Сеймур Мартин Липсет (1922–2006)

Марти Липсет ушел из жизни накануне Нового года после продолжительного периода нетрудоспособности, последовавшей за сердечным приступом в 2001 году. Его друзья и бывшие коллеги сейчас заняты организацией мемориальной церемонии в его честь в Вашингтоне, а я тем временем подумал, что следует сказать несколько слов о том, что значили для меня его жизнь и работа.

Я знал Марти только в поздний период его жизни. Он сыграл важную роль в получении мной первой академической позиции в университете Джорджа Мэйсона в 1996 году, где сам он обосновался после продолжительной карьеры в Гарварде, Беркли, Стэнфорде и других местах. Я провел пять потрясающих лет, будучи его коллегой в Джордж Мэйсоне, где мы первоначально заняли соседние отделения в двухсекционном трейлере, который стал первым пристанищем Института социальной политики. Марти и я каждый год вместе преподавали курс под названием Public Policy 800 — «социальная политика и культура» — курс, который был одним из самых поучительных опытов, когда-либо бывших у меня. Курс PUBP 800 был курсом о сравнительной политологии [так у нас принято переводить дисциплину, именующуюся в США «comparative politics» — А.П.], основанным, главным образом, на его книге «Доктрина американской исключительности», вышедшей в 1991 году — курсом, который ранее разработал Марти. С тех пор я читал версию этого курса фактически каждый год и начну читать его новую версию этой весной в SAIS [Школе перспективных международных исследований — А.П.] в качестве основного курса по сравнительному изучению национальных систем.

Марти начинал каждое занятие своего курса PUBP 800 со слов, что «человек, который знает только одну страну, не знает никаких стран», потому что только посредством исследования других обществ, можно понять типичные и уникальные черты своей собственной страны. Особенно справедливо это утверждение по отношению к американцам, поскольку Соединенные Штаты развивались особенным путем по сравнению практически со всеми другими развитыми демократиями. Американское государство всеобщего благосостояния возникло позднее, чем в других европейских демократиях, всегда уступало им по охвату и также всегда являлось первым кандидатом на сокращение консерваторами, что и произошло в эпоху Рейгана-Тэтчер. У Соединенных Штатов была особенная политическая культура, которая совмещала анти-государственный подход с убеждением в то, что люди несут индивидуальную ответственность за итоги своей жизни. Анти-государственный подход объяснялся рождением США в революции против британской монархической власти. Индивидуализм — тем, что США, в качестве страны "новопоселенцев", не унаследовали статусных различий и иерархий более старых обществ в Европе или Азии. Для последующих волн иммигрантов, которые переехали в США, статус и богатство были скорее «заработаны», нежели переданы по наследству, что и составило социальное обоснование для идеологической веры в либеральный индивидуализм Локка.

Последнее направление мысли возвращает Марти к его раннему интересу к социализму. Как и многие его современники, которые стали известны как неоконсерваторы, он начинал на самом левом краю американской политики и позже переместился вправо. Одним из самых ранних предметов его интереса был вопрос, почему в отличие практически от всех европейских демократий в Соединенных Штатах не было социализма. Среди других важных причин, доказывал он, было то обстоятельство, что американское общество не имело классовой структуры, унаследованной от европейских стран, и посредством личных достижений социальная мобильность осуществлялась значительно легче/проще. В Соединенных Штатах люди производят отличие между заслуженной и незаслуженной беднотой — отличие, которое сбивает с толку большинство европейцев, вышедших из гораздо более жестких общественных условий. В таких обществах индивиды имеют гораздо меньше ресурсов, чтобы изменить свой статус, и потому необходимо, чтобы государство уравняло социальные доходы. Американское общество исторически напоминало Европу, отмечал Марти, только в отношении афро-американцев, приписывая им социальный статус по рождению. Это объясняло, почему черные американцы подобно европейскому белому рабочему классу, предпочитают голосовать за перераспределительные социалистические стратегии, проводимые сильным государством.

