В 90-е годы XX столетия постмодернизм стал универсальным кодом в литературе, в mass media и в массовой культуре. Сегодня его роль постепенно падает, уступая место «новой искренности». Тем не менее, импульс, который задал очередной «изм», продолжает чувствоваться не только в культуре, но и в политике.
В литературе постмодерна одним из ключевых художественных приемов стала игра авторскими имиджами. Фигуры поведения оттеснили на периферию художественного пространства фигуры мысли и лирику, а поэтика скандала превратилась в могучий двигатель литературного процесса.
Из публичных политиков идеальным постмодернистским автором можно назвать, без сомнения, Владимира Вольфовича Жириновского, для которого скандал стал действенным способом напомнить о себе электорату. Лидер ЛДПР буквально заряжен на провокативные жесты, которые подкрепляются соответствующей риторикой. В качестве примера можно привести популистские разговоры о многоженстве. Рассчитанные на нездоровую реакцию, они легко достигают нужного медийного эффекта. Ведь мессидж - дать достойным мужчинам возможность с любой женщиной представляться «по месту требования» в качестве семейной пары – яркий. И пуская ничего по-настоящему конструктивного здесь нет, зато клубничка на законодательном поле краснеет. При этом подобное послание не вызывает никакого протеста в традиционно православной среде. Потому что воспринимается исключительно как карнавальный ход, не имеющий далеко идущих последствий.
Заметим, что при оценке текстов нового «изма» симптоматичной является характеристика «смешно – не смешно». Не качество, не пластика, не духовное наполнение, а именно стеб, именно игра, которую так любит Владимир Вольфович, ставится во главу угла.
И политик умеет «наполнить» ситуацию именно этим содержанием. Взять, скажем, его постоянные появления на встречах молодежного крыла «Яблока», где он щедро раздает сторублевые купюры.
Конечно, ощущение близости к народу Жириновского достигается грубоватой игрой. В реальной жизни доступ к ВВ также регламентирован, как и к телам других влиятельных персон.
И все-таки не случайно, что действительно доступный простому смертному лидер национал-большевиков и раскрученный писатель Эдуард Лимонов посвятил Жириновскому не одну страницу. Скажем, в «Книге воды». Лимонов говорит о ветерке, который колышет семейные трусы Владимира Вольфовича, готового погрузиться в волны Кубани. Это ветерок Большой постмодернисткой игры.
Постмодернизм в какой-то мере явился «рыночным» ответом на потребность общества избавиться от рудиментов советской ментальности. Ритуальный смех, несколько десятилетий звучавший в культурном подполье, прорвался-таки в mass media, и читатель оказался втянутым в веселый танец постсоветского словесного балета. Политики самых разных взглядов оказались ему отнюдь не чужды.
В этом лишний раз убеждаешься, когда листаешь последние книги Ирины Хакамады и Дмитрия Рогозина.
Опус Хакамады «SEX в большой политике» (М., АНО «РИД «Новая газета», 2006) уже самим названием настраивает на фривольную волну. Да это и неудивительно, ведь мастер-класс Ирине Муцуовне преподал сам Владимир Вольфович. Дело было в 93-м в Финляндии. На приеме в посольстве Хакамада закурила. Жириновский попросил даму не дымить. «После чего, - признается автор, - я дым стала пускать ровно Жириновскому в лицо и не позволила засуетившемуся мидовцу убрать пепельницу». Такой вот наглядный урок политкорректности.
Яркими, лапидарными мазками лепит Ирина Муцуовна образ успешной женщины, self-made woman. И эта женщина охвачена материнской заботой о стране. В связи с этим приведем такой эпизод. Когда президент Ельцин в 1999-м поздравил по телефону Хакамаду с днем рождения, между ними состоялся примечательный разговор:
- Что хорошего?
- Ничего хорошего, Борис Николаевич. Сами знаете. Надо спасать.
- Кого… спасать?
- Страну, Борис Николаевич. Россию!
Спасение России в книге идет полным ходом. Тем более что Хакамада в соответствии с практикой постмодерна стремится превратить читателя в соавтора, максимально приблизить к своей женской сущности. И одновременно донести до него свои «спасательные» мысли.
Когда знаменитый средневековый юродивый Симеон, эпатируя публику, совершил постмодернистский жест и, обнажившись, вошел в женскую купальню, благочестивые византийцы не знали, что и подумать. «Как чувствовал ты там себя, отче?» - спросил, оставшись наедине со старцем, любимый ученик Симеона. «Как полено среди поленьев», - ответил он. Примерно так же, как поленья среди поленьев, ведут себя и «спасательная» книга Хакамады в окружении своих веселых собратьев. И в этом тоже явлен постмодерн: карнавал должен время от времени разбавляться подчеркнуто наукообразной критикой.
Немало постмодернистских изысков и в последней книге Дмитрия Рогозина «Враг народа» (М., Алгоритм, 2006). На первый взгляд, она написана в русле «новой искренности». Но обилие восклицательных знаков и возникающие вокруг них риторические танцы свидетельствуют, что дискурс постмодерна живет и побеждает. Автор решительно надевает маску правдолюбца и устремляется на постмодернистский праздник. Здесь он пересекается с Жириновским – и расходится. Здесь вступает в игру за символический капитал. Черно-белые иллюстрации демонстрируют отдельные моменты этого действа. Вот Дмитрий Олегович в Думе после победы ЦСКА в кубке УЕФА. На нем майка с символикой клуба. Вот сидит в гостях у Илья Глазунова (художник, понятно, никакой, но фигура брендовая). А вот встречается с президентом Владимиром Владимировичем Путиным.
Ради острой, провокативной игры автор идет на вещи рискованные, способные зачеркнуть его как политика. Скажем, Дмитрий Олегович выступает против ксенофобии, но первую же главу называет «Моя борьба» - явный отсыл к книге фюрера. Что тут скажешь? Хочется, ну хочется человеку, как и скандальному писателю Владимиру Сорокину, походить по лезвию ножа. А там, глядишь, и в Большом театре спектакль по книге поставят.
Считается, что постмодерн стремится разрушить бинарность культурного сознания, уничтожить саму ценностную систему. Но дело обстоит не так. Все дело в интерпретациях. Скажем, замечательных английских писателей-моралистов Льюиса, Толкиена, Честертона можно причислить к предтечам современного искусства. Они сами блестяще пользовались тем концептуальным ходом, когда художник, раскрашивая холст, касается кистью лица зрителя. Когда писатель выходит, разрывая ткань сплошного повествования, в пространство «автор – читательские стереотипы» и задает любопытным слушателям разные неудобные вопросы. Условность художественного мира не отменила в их опыте мир существующий, моральные ценности.
Присматриваясь к жестам и речевой походке постмодернистов, мы в состоянии артикулировать, из каких глубин растут те или иные фигуры поведения. За эффектными жестами и коллективными акциями мы видим вполне осознанный выбор художника. В нашем случае – художника-политика.
Иначе говоря, постмодерн принес на политическую сцену новые декорации. И в известные исторический момент они смотрятся вполне органично, на их фоне играли и продолжают играть самые разные творцы Большой политики.
