Нация — понятие странное. Престарелые собачницы говорят о своих собачках — «всё понимает, но сказать не может». Вот также порой и мы, теоретики, пытаемся дать понятие нации — и отступаем. Зело трудно оно. Причём любой «человек с улицы» интуитивно чувствует, что такое нация. Но как только пытается оформить свои воззрения хотя бы устно — начинается кавардак. Точно так же путаются, впрочем, не только обычные люди, но и специалисты.
На днях в поисках истины я закончил читать книгу Крейга Калхуна «Национализм». Увесистый томик содержал массу определений, от общепринятых до анекдотичных. Не содержал он только никакой теории. Прочтя книжку, я узнал, сколь ошибочно думали о нации мои великие предшественники, но нисколько не приблизился к истине. Однако от чтения бывает и польза — книга помогла мне оформить собственные мысли, которые смутными тенями бродили в голове не менее года. Ныне настал час изложить их письменно.
Определения нации многообразны. Обычно её определяют как общность, основанную на культурном, религиозном, языковом и еще невесть каком родстве. Однако ни один из данных компонентов не гарантирует существования нации. Больше того, не гарантируют её существования даже все они, собранные вместе. Больше того, исследователи практики «нацбилдинга» (то есть технологии построения нации) резонно замечают, что религиозно-культурно-языковая общность есть следствие, а не причина существования нации. Если нация создаёт своё национальное государство, то ей требуется национальный язык, национальная письменность, национальная религия, а также национальное сало и горилка — куда ж без них. Хорошо, когда эти прекрасные вещи есть до создания нации. Но первопричина — не в них.
Иные определяют нацию как осознавший себя этнос. Это определение чрезвычайно завлекательно. В самом деле, этносы («народы») и впрямь существуют. Великие народы создают великие нации. Да что там нации — великие империи! На первый взгляд — вот оно, определение! Но тут же начинаются проблемы. Этнос — понятие племенное. Этнос — «порода» людей, такая же, как бывает у собак. (Автор коленопреклоненно просит собак не обижаться на это определение и не подавать на него в Гаагский трибунал — это скромное сравнение не имеет ничего общего с «языком вражды»). Противоречие этого определения состоит в том, что «осознать себя» в качестве кого бы то ни было может любой, обладающий сознанием. Сразу возникает вопрос — может ли разумный комар, осознав себя русским (или китайцем, мордвином, французом), немедленно вступить в этнически понимаемую нацию.
Если под этносом понимать «осознавший себя народ», то его определение не должно отличаться от определения нации. Тем самым этнос и нация должны признаваться одной и той же сущностью. Между тем это и интуитивно не так, и не подтверждается на практике — история знает примеры сосуществования разных этносов в рамках одной нации. Если же под этносом понимать группу лиц, имеющих определенные биологические характеристики (определённый цвет лица, форму носа, черепа и т.п.), то непременно придётся отказать от теории «нации как осознавшего себя этноса» или осознавшего себя сообщества культурно-религиозно-лингвистически близких людей. Ибо, действительно, если русский лишь тот, кто осознаёт себя русским, тогда русским может по праву стать «негр преклонных годов». Если же осознающего себя русским негра принять нельзя, то нельзя и вести речь о нации как осознавшем себя субъекте.
Третья теория нации придерживается мнения, что нация — это союз во имя будущего. Приведённое здесь определение — моё, хотя и ранее были авторы, которые придерживались схожих взглядов. Это определение позволяет преодолеть противоречия, которые имеются в определении нации как осознавшей себя общности. В предыдущем случае приём в нацию должен осуществляться на основании только лишь личного заявления. Если я говорю — «осознал себя таджиком», значит, так тому и быть. Проверить искренность моего заявления невозможно. Нация тем самым превращается в фантастический проходной двор, 300 млн. китайцев, приехавшие на денёк погостить в Приморский край и заявившие, что все они — русские, должны быть немедленно приняты в качестве таковых. Между тем представление о нации как о союзе позволяет сортировать людей не по их личным заявлениям, проверить истинность которых невозможно, и не по знанию языка или религии, но исключительно по делам. Действительно, негр и китаец, отстаивающие интересы русского народа (например, участием в войне против Анголы или Китая), являются русскими. Точно также являются американцами те японцы, которые жили в США и боролись против Японии в ходе Второй мировой войны. Разумеется, война — крайняя ситуация, но логика понятна. Критерий — дела.
