Сапармурат Ниязов, самопровозглашенный “пожизненный президент” Туркменистана, правивший этой маленькой богатой газом среднеазиатской республикой, после своей кончины оставил ее на политическом и идеологическом распутье, не указав своего преемника. Созданный им режим нельзя назвать в полном смысле ни националистическим (ибо последний предполагает определенную политическую субъектность и уважение достоинства “титульной” нации), ни авторитарным (ибо авторитарные диктаторы скорее консервировали, нежели перестраивали общественные отношения), ни традиционалистским (ибо традиции в правление Туркменбаши скорее придумывались, а их “метафизическим основанием” стала обожествленная личность самого Главы всех туркмен).
Смерть Туркменбаши разрушила один из последних идеократических режимов, напоминающих утопию Платона. Изоляция от мира с помощью официальной доктрины “нейтралитета”, визового режима и репрессивных спецслужб, стремление — вполне в духе платоновского идеального государства — выступать в роли духовного наставника и воспитателя своих подданых (знаменитое сочинение “Рухнама”, “Духовная сила”, объявленного обязательным для изучения в школах и вузах), вполне “по-философски” стремясь поддерживать в своем народе почти “спартанский” аскетизм (вспомним закрытие библиотек и сельских больниц) и используя для этих же целей жесткую цензуру в области наук и искусств, подтверждением чему стали закрытие республиканской Академии наук и медицинской академии, равно как и запрет оперных театров, цирковых учреждений и филармонических оркестров. Туркменбаши вмешивался во все вопросы, вплоть до семейного воспитания, поддерживая своеобразный дух равенства в бедности под опекой государства. При этом всем гражданам Туркменистана предоставлялись бесплатные газо-, тепло- и электроснабжение.
Но главное — Ниязов сумел изменить режим исторического времени, в котором существовала фактически созданная им страна, введя новый календарь, в котором обычные месяцы были заменены именами его родственников, с первым месяцем, названным в честь него самого. Это означало переход к новой эпохе и новому циклическому времени, ритм которого символически задавался самим Туркменбаши. Характерна в этом отношении его гигантская золотая статуя в Ашгабате, изменявшая свое положение на пьедестале вслед за движением солнца.
При этом сколько-нибудь существенное изменение и развитие в рамках этого времени не предполагалось, поскольку любое развитие “идеального общества”, согласно утопии Платона, возможно только в сторону ухудшения; в итоге перманентное статичное состояние, подкрепляемое псевдотрадиционалистской “национальной философией” и прикрываемое некоторыми внешними атрибутами модернизации, стало основой и одновременно целью существования ниязовского режима.
Уникальный по форме и содержанию культ личности “президента-пророка”, давшего свое имя городам, аэропортам, мечетям и жизненно важному для пустынного Туркменистана Каракумскому каналу, как представляется, еще получит не одного беспристрастного исследователя. Западные же эксперты (судя по заголовкам Times, Daily Telegraph и Guardian), похоже, пока способны лишь изумляться масштабу личной власти еще одного постсоветского диктатора, радуясь его падению и одновременно выражая беспокойство по поводу стабильности газовых поставок из внезапно ставшего нестабильным Туркменистана.
В то же время, важно понимание истоков и самого механизма построенного в Туркменистане политического режима. Туркменбаши создавал идеократию для укрепления режима личной власти, и, вместе с тем, сама его личность стала основой создаваемого им идеократического порядка, который, пошатнувшись после смерти своего творца, потянул за собой и новообразованную туркменскую государственность. В принципе, какая-то качественно иная стратегия национально-государственного строительства едва ли подходила искусственному образованию в виде бывшей союзной республики, порожденной “усеченной” советской модернизацией. Ибо до великих парфянских предков было далеко, а советское и российско-имперское наследие было признано “колониальным” и “не отвечающим интересам туркменского народа”, начиная от момента взятия русскими войсками крепости Геок-Тепе в 19 веке.
Не доверяя всему окружающему миру и подавляя в зародыше всякую оппозицию, Туркменбаши соединил в своих руках посты президента, премьер-министра, верховного главнокомандующего и лидера правящей и единственной Демократической партии Туркменистана. Выстроенная им система была абсолютно функциональной, но с единственной оговоркой: она требовала, чтобы ее основатель жил вечно. Но эта вечность, в которую уже почти поверили граждане Туркменистана, неожиданно оборвалась.
Туркменское общество оказалось в абортивном состоянии, а все функционировавшие в Туркменистане институты — Народный Совет (Халк Маслахаты, некоторый условный аналог Съезда народных депутатов СССР), парламент (Мажлис), единственная правящая Демократическая партия Туркменистана — представляли собой своеобразный декор, будучи изолированными от народа и целиком зависевшими от воли Туркменбаши-Ниязова.
В этом отношении созданный им политический режим качественно отличается от авторитарно-плюралистической модели Назарбаева, и от узбекистанской модели авторитаризма, предполагающей активное использование механизмов “корпоративного государства”.
