Деятельность президента Путина в последнее время вызывает критику с самых разных сторон, в том числе и со стороны основных группировок правящей бюрократии. От того, что эта критика внешне замаскирована под обычное раболепное вылизывание (просто вылизывается немножко не то, немножко не тогда и немножко не так, как надо, — что поделать, никто не хочет быть записанным в коррупционеры или в оппозицию), она не перестает быть тем, чем она является: критикой президента.
Да, критикой «для своих», для людей с другой (с нашей) стороны Кремлевской стены не то что не понятной, но даже и не воспринимаемой, как критика, — но тем более обидной и опасной для ее объекта.
В основном критика вызвана нерешенностью главной проблемы России — проблемы власти после 2008 года, которая породила в правящей бюрократии два противоположных требования к Путину.
Первое требование — остаться на третий срок, потому что страну страшно оставлять на клоунов, потому что сложившиеся правила игры устраивают и «хозяев России», и «дойных коров» бизнеса, и назначаемых губернаторов (только освоивших новый «порядок заноса»), — словом, всю созданную Путиным «элиту» и, наконец, потому, что сам Путин еще полон сил и, по собственному скромному признанию, «еще не все сделал для развития российско-индийских отношений».
Второе требование правящей бюрократии — определиться с преемником, потому что «третий срок» означает обострение конфликта с Западом и грозит изоляцией России, а это создаст колоссальные проблемы для всех групп правящей бюрократии, смыслом жизни которой является максимально комфортное личное потребление, то есть потребление на Западе.
При этом для избежания дестабилизации ситуации от Путина требуют определиться с преемником как можно быстрее, практически уже сейчас. Действительно, если ждать до декабря, общая нервозность может привести к тому, что круг потенциальных политковских расширится до нынешних цеповых: в безопасности не сможет чувствовать себя в прямом смысле никто.
Однако выдвигающие последнее требование озабочены собственной безопасностью настолько, что не способны понять естественную заботу президента о своей безопасности. Ведь это в США президент, собравшийся уходить, превращается лишь в хромую «утку». В России он с легкостью может превратиться в «утку» жареную, которую начнут фаршировать яблоками прямо в собственном кабинете.
Взаимоисключающие требования различных групп правящей бюрократии хаотизируют внутреннюю политику и дестабилизируют государство.
Даже простое желание сохранения стабильности на какой-то краткий период времени объективно требует от Путина возвращения в политику долгосрочных стратегических интересов, более масштабных и глубоких, чем хаотические корыстные интересы отдельных групп, и потому способных обуздывать эти последние.
Чьи это могут быть интересы?
Только тех, кому уже принадлежит Россия.
Только той социальной группы, которая была, в том числе и неосознанно, создана Путиным и которой он передал Россию, если не в собственность, то, во всяком случае, в долгосрочное пользование.
В последние годы никто как-то не заметил, что в России таки сложилась демократия. Один из российских олигархов заявил уже во времена «развитого», вполне оформившегося путинизма, что «главное право человека и единственное, по которому нужно судить о наличии или отсутствии в стране демократии — это право свободно вывести из страны миллион личных долларов».
И в путинской России сложилась именно такая демократия: для тех, у кого больше миллиона «свободных» долларов. По вполне древнегреческому образцу, воспетому еще Стругацкими: «все свободны, и даже самый последний землепашец имел не менее трех рабов». Хотя Россия, конечно, не Древняя Греция: рабов далеко не трое и даже не десять.
И Путин как символ, высший представитель, выразитель интересов и живое воплощение этой демократии отнюдь не свободен от нее. Он ее продолжение и выражение.
Вы что, думаете, когда обкуренная «золотая молодежь» — детки нынешних хозяев России — орет на дискотеках вместо припева «Бу! — Ра! — Ти! — Но!» — припев «Во! — ва! — Пу! — Тин!» — это не накладывает никаких обязательств на восторженно почитаемого этой публикой Владимира Владимировича?
«Я вождь этой толпы, — печально сказал Ледрю-Роллен, — и потому должен идти, куда она меня поведет».
Ну и что, что толпа эта позолочена, расфасована по «Бентли» и рублевским особнякам и считает экономным тратить на завтрак всего лишь среднемесячный заработок гражданина «этой» страны?
Все равно это толпа и ее можно либо подчинить самому, либо подчиниться ей.
Путин подчинил всех составляющих эту «толпу» по отдельности, как личностей, — но не смог подчинить «толпу» в целом. «Значит, нужные книжки ты в детстве читал!» — спето не про него.
И его доктрина — это доктрина именно этой толпы, отражение ее вполне животных инстинктов и рефлексов. «Доктрина Путина» — является не отрицанием, но лишь творческой доработкой и углублением доктрины «обналичивания власти». В самом деле: если Россия — просто актив, инструмент личного обогащения группы «родственников и знакомых Кролика», то зачем «сбрасывать» этот актив, когда ему ничего по большому счету не угрожает?
Освобождение от «крикунов» (в восприятии власти) вне и внутри страны (и дай Бог, чтобы фамилии Политковская и Литвиненко оказались в конце списка, а не в его начале), предстоящая «зачистка» политического пространства для перехода к двухпартийной системе (ибо понятно, что «по-честному» 7% в своем сегодняшнем состоянии барьер не преодолеет никто, кроме двух «партий власти»), все еще относительно дорогая нефть, резко возросшее влияние на мир (фактически Россия действительно вернулась в разряд ключевых мировых игроков, хоть и помимо собственной воли и отнюдь не в лучшем качестве), — все это создает предпосылки для «продолжения банкета».
