус общественной фрустрации.
"Чеченский вопрос" действительно не разрешен. Но дело не только в неадекватности управленческих технологий российской власти. В конце концов, власть при наличии политической воли может отказаться от пагубной политики "чеченизации" республики. Однако без осмысления чеченского вызова на уровне общероссийской национальной идентичности, те или иные действия власти окажутся не более, чем бюрократическими экзерсисами. Без преодоления интеллектуального эскапизма россиян по отношению к Чечне Россия не сможет сохраниться в своих нынешних границах в XXI столетии и не сможет состояться как надэтничная политическая нация. "Чеченский вопрос" должен перестать быть исключительно этнополитическим вопросом, проблемой лишь одной из российских территорий. Кризис в мятежной республике — это общероссийская проблема. Потеря Чечни означает не только дезинтеграцию России (в этнической федерации «потеря» одного из национально-государственных образований вызовет эффект домино), но и колоссальную «варваризацию» всего региона за счет возникновения квазигосударственного образования, живущего в режиме "набеговой экономики", терроризма, киднеппинга и работорговли. Переждать "чеченский кризис" за разделительными стенами и границами не получиться.
Победить общество, решившее совершить "бросок в светлое прошлое", увещеваниями, компромиссами и системой донорства тоже не удастся. Двести лет Россия пыталась уступками и "поминками" замирить Крымское ханство. Однако окончательное замирение южного хищника, терзавшего нашу страну перманентными набегами (последний в 1769 г.! ), произошло лишь после присоединения и инкорпорирования проблемной территории. Чечня в конце XX — начале XXI в. превратилась в новое "Крымское ханство" для новой России. И ответ на этот новый вызов один — остаться и победить. Уйти и покаяться у нас не получится. Россия может уйти из Чечни, но архаичная безгосударственная Чечня никогда не допустит "сепаратизма" со стороны России, потому что попросту не сможет существовать без такого огромного "рынка" рабов, заложников и террористических атак. Следовательно, мы обречены жить с Чечней, переварить и инкорпорировать эту проблемную территорию. Иначе она переварит нас. Сегодня проблема Чечни — это одновременно борьба за Россию и свободу, борьба за сильную государственность и демократию. Демократию как альтернативу хаосу, анархии, "кабаковщине". В этой двуединой борьбе — главный смысл российского "ответа" на чеченский "вызов".