После смерти Туркменбаши все институты власти одномоментно утратили легитимность, и обречены либо на распад, либо на сохранение в виде декораций под фигуру нового лидера (для превращения их в полноценные “приводные ремни” новой власти потребуется определенное время). Любому новому политическому руководству придется отстраивать политическую систему фактически заново, восстанавливая связи между государством и обществом.
Ибо, в отличие от соседних среднеазиатских стран, в Туркменистане были практически выкорчеваны все независимые от государства структуры и связи:
— После введения в 1992 году моратория на создание новых партийных объединений партии даже формально отсутствовали;
— Политическая элита в результате систематических чисток “политического поля” перестала существовать как единое целое;
— Исламская религия была огосударствлена, подтверждением чему стал официально утвержденный текст молитвы с клятвами преданности и здравицами в адрес Туркменбаши;
— Армия в Туркменистане никогда не играла значимой общественно-политической роли и не имела сложившихся корпоративных интересов и политических амбиций.
Подобная система с депривированными государственными и общественными институтами может существовать только под руководством власти харизматического вождя, которого среди “останков” изрядно “зачищенной” туркменской элиты не наблюдается. На посту главы государства на переходный период скорее всего окажутся “переходные фигуры” — либо начальник охраны Ниязова Акмурат Реджепов, либо министр здравоохранения и бывший личный стоматолог первого президента Курбанкулы Бердымухаммедов. Сын первого президента Мурат не готов к этой роли и слишком оторван от страны, а туркменская оппозиция, представляющая собой эклектичный набор диссидентов и поочередно апеллирующая то к Москве, то к Вашингтону, то к Киеву, не имеет сколько-нибудь прочной базы поддержки в обществе.
Как следствие, преемственность власти сохранить будет крайне сложно, вполне вероятны многочисленные расколы и конфликты, вследствие которых на политическую “поверхность” будут выходить все более архаические силы — от “силовиков” до клановых и племенных лидеров. Ибо традиционное соперничество в борьбе за власть между ахал-теке, к которым принадлежали легендарный коммунистический руководитель Туркменистана Садза Батыров и сам Ниязов, и дазогузами, в которое вклиниливались и представители марыйского и чарджоуского кланов, никуда не исчезло (См.: Geiss P.-G. Regionalismus und Staatlichkeit in Turkmenistan // Welttrends. — 2004. — Nr. 45 (Winter). — S. 25–37).
В то же время, “фундаменталистская угроза” не реализуема из-за отсутствия глубоких исламских традиций у кочевников-туркмен, а экспорт “исламской революции” из Ирана или Афганистана неизбежно натолкнется на жесткое сопротивление со стороны заинтересованных в туркменских энергоресурсах держав. Тем более не грозит Туркменистану собственная “цветная революция” — по причине массовой апатии граждан и отсутствия структур гражданского общества.
В то же время, дестабилизация Туркменистана с превращением страны в канал для экспорта наркотиков, оружия и инструмент для “раскачивания” среднеазиатского и каспийского региона вполне возможны.
Все, на что могут рассчитывать потенциальные “стабилизаторы” ситуации в Туркменистане — некая политическая инерция, связанная с привычкой к политической апатии и инерции значительной части граждан Туркменистана при конструктивном подходе к туркменской проблеме основных внешнеполитических игроков в лице России, США, ЕС, ШОС, Украины и Турции. Участие малопредсказуемого Ирана и реально неуправляемого, потенциально “талибского” Афганистана в подобном взаимодействии затруднено, хотя и не исключается.
Ни одна из перечисленных сторон не заинтересована в дестабилизации региона, а значительная часть из них — в нарушении стабильных поставок туркменского газа через существующую схему транзита (по крайней мере, Украина и ЕС). Поэтому единственный выход для всех — договориться по условиям транзита в среднесрочной перспективе и дать необходимые гарантии любой разумной и ответственной туркменской власти, а значит — и туркменской государственности в целом, отказавшись от односторонних действий с малопредсказуемыми последствиями.
Что же касается России, то, в силу отсутствия у нее продуманной стратегии в отношении стран ближнего зарубежья, — помимо плохо закамуфлированных под “большую политику” бизнес-проектов, — ей необходимо включиться в этот процесс, дабы занять в нем достойную роль, не забывая при этом об интересах собственных граждан и соотечественников на территории Туркменистана (что имело место быть при Ниязове). Максимальный политический выигрыш России в рамках подобной модели решения “туркменского вопроса” — “замораживание” проекта по созданию альтернативных схем транспортировки энергоресурсов из среднеазиатского и каспийского регионов. Максимальный — включение Туркменистана в ШОС со значительной корректировкой вектора его внешней политики. Однако и эта возможность может быть упущена, если нынешнее российское руководство будет продолжать нервно реагировать на проникновение в Туркменистан конкурирующих держав, не предпринимая никаких реальных шагов по усилению своих позиций в регионе.