Марти Липсет был мастером того, что политические ученые называют сравнительным методом "малых-n", великолепными образцами которого могут считаться такие книги, как «Континентальный раздел» или «Доктрина американской исключительности». С тех пор как стало невозможным проводить контролируемые эксперименты с обществами в целом, единственный способ установить причинную связь — это сравнить общества, которые достаточно похожи между собой так, чтобы можно было принимать во внимание большой диапазон константных показателей. Это позволяет социальному ученому изолировать те показатели, которые в итоге с наибольшей степенью вероятности объясняют различия. Таким образом, имеет смысл сравнивать Канаду и Соединенные Штаты (как Липсет сделал это в «Континентальном разделе»), поскольку оба этих государства — развитые страны с умеренным климатом, со схожими культурой и этническими истоками. Значительные различия, которые существуют между канадскими и американскими установками по отношению ко власти, государству, риску и по отношению ко многим другим вопросам, следовательно, могут быть приписаны специфически разнящемуся историческому опыту двух обществ. Этот метод в большой степени полагается на «case studies» [социологический или психологический портрет личности, группы или общества — А.П.] и никогда не удаляется далеко от глубокого знания контекста, которое является сферой деятельности историков и антропологов.

Под пагубным влиянием политической науки, основанной на теории рационального выбора, этот метод в основном в последнее время главенствовал — или посредством статистических исследований «больших-n», или посредством микро-исследований, которые пытаются проводить контролируемые поведенческие эксперименты. И тот, и другой подходы имеют свою область применения, но сами они сильно ограничены в плане тех новых данных, которые они могут нам сообщить. Когда исследования методом «больших-n» прилагаются к целым обществам в процессе полевых испытаний, то регрессии стремятся редуцировать такие факторы, как «протестантизм» или «президентство», к простым фиктивным переменным и, таким образом, упускают из виду сложные контекстуальные факторы, которые обычно необходимы для того, чтобы объяснить конкретный результат. Как Марти объяснял на занятиях, социальное поведение очень многомерно; физика элементарных частиц в отличие от него — это значительно более простая область, потому что независимые и зависимые переменные могут быть определены в физике с большей точностью. Эксперименты микро-уровня, доходящие до другой крайности, могли точно показать определенные причинные связи (и, следовательно, они были очень часто полезны в анализе социальной политики), но не могли ответить на более общие вопросы, например, почему американцы более религиозны, нежели европейцы, или в чем источники специфически американской экономики, не контролируемой государством, которые являются предметом неизменного интереса.

Марти Липсет очень серьезно воспринимал понятие политической культуры — еще один термин, который утратил симпатию некоторых социальных наук, в которых доминируют экономисты. Марти говорил, что, с точки зрения формальных институтов, большинство стран Латинской Америки создали политические системы, очень похожие на систему Соединенных Штатов (и в некоторых случаях умышленно построенные по модели, предлагаемой Конституцией США). Но невозможно объяснить различия, состоящие в особенностях демократий в Северной и Южной Америках, если не обращаться к политическим культурам других регионов. Но Марти не был таким культурологом, каким был Сэм Хантингтон; и хотя Липсет принимал религию серьезно, она не стала для него фундаментальной объяснительной переменной, какой была для Сэма. Понимание политической культуры Марти было более гибким и широким.

Этот вопрос обсуждался на одном из наиболее любимых мной занятий PUBP 800, — на занятии о «президентстве», который вел Марти. Он всегда говорил, что двумя величайшими американскими президентами XX столетия были Франклин Рузвельт и Рональд Рейган, несмотря на то, что они находились в противоположных идеологических лагерях. Они были великими президентами, поскольку они поняли, что истинная сила и назначение американского президентства заключаются не в выдвижении правильных или технически изощренных стратегий, но скорее в формулировании и трансляции широких политических идей, которые не только отражают, но и способствовуют оформлению убеждений американского народа. И тот, и другой президенты оставили воплощение этих идей подчиненным; по преимуществу они были провидцами и связующими звеньями, благодаря которым было возможным достигнуть согласия в различных серьезных и важных вопросах. Никто не мог понять истинную функцию института президента, просто читая Конституцию или перечисляя формальные полномочия этой должности до того момента, когда способ его практического осуществления стал в большей степени вопросом политической культуры.

Я могу лишь поверхностно осветить то, чему я научился у Марти за то короткое время, пока работал с ним, и попытаюсь добавить к тому, что я уже написал здесь, следующие слова. Существует много других аспектов его деятельности и творчества, относящихся к более ранним периодам, которые должны будут обсудить другие. Тем не менее, ясно, что мы потеряли одного из величайших интеллектуалов нашего времени, и трудно сказать, кто сможет занять его место.

Перевод Александра Павлова.