Как сказал в узком кругу один из членов «команды реформаторов» в середине 1992 года, «Мы-то думали, что нам удастся поворовать месяца три, — а посмотрите, уже целых девять работаем!» С того дня прошло почти полтора десятилетия.
Признаки приближающегося кризиса налицо для всякого думающего человека, — но правящая бюрократия не для того семь лет последовательно освобождалась от всяких признаков интеллекта, чтобы сейчас, на вершине могущества, поддаваться его разлагающему влиянию.
«Мы далеки от мысли», — сказал премьер и, подумав, добавил: «От всякой мысли». Кто помнит, что это сказал Черномырдин?
«Вертикаль власти» построена, а то, что она должна еще как-то и работать (не говоря уже о том, чтобы работать в интересах какого-то там не существующего на самом деле народа), с точки зрения правящей бюрократии, — просто досужие домыслы и грязная антигосударственная пропаганда.
Поэтому «доктрина Путина» в принципе не может быть сложной и проработанной. Просто в силу органичных особенностей своих творцов она может быть лишь инстинктивной и направленной на изменение не столько реальности, сколько ее восприятия.
Но, тем не менее, она есть, и в силу описанных выше обстоятельств следует уже в близком будущем ждать от президента ее более подробной и внятной артикуляции. Он ведь уже сказал, что его политика останется неизменной вне зависимости от того, кто формально будет стоять «у руля».
Квинтэссенция доктрины Путина — это его миссия: миссия восстановления самосознания и независимости России, но, к несчастью, в интересах не самой России, но лишь правящей ею бюрократии.
Первая цель — восстановление самосознания — была почти достигнута в 2000 году во многом благодаря второй чеченской войне, едва не вылечившей нацию от «синдрома Хасавюрта». Понадобилось развязать беспрецедентную по наглости русофобскую кампанию, чтобы вновь разрушить народное чувство собственного достоинства, оставив его уделом рублевско-куршевельских патриотов.
Вторая цель — восстановление независимости — могла в принципе быть достигнута благодаря дорогой нефти, если бы не противоречивость цели: рабы личного потребления всегда будут рабами Запада. И сверхдоходы от экспорта были направлены на поддержку Запада и личного потребления «верхних 50 тысяч человек», а не на модернизацию России.
Но противоречивость цели и провал попытки ее достичь станут явными не раньше начала обрушения страны в системный кризис; до того сыто рыгающая бюрократия, убежденная, что «Вселенная имеет форму кошелька», будет занята исключительно перевариванием страны.
Во внешней политике доктрина Путина уже выражена формулой «суверенная демократия»: «мы будем делать, что хотим и как хотим, и называть это демократией, а себя считать культурными цивилизованными людьми». Это продолжение «доктрины Брежнева», — но применительно не к половине мира («советской сфере влияния»), а к части постсоветского пространства. Эта доктрина подкреплена деньгами, большими, чем у Брежнева, но не обороноспособностью, не моральной правотой (которая у Брежнева отчасти все еще была) и не действенной системой управления. Поэтому она не обладает ресурсами для своего осуществления и не способна справиться даже с рефлекторными реакциями постсоветского пространства (в частности, это вызвало крах принципиально важной для Путина концепции Единого экономического пространства), не говоря уже о враждебном противостоянии Запада, которое она вызывает.
Краткосрочный выход, который начал использоваться, — игра на конкурентных противоречиях развитых стран Запада с бурно развивающимися странами «третьего мира» и ослабление враждебного давления Запада за счет использования этих стран. Потенциал России как «союзника в борьбе с международным терроризмом» (в переводе на русский — балансирующий потенциал исламского мира) уже выработан, пришло время использовать балансирующий потенциал Индии и Китая. Его тоже хватит ненадолго, — но политик, как известно, отличается от государственного деятеля именно тем, что мыслит сроками выборов, а не сроками жизни поколений.
Во внутренней политике доктрина Путина — обеспечение беспрекословного подчинения всех и вся, а также полная унификация страны. Россия слишком сложна для путинской бюрократии так же, как СССР был (как писал Сергей Кургинян) слишком сложен для брежневской, и бюрократия инстинктивно пытается редуцировать, упростить страну до своего уровня восприятия. Проблема подчинения временно решена, с унификацией ничего пока не получилось, — и, таким образом, доктрина все еще не реализована.
Таким образом, миссия Путина не завершена. Она — в лучших традициях правящей бюрократии — лишь обозначена.
И она такова, что никакой преемник с ней не справится — просто в силу самой логики преемничества: чтобы быть безопасным для уходящего президента, преемник должен быть слабее его.
Но чтобы ее можно было продолжить осуществлять самому или оставить в качестве убедительного политического завещания, ее нужно будет обязательно проговорить вслух, насытив убедительными для правящей бюрократии образами, красивыми (для ее эстетики) лозунгами и хоть какими-то конкретными (в ее понимании) целями.
И делать это в декабре или сентябре будет поздно: внутриполитический контекст ближайших двух лет сложится до конца апреля и, чтобы оказать на него решающее (или хотя бы значимое) влияние, надо до этого момента подробно растолковать участникам игры не только ее правила, но и, как стало принято в последние годы, ее результат.
Владимир Владимирович, вам пора на сцену.
Скажите что-нибудь!
