Эта книга — пьеса в трёх частях — стала бестселлером "интеллектуальной" московской книжной ярмарки. "Оскароносец" (к/ф "Влюблёный Шекспир") сэр Том Стоппард лично раздавал автографы. На обложке книги сказано, что Стоппард, автор пьесы "Розенкранц и Гилденстерн мертвы", — "несомненно, самый известный и успешный из современных европейских драматургов". Пьеса уже экранизирована, поставлена в лондонском Национальном театре, в Российском Молодёжном театре готовится к постановке во всех трёх частях — то есть играться будет три дня подряд. "Тридцать лет российской и европейской истории, семьдесят персонажей", среди которых Герцен, Тургенев, Огарёв, Бакунин, Прудон, Чернышевский, Чаадаев, Грановский, Маркс, Белинский, Аксаков... Эпопея разворачивается в России, Франции, Германии, Швейцарии.
Итак, что там?
Начнём с того, что Стоппард немного лукавит. В многочисленных интервью, данных в России по поводу книги, автор подчёркивает свою любовь и симпатию к описываемым персонажам. Но симпатизирующие не копаются в семейных и интимных тайнах свих "любимцев". Приведу отечественный пример: когда Победоносцев в письме к Достоевскому язвительно описывает самоубийство дочери Герцена и личную драму Огарёва, то не скрывает своей неприязни к редакторам "Колокола". Изображая Тургенева в виде озабоченного своим мочевым пузырём человека, сэру Тому трудно убедить нас в симпатии к Ивану Сергеевичу. Подобным образом выведены многие действующие лица: психически-ненормальная семья Бакуниных, опустившийся пьяница Огарёв, малохольный неуч Белинский, мечущиеся между пламенной похотью и пламенным героизмом женщины. Если так выражается любовь к своим героям, то как же выглядит насмешка?
Автор прочёл много литературы по предмету, потому его герои разражаются цитатами из своих будущих произведений. В частности, Герцен обожает читать нам "Былое и думы", написанные двадцать лет спустя. Действие разыгрывается то в духе чеховских пьес в русском имении (с надлежащим троекратным "В Москву!"), то во сне (где сумрачные диалоги ведут Тургенев, Маркс, Прудон и всевозможные революционеры), но больше всего в Англии, в доме Герцена. Англия вообще занимает важное место в книге. Все герои её восхищены Шекспиром и к месту и не к месту хвалят английское демократическое устройство. Иногда автора заносит, и он сам устами Герцена и Огарёва учит принципам английской свободы. Спишем это на здоровый патриотизм сэра Тома Стоппарда.
Действие движется рывками, с отступлениями и реминисценциями, ключевые моменты сопровождаются громом, появлением двухметрового Рыжего Кота, символизирующего Молох Истории, драматическими мизансценами такого содержания: "Звучит музыка. Александр Пушкин, 37 лет, в пальто, стоит, прислонившись к косяку двери концертного зала. Он с презрением оглядывает публику, ловит чей-то взгляд, резко отворачивается и уходит. Вдалеке, будто в ином мире, слышен пистолетный выстрел." Подобных выстрелов и "косяков" в пьесе множество, но роль Пушкина описанным исчерпывается. Немногим более Пушкина повезло Аксакову, который приезжает в гости к Герцену, переодевается в косоворотку и высокие сапоги, заявляет "потому что горжусь тем, что я русский", и после нескольких реплик отбывает навсегда.
Важная идея Стоппарда (драматург признаётся, что выдумал эти слова) вложена в уста Белинского, героя в пьесе малоприятного. "Литература может заменить, собственно, превратиться в…Россию. Она может быть важнее и реальнее объективной реальности... Глухомань — не история, а варварство... деспотизм, не героизм, а грубая сила. Для мира мы лишь наглядный пример того, чего следует избегать." (Последнее выделено мной — Ю.О.). И элегантно завершает эту мысль в конце пьесы Тургенев: "…каждая страна мира имеет раздел, где демонстрирует уникальный вклад в достижения человечества. Но ни один из русских экспонатов не является, в сущности, русским изобретением... И когда я ходил по выставке, мне пришло в голову, что если бы России не существовало, то ничего на этой громадной выставке не изменилось бы. Даже Сандвичевы острова демонстрируют какой-то особый тип каноэ. Но только не мы. Нашей единственной надеждой всегда была западная цивилизация, усвоенная образованным меньшинством".
"Я бы хотел, чтобы вы понимали, что «Берег утопии» — это все-таки комедия, — объяснял на пресс-конференции Том Стоппард — В Нью-Йорке и Лондоне зрители смеются, когда смотрят ее…"
Над чем смеются? Над тем, сколь никчемной была русская культура XIX века. Какой вторичной была русская "общественная" мысль. Какими больными существами были её носители — нелепые русские. И как глупо искать Утопию, оказавшись на земле обетованной — в свободной Англии. И что, в конце концов, лучшие русские тоже понимают "великую" истину — не жить будущим, довольствоваться настоящим, каким бы оно не было. Эту мысль автор доверяет высказать Герцену. Несколько раз подчёркивается неприятие Герценом насилия, вера в постепенный прогресс, пропасть между Герценом и "будущим большевизмом". Герцен у Стоппарда прощается с Утопией, обретая твёрдую почву на английском берегу. Но здесь сэр Стоппард обманывает себя и читателей. Не в Англии и не в Европе Герцен видел свой "берег", не в "демократической либеральной" России, а в революции. Это своё знамя он никогда не спускал, что было отмечено Лениным в известной статье.
Наивным было бы считать обращение внимания "успешного" драматурга на великий век русской культуры "модой" или "праздной шуткой". Автор признаётся, что побудила его к написанию книги работа Исайи Берлина "Русские мыслители" (до этого Стоппард ничего о Герцене, Бакунине, Белинском не слыхал). Стоппарда и Берлина многое роднит: оба из еврейских семей, "бежавших от коммунистов". Исайя Берлин, важная фигура западной политичиеской философии, кроме активной антисоветской позиции, он известен как автор теории "позитивной и негативной свободы". Свобода от всего — хорошо, свобода для чего-либо — тоталитаризм (прошу прощения за упрощающую краткость изложения "философской концепции" — Ю.О.). Любопытно услышать от русских писателей "пришедшую к ним с опытом европейской жизни" мысль, что свободно умирать от нищеты — правильно, а бороться с подобным вредно и бесполезно. Что главная свобода — заграничный паспорт в кармане. Здесь пропаганда в пьесе окончательно отбрасывает прочь историю.
Объём охваченного материала, количество реальных исторических персонажей, язвительное неприятие автором всего, что приходится изображать, количество идеологии в комедии наводит на мысль о рассчитанном ударе против того, что в мире ассоциируется с Россией, с лучшим в ней — против её литературы, её духовности, героев (как бы к ним ни относиться) её истории.
Настоятельно рекомендую не читать самим и отсоветовать знакомым читать эту книгу. Свой экземпляр, который я был вынужден прочесть для данной рецензии, благополучно помещён на помойку. Где книге и автору её самое место.