Однако и это определение имеет недостатки. Прежде всего, союз людей во имя чего-либо не всегда является нацией. Например, Ассоциация мороженщиков, созданная для того, чтобы лоббировать увеличение продаж своей продукции, будет несомненно соответствовать приведённому выше определению. Действительно, эти люди будут делом отстаивать интересы «морозильного» цеха. Будут ли негр, президент Ассоциации мороженщиков и китаец, вице-президент оной, доказавшие свою преданность делами, сотоварищами в рамках «нации мороженщиков»? Очевидно, что нет. Больше того, мороженщикам и в голову не придёт считать себя нацией. Интуитивно мы также понимаем, что это не так. Будем же искать дальше.
Существует и ещё одна важная концепция нации, связывающая её с наличием или же отсутствием свободы. Сторонники этой концепции говорят, что нация возникает в момент изгнания суверена, в момент революции, в момент, когда колонизаторы, подгоняемые восстанием, «отплывают за море». Логика в этом рассуждении есть, и немалая. Действительно, разве не в результате свержения короля Франции возникла французская нация? Разве причиной появления на белый свет американцев не является крах британского владычества? Всё это правда. Но есть обстоятельства, заставляющие поставить под сомнения правоту и этой концепции. Дело в том, что она связывает появление нации строго с Новым временем и капитализмом. Между тем нации существовали и в древнем мире. Разве Рим не изгнал Тарквиния Гордого? Разве Спарта, равно как и Афины не похожа на нацию в современном смысле? Многие античные города-государства прекрасно ложатся в вышеприведённую концепцию. Жаль только, что она не объясняет, каким образом в Древнем Риме могла возникнуть нация, причём в тот момент, когда кругом не было никакого капитализма? Возникла, и всё тут.
Как видим, обсуждение явления нации из духа свободы уже очень близко подходит к подлинному определению, но все же не достигает его. Ибо для объяснения, с какого недосыпа людям вдруг понадобилась свобода, сторонники данной теории кивают на развитие капиталистических отношений, которое не имело место быть в античности.
Мы привели четыре наиболее распространённых теории нации и пришли к выводам, что хотя некоторые из них и подходят весьма близко к объяснению этого феномена, но, тем не менее, не способны исчерпать его до конца.
Теперь, как и положено честным исследователям, мы представим взору почтеннейшей публики своё определение нации, которое кажется нам более точным, чем прочие.
Нация есть союз людей, отказавшихся эксплуатировать друг друга
Выделим «болдом» это определение и расскажем подробнее, что имеется в виду. Сторонники концепции «свободы» сделали основной акцент на изгнание суверенов и упустили важный момент в становлении нации. Любая национальная революция сопровождается решением о равноправии тех, кто отныне должен быть включен в её состав. Равноправие же заключается в том, что участник нации обладает иммунитетом от некоторых норм эксплуатации, распространенных в обществе. Например, Солон в ходе своих знаменитых реформ запретил обращать афинян в рабство за долги. Тех же, кто уже был в него продан, в том числе и за границу, Солон велел разыскать и выкупить за государственный счёт.
Отказ от эксплуатации участников нации не означает, что внутри неё обязательно отменяется классовое или сословное деление. Однако некоторые действия в отношении людей, принадлежащих к нации, совершать всё же нельзя. Мы уже видели, что афинские граждане не могли быть обращены в рабство после реформ Солона.
Отказ от эксплуатации не означает, что сама структура эксплуатации исчезает. Нет, она выносится вне сообщества.
Нация, участники которой договорились не эксплуатировать друг друга по тому или иному параметру, должна где-то изыскать ресурсы для того, чтобы обеспечить своим гражданам привилегированное положение по сравнению с чужими. Существует несколько способов сделать это. Во-первых, это война против чужаков, во-вторых, это ставка на науку и инновации, позволяющая резко поднять уровень жизни и решить часть проблем, в-третьих, это паразитизм, то есть занятие в «пищевой пирамиде» чужого социума привилегированной позиции, гарантирующей участников нации от необходимости эксплуатировать друг друга по тем или иным параметрам.
Основных типов отказа от эксплуатации можно выделить ровно три:
1) отказ от обращения в рабство, есть, признание всех членов нации людьми, в противоположность чужакам, которых будут держать за «вещи» и «животных»,
2) отказ от политического неравенства, который включает, разумеется, отказ от обращения в рабство, но кроме него требует абсолютного равенства всех участников нации относительно государства,
3) отказ от экономического неравенства — включает, кроме предыдущих пунктов, отказ от эксплуатации в капиталистическом смысле, — участник нации уже не может быть наёмным работником, но только «акционером».
Разумеется, между ними возможно существование всякого рода переходных форм, а в будущем нас ждут какие-нибудь экзотические формы отказа от эксплуатации, но основные типы, которые мы видим в истории, именно таковы.
Разумеется, нация, отказавшись от эксплуатации, неизбежно поднимает восстание против суверена. Ибо суверен есть по определению институт, являющийся источником неравенства, причём тягчайшего — «суверен есть тот, кто может безнаказанно убить любого подданного». Убийство, разумеется, есть одна из форм эксплуатации, просто потому, что является «тратой» человеческой жизни на те или иные цели.
Естественно, если мы взглянем на древний мир с его рабовладением, мы увидим, что там было распространено формирование наций по первому типу с тяготением ко второму и даже к третьему. Теоретически третий тип возможен в античном обществе, если предположить, что некая нация поработила достаточное число людей, чтобы обеспечить своим участникам экономическое равенство. И действительно, пример подобной нации есть — это Спарта.
Естественно, на Новое время пришелся расцвет наций второго типа, поскольку у европейских государств было достаточно ресурсов, чтобы обеспечить всеобщее политическое, но не экономическое равенство. Сегодняшние государства «социального благоденствия» явно тяготеют к третьему типу, но пока ресурсов для его достижения нет даже на Западе.
Строго говоря, любая нация постоянно находится в процессе решения проблемы равенства, отмены эксплуатации. Именно поэтому исторические нации столь агрессивны по сравнению с традиционными империями. Нация похожа на велосипед, пока колёса крутятся, он едет, как только колёса перестали крутиться — он падает. Естественно, благодаря выносу вовне инфраструктуры эксплуатации нация имеет границу. Она всегда жестко отличает своих от чужих. Традиционная же империя универсальна, она есть весь мир, потому у неё нет границы, как нет и повода для экспансии, она лишь должна поддерживать спокойствие среди варваров, да и то, как показывает пример Китая, необязательно — ведь достаточно просто считать, что весь мир твой.
Упадок любой нации начинается именно тогда, когда она отказывается от выноса вовне инфраструктуры эксплуатации. Одно дело, когда под властью Рима живут римляне, а также куча всяких групп и народов, лишенных политических прав. Совсем другое дело, когда гражданами становятся все. Это должно означать либо внешнюю экспансию, либо, если мир завоёван, обращение внутрь себя, прекращение прогресса и распад. Ибо если все — граждане, концепция нации теряет смысл, поскольку это означает, что никого эксплуатировать нельзя. В рамках же что античной, что современной экономики это невозможно, поэтому сама идея гражданства прекращает бытие своё, суверен возвращается — все становятся подданными. Ибо если все граждане и договор о неэксплуатации друг друга действует, то существование государства невозможно. Значит, необходимо вновь поработить часть населения. Для поработителей же удобен суверен как максимально эффективное орудие порабощения. История повторяется сначала.
Я не хочу, чтобы из вышесказанного был сделан вывод, что нация — суперагрессивная структура. Агрессивная, но и инновационная тоже. Те нации, которые отказывались сочетать агрессию и инновации, как правило, долго не существовали (из свежих примеров можно привести пример гитлеровской Германии). Кроме того, современный мир таков, что нация уже не является исключением из правил. Нет, национальное государство стало основой мирового сообщества, что было бы невозможно ещё сто лет назад. Агрессия нации против нации, конечно, возможна, но в условиях нового мирового порядка, когда национальные государства выстроены в своеобразную пищевую пирамиду, венчаемую США, уже нецелесообразна.
Завершая наш текст, хочется сказать, что мы дали, как представляется наиболее полное определение нации, Оно непротиворечиво описывает все известные нам национальные государства как античности, так и Нового времени. Как общность по языку-культуре-религии, так и осознание себя как общности или изгнание суверена есть следствие взаимного отказа от эксплуатации.
Если же говорить о современной России, то она представляется нам государством, в котором нацбилдинг в указанном нами смысле не завершен. Запрос, который имеется у нашего общества, направлен именно на отмену системы тотального экономического и политического порабощения, действующей у нас с 1990-х годов. Как эксплуататоры у нас понимаются власть и «приезжие». Представляется, процесс национального строительства в России должен быть завершен. Пока же мы не достигли даже солоновского уровня развития. Хочется надеяться, что русская нация будет создана и что её участники пойдут не по пути внешних конфликтов, а по пути инноваций.
